Чтоб знали! Избранное (сборник) - Михаил Армалинский

– От неё толку не добьёшься, – говорит мне Мэри, и я размениваю у девицы доллар на четвертаки, чтобы было на что позвонить, коль придётся. Подъезжаю к телефону-автомату, ищем карту в телефонной книге, но страница с картой выдрана. Я опять звоню в полицию, и мне говорят, что в этом районе вообще нет авеню, а только улицы. Тут мне закрадывается мысль, что либо отчим Мэри ошибся, либо Мэри, но должна была быть в адресе именно 101-я улица. Мы устремляемся обратно в направлении, от которого отказались. Туман на этой узкой дороге такой, что еле видишь на метр перед собой. Кое-как добрались до 101-й, свернули направо, как указал отчим, и стали искать огромный склад. Склад нашли, но грузовика не было. Двери склада закрыты. Объезжаем вокруг в поисках ворот для грузовых машин. Видим, в задние ворота въезжает грузовик, но не тот. Мэри побежала к воротам, поскользнулась и упала. Поднялась и, прихрамывая, поковыляла дальше. Она всё время поскальзывается и падает, во всяком случае, так она объясняет мне свои синяки, появляющиеся на заду и ляжках. Не на внутренних сторонах ляжек. Теперь я видел возможное подтверждение правильности её объяснений. Она вошла в склад и через несколько минут вернулась. Грузовик отчима недавно уехал.

Было уже полдвенадцатого ночи. Так мы и уехали обратно сквозь тот же туман. Я решил зайти к ней домой, чтобы посмотреть на карте номер дороги, по которой мы должны были ехать. Оказалось, что есть две автострады под тем же номером, но один обведён кругом, а другой квадратом. На ответчике мать Мэри оставила сообщение, что они ждали её до одиннадцати часов вечера.

– Что ж, не суждено было тебе увидеться с матерью, да и меня показать, – сказал я.

– Да, – подтвердила Мэри с виноватым смешком.

Мэри сказала, что недавно почувствовала то, чего давно уже не чувствовала: она поняла, что, когда приходит домой, там её никто не ждёт, а ей так захотелось, чтобы её там кто-то ждал.

– Что же ты сделала, испытав это ощущение? – спросил я.

– Я не пошла домой, – сказала она улыбнувшись.

И я улыбнулся в ответ, но больше не продолжал разговора на эту тему. А ведь разговор вёлся к тому, чтобы я предложил ей жить вместе, хотя она и не сказала прямо, что ей хотелось бы, чтобы ждал её дома я. Но это подразумевалось. Мэри явно давала мне понять, в каком направлении она хочет, чтобы развивались наши отношения. Мне следовало прикинуться дурачком и сказать: «Что ж, тебе нужно снять квартиру побольше, чтобы жить с подругой, а не одной». Или порезче: что ж, ищи того, с кем бы тебе захотелось жить вместе. Но тут она могла сказать, что нашла и что это я. Так что следовало бы сказать, чтобы она искала того, кто бы захотел с ней жить вместе.

Мэри решила перестать принимать противозачаточные таблетки, так как у неё появились головокружения – первый симптом того, что она слишком долго их принимает. Она решила пойти к гинекологу и вставить пружинку. Таблетки она прекратила принимать перед самым началом месячных, и мы никак не предохранялись. Но месячные не наступали. И вот уже около двух месяцев, как их нет. Мэри сказала, что в понедельник пойдёт сделать анализ на беременность. А когда я позвонил вечером, чтобы узнать результат, она сказала, что у неё не хватило духу пойти к врачу. «Ты что, думаешь, что беременность пройдёт сама собой, если ты не будешь на неё внимания обращать?» – спросил я. Когда в пятнадцать лет Мэри забеременела в первый раз, то она не позволяла себе думать о смысле прекращения менструаций, пока у неё не вырос живот, – всё говорила себе, что такое с ней случиться не может. Поэтому я напомнил ей о прошлом. У неё было по меньшей мере два аборта после рождения ребёнка, так что она уже знает, что это такое, и боль принимает без паники. Мэри пообещала, что пойдёт к врачу в среду, в день Валентина, день влюблённых, и извинилась, что не пошла в понедельник. Я великодушно сказал, что она передо мной ни в чём не виновата, что дело это наше общее. Я радел только об одном – не дать ей повода подумать, будто я не прочь иметь от неё ребёнка. Она мне как-то говорила, что хотела бы попробовать родить второй раз. И это после того, как она практически не общается с первым ребёнком. Я подозревал, что она прекратила принимать таблетки значительно раньше, чтобы умышленно забеременеть и проверить меня на прочность.

На день Валентина я купил ей серьги за 8 долларов, а в первом порыве готов был купить кроличью шубу за 99. А потом подумал – ну, а какого хуя? Что мне с ней – жить? Да и она мне за всё время ничего не подарила. Хватит с неё и этого. Я и так трачу на неё кучу денег – на жратву и на развлечения. По пути к Мэри я остановился в магазине купить цветов, но там была такая очередь, что я плюнул и уехал. Вошёл и ляпнул правду, что очередь и что решил не ждать. Тут и она мне говорит, что только что вернулась из магазина, где три часа искала мне подарок, что-то отложила, что-то не готово. Подарит, мол, с опозданием. Я, вместо того чтобы сказать, что ложка важна к обеду, так обрадовался, что она наконец-то сделала попытку мне что-то подарить, что сказал, это, мол, не важно, а важно для меня то, что у неё возникло желание мне что-то подарить.

Я вручил ей серьги. Она-то думала, что некупленные цветы – это и есть мой подарок. И потому могла придумать историю с отложенным подарком, чтобы сравняться. Мэри раскрыла коробочку, как всегда без всякого «спасибо». Заулыбалась, увидев ярко-красные круглые плоские кольца в белую горошинку.

– Мне к этому цвету придётся привыкнуть, – сказала она.

– Чего привыкать-то – надень и всё. Тебе красное очень идёт.

Мэри вошла в ванную, встала перед зеркалом, вдела сначала одну серьгу и улыбнулась.

– Совсем неплохо, – покрутила головой и вдела вторую.

Потом, когда мы сели в машину, отправляясь в ресторан, она сказала, что мужчин тянет на красный цвет, давая мне понять, что в этих серьгах она будет привлекать дополнительное количество мужчин. Я сказал, что от мужчин ей всё равно никуда не деться.

Я купил в аптеке набор для проверки беременности у Мэри. Мы договорились, что она позвонит мне утром: тест нужно было делать утром, при первом мочеиспускании. Утром она мне не позвонила, из чего я заключил, что она беременна. Когда позвонил я, Мэри сказала, что результат нехороший и что она уже назначила визит к гинекологу, обязательный, прежде чем получить направление на аборт.

У Мэри была властная бабушка. Мэри приезжала к ней в дом, где жили её отец и тётя. Весь дом только и говорил что о близящейся смерти бабушки. Когда Мэри уезжала, бабушка всякий раз причитала, что видятся они в последний раз. Но проходил год за годом, а бабушка не умирала.

Дом находился посреди безлюдного поля. Мэри, входя в уборную, каждый раз привычно опускала на окне занавески. Бабушка каждый раз говорила: «Ты ведь знаешь, что тебя никто не увидит, зачем же опускать занавески?» Но Мэри по привычке их опускала. В очередной раз, когда она приехала, занавесок не было но всему дому. Оказывается, бабушка специально сняла занавеску в уборной перед приездом Мэри, а когда её отец это увидел, то он так рассвирепел, что содрал занавески со всех остальных окон.

Через два дня аборт. Когда Мэри вспоминает об этом, у неё портится настроение. Она решила заплатить сама 270 долларов – говорит, что это её вина. Мне это нравится. Но я настаиваю, что платить буду я. Она отказывается.

– Почему? – спрашиваю. – Ты забеременела от другого?

И сердце у меня на мгновение останавливается в ожидании её ответа, который происходит без всякой задержки, а то бы я мог умереть от неподвижности сердца.

– Нет, – твёрдо говорит она.

Тогда я с облегчением продолжаю настаивать с новой силой, что её плата – это страх, боль, всё то, что она испытывает сейчас и будет испытывать во время и после аборта. А всё, что могу сделать я, – это заплатить за него. Никто из нас не говорит о другом варианте, как будто его не существует. И слава богу.

Мы идём в кино. Фильм «Враги. Любовная история». Там героиня Маша говорит, что она хотела ребёнка с первого взгляда на любовника, – так она его полюбила. Там жена говорит, что если женщина любит мужчину, то обязательно хочет от него ребёнка. Там ещё одна жена жаждет принять еврейство, лишь бы заиметь ребёнка от любимого еврея. Что чувствовала Мэри, видя это? Но я-то хорош, выбрал этот фильм, забыв, что там всё о детях. Прямо как нарочно привёл её рану растравить.

Мэри говорит: «Какой смысл искать правду, если жить по ней мы всё равно не можем?»

Убийство как самозащита оправдано моралью и законом. Если аборт – это убийство, то его можно рассматривать как защиту своей личности от угрозы вторжения личности иной, которая непоправимо изменит твою жизнь. Даже консерваторы позволяют делать аборт, если создаётся угроза здоровью или жизни матери, но если создаётся подобная угроза для её индивидуальности, то защищать её они не желают.