Две Дианы - Александр Дюма

Спустя полчаса, когда слабый луч солнца возвестил рассвет, проходивший мимо дровосек увидел на дороге обрезанную веревку и повешенного, лежащего на земле. Он со страхом приблизился к мертвецу. Его мучало любопытство: почему тело рухнуло на землю? Под своей тяжестью или какой-то запоздалый друг перерезал веревку? Дровосек даже рискнул прикоснуться к повешенному, чтобы убедиться, действительно ли он мертв.

И тогда, к его величайшему ужасу, повешенный вдруг пошевелился и встал на колени. Тут ошеломленный дровосек бросился со всех ног в лес, то и дело крестясь на ходу и призывая на помощь Бога и всех святых.

III

БУКОЛИЧЕСКИЕ МЕЧТЫ АРНО ДЮ ТИЛЯ

Коннетабль де Монморанси, выкупленный королем из плена, только накануне вернулся в Париж и первым делом отправился в Лувр, дабы разведать, не пошатнулось ли его прежнее могущество. Но Генрих II принял его холодно и строго и тут же, в его присутствии, воздал хвалу способностям герцога де Гиза, который, как он сказал, если не спас, то, во всяком случае, приостановил утраты государства.

Коннетабль, бледный от гнева и зависти, надеялся найти хоть какое-нибудь утешение у Дианы де Пуатье, но и она приняла его с холодком. Тогда Монморанси пожаловался на такой прием и сказал, что его отсутствие, вероятно, пошло на пользу некоторым господам.

— Помилуйте, — скривила рот в злобной усмешке г-жа де Пуатье, — вы, наверно, уже слышали последнюю парижскую прибаутку!

— Я только что прибыл, сударыня, и ничего еще не слышал, — пробормотал коннетабль.

— Так вот что твердит на все лады эта подлая чернь: «В день святого Лорана не вернешь то, что выпало из кармана!»

Коннетабль позеленел, откланялся герцогине и, не помня себя от бешенства, вышел из Лувра.

Придя в свой кабинет, он швырнул на пол шляпу и взревел:

— О, эти короли, эти женщины! Неблагодарные свиньи! Им подавай только успехи!

— Господин барон, — доложил слуга, — там какой-то человек хочет с вами поговорить.

— Пошлите его к черту! — откликнулся коннетабль. — Мне не до приемов! Пошлите его к господину де Гизу!

— Господин барон, он только просил меня, чтоб я назвал вам его имя. А зовут его Арно дю Тиль.

— Арно дю Тиль? — вскричал коннетабль. — Это другое дело! Впустить!

Слуга поклонился и ушел.

«Этот Арно, — подумал коннетабль, — ловок, хитер и жаден, а помимо прочего, лишен всякой совести и щепетильности. О! Вот если бы он мне помог отомстить всем этим мерзавцам! А впрочем, какая от мести выгода? Нет, он должен мне вернуть милость короля! Он знает много! Я уж хотел было пустить в ход тайну Монтгомери, но если Арно придумает что-нибудь похлеще, тем лучше для меня».

В этот момент ввели Арно дю Тиля. В лице плута отразились и радость, и наглость. Он поклонился коннетаблю чуть не до земли.

— А я-то думал, что ты попал в плен, — сказал ему Монморанси.

— Так оно и было, господин барон, — ответил Арно.

— Однако же ты улизнул, как я вижу.

— Да, господин барон, я им уплатил, но только особым способом — обезьяньей монетой. Вы прибегли к своему золоту, а я — к своей хитрости. Вот мы и оба теперь на свободе.

— Ну и наглец ты, братец! — заметил коннетабль.

— Никак нет, господин барон. Все это дело житейское, я просто хотел сказать, что человек я бедный, вот и все.

— Гм!.. — проворчал Монморанси. — Чего же ты от меня хочешь?

— Деньжонок… А то я совсем поистратился.

— А почему это я должен снабжать тебя деньгами? — снова спросил коннетабль.

— Придется уж вам раскошелиться, заплатить мне, господин барон.

— Платить? А за что?

— За новости, которые я вам принес.

— Еще посмотрим, какие новости…

— И мы посмотрим, какая будет оплата…

— Наглец! А если я тебя повешу?

— Малоприятная мера, которая заставит меня высунуть язык, но уж никак его не развяжет.

«Мерзавец отменный, что и говорить, но пусть уж он считает себя незаменимым», — подумал Монморанси, а вслух сказал:

— Ладно, я согласен.

— Господин барон очень добр, — ответил Арно, — и я позволю себе напомнить вам ваше благородное обещание, когда вы будете расплачиваться за понесенные мною расходы.

— Какие расходы? — удивился коннетабль.

— Вот мой счет, господин барон, — поклонился Арно, подавая ему тот самый знаменитый документ, который разрастался у нас на глазах.

Анн де Монморанси бегло просмотрел.

— Верно, — согласился он, — тут, помимо нелепых и вымышленных услуг, есть и такие, что были действительно полезны в свое время, но теперь я могу вспоминать о них только с досадой.

— Ба, господин барон, а не преувеличиваете ли вы свою опалу? — невинно спросил Арно.

— Что? — подскочил коннетабль. — Разве ты знаешь… разве уже стало известно, что я в опале?

— Все — и я в том числе — сомневаются в этом.

— Если так, — с горечью покачал головой коннетабль, — то можешь сомневаться и в том, что сен-кантенская разлука виконта д’Эксмеса и Дианы де Кастро ничем не помогла, ибо и по сю пору король не желает выдать свою дочь за моего сына.

— Не убивайтесь так, господин барон, — едко усмехнулся Арно. — Я полагаю, король охотно отдаст вам свою дочь, коли вы сумеете ему вернуть ее.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что наш государь печалится нынче не только об утрате Сен-Кантена и о сен-лоранском поражении, но и об утрате своей нежно любимой дочери Дианы де Кастро, которая после осады Сен-Кантена исчезла, и никто не может с точностью определить, что с ней сталось. Десятки противоречивых слухов об ее исчезновении носятся по столице. Вы только вчера прибыли, господин барон, и ничего не знаете, да и я сам узнал об этом лишь нынче утром.

— У меня были другие заботы, — заметил коннетабль, — и мне нужно думать не о минувшей славе, а о теперешнем моем бесславии.

— Совершенно верно, господин барон. Но не расцветет ли ваша слава вновь, если вы скажете королю примерно так: государь, вы оплакиваете вашу дочь, вы ищете ее повсюду, расспрашиваете всех о ней, но только я один знаю, где она находится, государь!..

— А ты это знаешь, Арно? — живо спросил коннетабль.

— Все знать — таково мое ремесло, — отвечал шпион. — Я сказал, что у меня есть новости для продажи, и, как видите, мой товар отменного качества. Вы об этом подумали? Подумайте, господин барон!

— Я вот думаю, что короли всегда хранят в памяти ошибки своих слуг, но не подвиги. Когда я верну Генриху Второму его дочь, он поначалу придет в восторг и вознаградит меня всем, чем только можно. Но потом Диана поплачет, Диана скажет, что ей лучше умереть, чем выйти за кого другого, кроме виконта д’Эксмеса, и король по ее настоянию и по проискам моих врагов станет больше думать о проигранной мною битве, нежели об отысканной мною дочери. Таким образом, все мои труды пойдут только на благо виконту д’Эксмесу.