Кржижановский - Владимир Петрович Карцев

электрификации, было достаточно, например, проект законоположения об электропередачах, но рассмотрением и осуществлением проектов пока никто не занимался.

После революции Глеб начал работу в Московском Совете рабочих и солдатских депутатов, во фракции большевиков. Его новые обязанности — обеспечить Москву топливом, энергией — задача непростая, изо всех сил старается он не допустить развала энергосистемы Москвы, обеспечить совместную бесперебойную работу московских станций и станции «Электропередача». Он заведует в Моссовете отделом снабжения. От «Электропередачи» в Совет избирается Иван Иванович Радченко. Раушская электростанция посылает в Моссовет Петра Гермогеновича Смидовича, начальника 4-го отдела Московской кабельной сети. Иван Иванович Радченко сразу же занялся исследованием торфяных ресурсов Московской области — других источников топлива не было с весны, а что будет осенью? Исколесив все болота Шатуры, промерив длинным железным прутом глубину залегания торфа, он выяснил, что с одного только Петровско-Шатурского болота можно брать в год 10 миллионов пудов торфа, а это вполне достаточно для обогрева Москвы. Уже в апреле у Радченко была подготовлена проектная записка. Но ее никто не рассматривал.

Москва бурлила. Многолюдные собрания, летучие митинги. Сотни тысяч людей вдруг поняли, что от их личной позиции, от их решения зависит не только собственная судьба, но и судьба всей страны.

Для Глеба Максимилиановича судьбы России начинались со станции «Электропередача». Там было неспокойно. Вокруг станции бродили злоумышленники. Они подговаривали рабочих бросить работу, сжечь торф и спалить станцию. Денег на оплату рабочих не было. Однажды, когда задолженность достигла колоссальной цифры — 2 миллионов рублей, — рабочие недвусмысленно заявили коммерческому директору, что терпение у них на исходе.

Глеб Максимилианович бросился на поезд, поехал в Москву, через третьи руки познакомился с каким-то неимоверно богатым сибирским купчиной.

— Дайте два миллиона в долг. Проценты любые. Под вексель.

— Подумаю, — сказал купчина. Отказал.

С отчаяния Кржижановский бросился к профессору Киршу, уполномоченному по топливу.

— Есть у вас деньги? Дайте два миллиона! Иначе станция остановится, а то и будет сожжена.

Кирш держался неуверенно.

— Вообще-то деньги есть. Но Временное правительство отпускать их не разрешает.

— А, не разрешает! Какое же это, к черту, правительство! Москва под угрозой, а они не отпускают. Это не правительство, а…

— Погодите. Есть у вас чемодан?

Чемодан разыскали, Глеб поехал с Киршем в банк, где Кирш под свою личную ответственность приказал отпустить господину Кржижановскому два миллиона рублей. Деньги едва поместились в чемодан. Кирш, не слушая благодарностей, куда-то убежал, и Кржижановский остался со своим чемоданом на улице.

«Как же теперь?» — думал он.

Потом махнул рукой и поехал к вокзалу. Ехал в пригородном поезде, страшно перегруженном, шумном, стоя, зажав чемодан между ног. К счастью, все обошлось благополучно — ив поезде, и на станции.

Делами московских большевиков-энергетиков руководил в основном Замоскворецкий райком партии, помещавшийся в мезонине здания на Малой Серпуховке, в студенческой столовой. Там с утра до ночи шла работа: толпились рабочие, направлялись куда-то агитаторы, готовились митинги. Глеб Максимилианович присутствовал на первом районном митинге. Это было 3 марта в здании Коммерческого института, в его актовом зале, где собрались в основном студенты. Множество разных партий, платформ, ораторов — как трудно неопытному разобраться в этой мешанине! Кадеты, эсеры, меньшевики топали ногами, когда большевик Борисов заявил о необходимости прекращения империалистической войны. С трудом сдерживал бушующие страсти зала председатель митинга, недавно освобожденный из тюрьмы инженер-экономист, работник Замоскворецкого райкома РКП (б) Константин Островитянов.

Обстановка в Москве тем временем накалялась. Работа большевиков Замоскворечья не прошла даром — к лету почти все рабочие районы шли за большевиками. С каждым днем росло влияние партии. Москва вместе со страной уверенно шла к социалистической революции. Глеб ясно ощутил это на заседании большевистской фракции Моссовета, обсуждение было бурным — дело шло к Октябрю.

25 октября пролетариат Петрограда взял в свои руки государственную власть, свергнув Временное правительство. Весть быстро долетела до Москвы, и Глеб Максимилианович узнал об этом в Замоскворецком районном комитете. Одной из серьезных забот Островитянова, руководителя райкома, была охрана электростанции на Раушской набережной, снабжавшей центр Москвы и Кремль электроэнергией. Задача была нелегкой. Коллектив станции в целом нельзя было назвать большевистским. Стойких коммунистов на станции было всего 12 человек.

Глеб Максимилианович пришел на станцию утром, когда у ворот уже стояли рабочие, никого не пропуская. На набережной бушевало людское море.

— Большевики-узурпаторы! — кричал меньшевик Епифанов.

— Станция должна быть нейтральной! — кричал кто-то. — Электричество вне политики!

«Какой нейтральной, господа хорошие, — подумал Глеб Максимилианович. — Юнкера кругом, того и гляди Кремль займут. Если им свет выключить, можно удар нанести посильнее, чем артиллерийским снарядом».

— Кржижановский пусть скажет, пустите его. Глеб Максимилианович вышел в центр круга.

Вот они и схлестнулись воочию, две реальные силы. Это уже не фракционная борьба. Здесь ты весь как на ладони, и каждое слово ставит тебя в определенный лагерь.

Он сказал, что, по его мнению, нужно разойтись. Большевики-рабочие стоят на страже высших интересов России. Им нужно помогать.

Спокойные, весомые слова Кржижановского убедили многих — постепенно народ стал расходиться.

…Несколько следующих дней были тревожны. Юнкера захватили Кремль, и отряды красногвардейцев с разных сторон окружали центр, неудержимо сжимая кольцо вокруг кремлевских стен. Глеб и Зинаида жили тогда на Остоженке, в Обыденском переулке, возле храма Христа Спасителя, на шестом этаже. Вместе с ними жили брат Зинаиды Павловны — Павел и племянница — дочь Августы Невзоровой, Милена Лозовская, по прозвищу Миша.

Проснувшись первого ноября и выглянув по привычке в окно, Глеб Максимилианович понял, что путь его на большевистскую станцию отрезан. В саду храма Христа Спасителя стрекотал пулемет, там были юнкерские отряды. Юнкера засели в одной из башен Кремля и на углу Ленивки и Лебяжьего переулка. Выходить на улицу было уже нельзя, так как в непосредственной близости завязался уличный бой. Глеб позвонил на станцию.

— Здравствуйте, это Кржижановский.

— Доброе утро, Глеб Максимилианович, говорит дежурный.

— Что нового? Кремль отключили?

— Еще с вечера. Знаете, что станцию обстреливали с Каменного моста, с автомобиля?

— Знаю, конечно. И про нобелевскую нефть знаю, что вам ее перекрыли. Это уже быльем поросло. А сейчас что?

— Только что автомобиль захватили с оружием, пытались нас атаковать. А вы дома?

— Дома, а что?

— А то, что над вами пулемет, весь седьмой этаж и крыша заняты юнкерским штабом. А вы и не знали! Сейчас вас обстреливать будем, прячьтесь.

Действительно, этажом выше ощущалась какая-то необычная возня. Там засел штаб контрреволюции. Красногвардейцы станции вместе с рабочими завода Густава Листа заняли сейчас Замоскворецкий мост, установили посты у Балчуга, в устье Садовников, на Раушской набережной. С пожарной