О СССР – без ностальгии. 30–80-е годы - Юрий Николаевич Безелянский

В смешной самозащите.

Не стойте только над душой,

Над ухом не дышите.

24 декабря

Щекастик дома после 23 боткинских дней. Я уходил на работу, она сладко спала, уткнувшись в подушку…

26 декабря

Дома всё нормально. Щека медленно приходит в себя… Вчера даже побывали в кино – «Андрей Рублёв» Тарковского. На работе отпечатал небольшую рецензию для памяти, воздав хвалу и Андрею, и оператору Вадиму Юсову за осязаемый сверхчувственный зрительный ряд, который ощущаешь физически: это и белая кипень церквей, и ломающиеся отражения в реке несущихся всадников, и город, объятый чёрным пламенем, и многое другое…

Ещё раз о фильме «Андрей Рублёв». Конечно, это здорово, конечно, высокопрофессионально, конечно, с блёстками таланта, конечно, на фоне идущего косяка киноподелок это явление. Всё это так. И тем не менее. Такую картину хочется судить иными, более высокими мерками, хочется её, слегка подталкивая, тащить на пьедестал шедевра. И вот тут маленькая заминка. Картина сделана несоразмерно: она слишком длинна, мрачна, тягуча… Мрачно, тёмно, безысходно. Забитый, невежественный народ, ужасный быт (начало XV века), набеги иноземцев, кровь, разбой, насилие, нищета, боль, страдание. Жизнь, которую всё время топчут и унижают. Это не только «И всюду страсти роковые, / И от судеб защиты нет», – это ещё и абсурдность какого-то замкнутого круга. Возводят храмы, потом их уничтожают, снова возводят и снова уничтожают, народ тянется к чему-то лучшему, но так и не дотягивается, одно поколение сменяет другое, и те же мечты, та же тяга, та же разбитость, то же отчаянье, – и всё по кругу, из которого не вырвешься. Таково впечатление от фильма. Но спасают диалоги между Рублёвым и Феофаном Греком о том, что тёмен народ сам по себе или его таким сделали и нужно ли народу искусство, а если нужно, то какое?..

Фильм кончился, люди встают и… молчат. И дело даже не в том, что они подавлены, а главное: им нечего сказать. Всё это надо переварить, переплавить, переосмыслить. Но как? Для многих это просто невозможно. Два интеллигента пожимали плечами и мямлили: «Непонятно, зачем надо было рассказывать, как лили колокола… непонятно, почему на эту картину люди рвутся?..» Людям нужна сложность, но такая, чтоб была и где-то простота. Одноклеточная сложность?..

28 декабря

Недолго музыка играла. И снова пришлось везти Ще в больницу, на этот раз на Щипке, 12-я, бывший роддом. Опять анализы, передачи, письма-послания…

В метро подвыпивший работяга, а может, шизик, исступлённо кричал: «Это вы сделали меня дураком!» Никто ему ничего не ответил. Все тупо молчали.

В другой раз увиделось иное: какой-то мужчина в переходе метро шёл и пел оперную арию, и неплохо, его прохожие останавливали: не надо, могут забрать… А он в ответ кому-то: «Вася, а я хочу петь, разве нельзя?» В советской стране нельзя, должен быть покой, порядок и послушание. Всяк сверчок знай свой шесток. В Большом театре петь можно, в метро – запрещено. И никакой свободы!..

29 декабря

…Где те розовые очки и вера в справедливость, когда 25 лет назад я шастал по Щипку и другим переулкам и где мы, школьники, играли при тусклых фонарях в футбол в тряпичный мяч, который мастерил Серёжа Голубничий. Голодное, нищенское послевоенное время, но вместе с тем чем-то и счастливое. Счастливое своею верою, отсутствием знаний о том, что происходит вокруг. Недаром кто-то сказал, что счастье – это какой-то предел информации. Перекличка с библейским: знание умножает скорбь.

31 декабря

В конце послание: кстати, о евреях. В твоей женской консультации я насчитал 12 врачей из 19 с еврейскими фамилиями, а в поликлинике, куда отвозил анализы, – 8 из 10. Это из рубрики «Любопытное рядом». Как говорят в народе: евреи, евреи и даже в Мавзолее… Из международных новостей: министр обороны Израиля Моше Даян разводится с женой из-за любовной связи с Рашель Крен, бывшей г-жи Рабинович.

Заголовок в передовой статье «Правды»: «Мы покоряем пространство и время». Именно так. По Галичу: ну, всё, ну, прямо всё!..

Многим звонил и поздравлял с наступающим Новым годом, в том числе и Андрею Тарковскому – тебе громадный привет! Он закончил съёмки «Соляриса» и сейчас занят монтажом… Звонил Марине Георгиевне, старая учительница удивилась, что мне скоро будет 40 лет, передавала тебе привет, помнит тебя синеглазой (?) и красивой…

* * *

Так трудно заканчивался год: Ще в больнице на Щипке, а Ю.Б. дома с В.П. И остаётся только вспомнить наставление римского императора Марка Аврелия (121–180):

«Живи так, как будто ты сейчас должен проститься с жизнью. Как будто время, оставленное тебе, есть неожиданный подарок».

И в подарок 1972 год. Только был ли он подарочный?..

1972 год – Больничная эпопея Ще, 40-летие Ю.Б., командировка в Ташкент, отпуск – Ленинград

Главное событие связано с Ще. С пребыванием в больнице на Щипке с декабря 1971 года по апрель 1972 года. Я поддерживал Щекастика, как мог, в том числе почти каждодневными письмами, которые стали легендами всей больницы. «Каждый день пишет, – ахали женщины. – А как любит!..»

Несколько отрывочков из писем.

11 января

«…в 18 часов был у тебя в больнице, получил твою записочку, а твоя головка помаячила в окне и, как мне показалось по её повороту, наши дела отнюдь не о’кей?..»

23 января

«Давай, Щекастик, держаться! И не будем делать трагедию, нам с тобой ещё жить и жить, и давай верить в счастливую звезду, пусть даже очень далёкую…»

24 января

«…пришёл с дежурства усталый, а В.П. с криком: „Вы всё от меня скрываете! Я как соседка!..“»

4 февраля

«…Соскучился я ужасно. Будешь дома – буду сидеть у тебя в ногах и облизывать, как это делает сейчас наша собачка Тяпа…»

16 февраля

Возвращение Ще из больницы на Щипке, к её приезду полы были натёрты, половики выбиты от пыли. Тяпу проинструктировали, как надо вести себя с вернувшимся членом семьи. Но Тяпа оставил инструкции без внимания, крутил хвостом и грыз ноги…

17 февраля

Ще дома, лежит на тахте, смотри телик, а Тяпа совершает на неё свои наскоки…

28 февраля

После 12 дней «побывки» начался третий больничный тур: Тушино…

11 марта

Из письма-отчёта в больницу: «…Сегодня с утра помчался в магазин, купил себе компот-ассорти, для дома – масло, колбасу, хлеб, заказал тебе лекарства. На улице – холод, минус 17, пронизывающий ветер, как удар хлыста, народ бежит и подвывает. В магазинах много приезжих из других городов и окрестных сёл, набирают всё авоськами и мешками.