Вандал (сборник) - Андрей Посняков

– Жано Скряге?

– Жано.

– Отлично, Ману! Ты прямо в моих глазах вырос на несколько пунктов! Так… Жано и без меня займутся… теперь подростки – где их можно выловить?

– Выловить? – сенегалец удивленно захлопал глазами. – Что, вот прямо так – без улик, без адвокатов, родителей…

– А это все следователям нужно, – потрепав парня по плечу, расхохотался Нгоно. – А мы не следователи, мы – уголовка, нам кражи раскрывать надобно. Так где?

– Он, румын этот, гей, кажется…

– Кажется?

– Ну, похоже на то. Бывает, с мужчинами трется, через Мориса… Так что, у отеля его как раз встретить и можно.

– Хорошо, – стажер кивнул. – Другого точно не знаешь?

– Говорю же – первый раз видел!

– Хорошо, – Нгоно довольно улыбнулся. – Разыщу этого Башу, потолкую… Напарник как раз из отпуска явится. Хорошо! Так… теперь про парашютиста рассказывай!

– Про… кого? – сенегалец вытаращил глаза.

– Шучу, шучу! – расхохотался стажер. – А ты что, радио, что ли, не слушаешь?

– Так нет у меня его – радио.

– Короче, пропал тут у вас один… даже не у вас – в Порт-ан-Бессен. Двадцать пять лет, ярко выраженный брюнет, зовут – Анри Лерой. Красный парашют с желтыми нормандскими львами.

– Что, и львы тоже пропали? – шепотом поинтересовался Ману.

И – точно, не шутил, на полном серьезе спрашивал! Что ж, разные люди бывают…

– Насчет львов – ты, парень, не парься. А вот, если про парашютиста что услышишь – дай знать. Телефон мой помнишь?

– Не… Номер у вас длинный, а записать я боюсь.

– Хм… – Нгоно задумчиво почесал затылок. – Тогда вот что – ты, если что, в комиссариат звони, в Кан… скажешь, что для меня информация.

– Хорошо, господин Нгоно, я так и сделаю.

– А вообще – я и сам тебе звонить буду. Мобильник-то не потерял еще?

– Нет, господин Нгоно… не потерял, – сенегалец вдруг улыбнулся. – А знаете, почему я вам помогаю? Нет, вовсе не потому, что боюсь… Просто вы – как и я – черный…

Ха! Сказал! Да мало ли во Франции черных?!

От только что произошедшей беседы настроение стажера резко пошло в гору. Еще бы – можно сказать, поднял кражу… ну, пусть – почти поднял. Что и осталось-то? Притащить в участок этого Башу да поколоть как следует – инспектор Мантину на такие дела мастер. Потому, наверное, и до сих пор в провинции трудится. Итак… Что теперь делать-то? Дождаться вечера, подъехать к отелю «Дюгесклен», подкараулить Башу… ага – и сколько его там караулить? Лучше позвонить Ману… да-да, вот вечерком, часиков в восемь и звякнуть. Или даже – в девять. Нет, в девять не стоит – сегодня же встреча! Профессор, Луи, русские…

А Башу прижучить бы надо! Чувствуется – на нем уж точно не одна эта кража! Да и вообще – несовершеннолетний гей! Человек для вербовки в агенты очень даже перспективный. Вот уж точно – не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Искал парашютиста, а нашел… много чего нашел… для дальнейшей работы!

Стажер уже успел надеть туфли и как раз подходил к автостоянке, когда в кармане задребезжал телефон – как всегда, яростно и неумолимо.

– Алло… Что? Уже! Ну, просто здорово! Где-где? В Изиньи?! Отлично, я как раз рядом. Диктуйте адрес! Что? Не оставил… ах, только телефон… ну, давайте же, давайте, сбросьте эсэмэской… Спасибо! Большое спасибо от лица полиции и от себя лично!

Звонили с радиостанции. С той, с местной, модной, той, что крутила не только рэп, но и кое-что получше. «Нуар Дезир», например, Калогеро, «Племо», «Астонвилла»… ну и множество мелких местных групп, известных, разве что на узкой полоске берега, опять же от Изиньи до Арроманша.

А ведь нашелся-таки свидетель! И даже проявил гражданскую сознательность – позвонил, надо же. Некий господин Жак-Ив Фернье, художник… Ага – вот и sms – телефончик. Нгоно тут же и позвонил – а чего ждать-то? Тем более время было.

– Месье Фернье? Вас беспокоит инспектор Амбабве, уголовная полиция. Да-да, по поводу увиденного вами парашютиста. Мы бы могли встретиться? Да, у вас в Изиньи… Диктуйте адрес… Ах, рисуете на пленере. А где рисуете? ага, понял – набережная, Порт де Плезанс. Через пятнадцать минут буду!

Странный голос был у художника – тоненький, будто женский. Ладно, хорошо хоть ехать близко. Телефонным беседам стажер, как и любой полицейский, не очень-то доверял – всегда лучше вот так, глаза в глаза, побеседовать, коли уж есть такая возможность.

Как и договаривались, ровно через четверть часа Нгоно уже парковал авто у Порт де Плезанс, рядом с местом для пикника на воздухе, тоже обозначенным соответствующим знаком – вилка и нож.

Художник на набережной оказался один. Он стоял у мольберта с палитрой в руках и пялился на проплывавшие по каналу яхты. Худенький, небольшого роста, в красной рубашке и белых коротких брюках…

И рисовал неплохо! Прямо Эжен Буден, уж этого-то в Нормандии все знали. Как и Клода Моне.

Посмотрев на мольберт, Нгоно смущенно покашлял. Художник обернулся… Господи – мальчик! Лет двенадцати, с копной темно-русых волос и светло-серыми большими глазами.

– Привет.

– Здравствуйте.

– Ты случайно месье Фернье не знаешь? Тоже, между прочим – художник.

– Месье Фернье – мой отец, – улыбнулся мальчишка. – Но он морской инженер, а не художник. А художник – я!

– Постой-ка! А тебе не Жак-Ив зовут?

– Жак-Ив. Как Кусто. Легко запомнить.

Боже… так вот почему голос-то…

– Это не ты звонил на радио? По поводу парашютиста?

– Я! – парнишка моргнул. – А вы, значит, тот самый инспектор…

– Ну да – с которым ты пятнадцать минут назад разговаривал!

– Бонжур, – снова поздоровался Жак-Ив. – Так мы куда пойдем?

– А никуда! – стажер беззаботно махнул рукою. – Здесь и поговорим, если, конечно, ты не против.

– Нет, не против. Наоборот даже хорошо.

– Ну и отлично! Рассказывай, Жак-Ив, где и когда ты этого парашютиста видел?

– Вообще-то они парапланеристами называются. Это ж не совсем парашют… то есть, парашют, конечно, но – особый. Ой! Я, наверное, что-то не то говорю?

– Рассказывай, рассказывай – очень интересно послушать.

– Правда?! А мама говорит – я, как помело, болтаю. Просто без умолку!

– Ну – так я весь внимание, – ободряюще улыбнулся Нгоно.

– Это в Пуант-дю-Ок было, знаете, рядом с Грэндкамп-Мэзи, там еще со Второй мировой войны много всяких укреплений осталось – я их и рисовал, а еще – закат, больно уж он был красивый! Особенно – с холмов. Специально туда на велосипеде приехал, с мольбертом, с красками…

– Там же мемориал, кажется… – припомнил стажер. – И еще это – американское кладбище.

– Да, да – всех погибших при высадке союзников. Омаха-бич!

Омаха-бич… В целях конспирация так союзники места высадки и называли – Юта, Омаха, Голд, Джуно. Сорок четвертый год… война… От Нижней Нормандии места живого не осталось – одни развалины.

– Ох, извини, я, кажется, перебил.

– Ничего… Так я продолжу? Ну вот… времени было примерно часов восемь-девять вечера… солнце уже заходило – такое потрясающе-красивое, знаете, и в море так отражалось… играло, сверкало на волнах… а небо, небо было синим, высоким, и уже загорались звезды, правда еще бледные, словно бы неживые. А облака-то какие плыли! – юный художник восторженно взмахнул кистью, едва не закапав модный стажерский пиджак. – Сверху белые, словно сахарная вата, чуть ниже – бежевые, а в самом низу – золотисто-оранжевые от солнца! А временами – вы, месье, не поверите – вдруг становились измрудно-зелеными! Именно таким вот цветом и сверкали! Чудо! И словно бы такой узенький лучик… тоже зеленый! Я глаз не мог оторвать… тут он и появился, парапланерист этот!

– Цвет парашюта не разглядел?

– Точно не скажу – далековато было, но вроде красный. Нет, точно – красный. И летел он, знаете, так уверенно, прямо, красиво. Потом вдруг стал поворачивать, медленно, по дуге, я даже подумал – будто он увидал внизу что-то, что-то такое, что привлекло внимание, бывает же так, знаете, я вот в прошлом году…

– Так-так, значит – планировал уверенно? И что дальше? Куда потом полетел?

– А не знаю, – парнишка пожал плечами. – Он просто взял и исчез. Облако снова зеленым сверкнуло… Я сделал пару мазков, потом голову поднял – а его и нет уже! Улетел? Наверное, уже приземлился.

– Место, где все было, показать сможешь?

– Смогу. Я же говорю – в Пуант-дю-Ок. Да у меня рисунок есть… вот, смотрите!

Художник нагнулся к лежащей прямо на парапете папке и, достав оттуда рисунок, протянул Нгоно:

– Вот!

Что ж… написано, конечно, вовсе не в реалистичной манере, но все же вполне узнаваемо – вот и остатки башен, и бетонные укрепления, и луч этот солнечный, но почему-то зеленый, и изумрудное облако, и скала… приметная такая скала…