Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье

пни. Землю можно было пахать, поскольку на ней не осталось даже камня.

Половина территории города была занята дворцами, с их парками, ручейками и оранжереями, достаточно просторными для того, чтобы вмещать деревья значительной высоты, которые могли зимой приносить плоды. Они были одной из ценностей Москвы. Потери совершенно неисчислимы, и более грустного зрелища представить себе никто не может.

Моя тяжелая служба кончилась, и несколько дней после этого я отдыхал. Генерал сказал мне: «Я оставляю вас при себе, вы будете обедать за моим столом. Вы изрядно намучились с очисткой госпиталей. Отдохните». Приятно было состоять при таком генерале. только одна была у меня забота — проследить за кормом для лошадей, а затем сесть за стол. Обед генерала был рассчитан на 12 персон, а в силу того, что его адъютант был немного ленив, я сказал ему: «Не волнуйтесь, я прослежу за этим». У нас все было хорошо. Пищи на случай зимовки хватало — и нам, и нашим лошадям. Тем не менее, когда подходила моя очередь доставлять депеши, я выполнял эту обязанность. Каждый день Император проводил смотры. Из Москвы в Париж он отправил трофеи, среди них крест с царской усыпальницы. На это стоило посмотреть — для того, чтобы снять его, построили леса. Люди на нем были похожи на карликов. Этот крест был 30 пье высотой и отлит из серебра. Все трофеи были упакованы в большие фургоны и в сопровождении батальона охраны отправлены к генералу Клапареду — таким образом, он первым начал отступление. Евреи сообщали нашим солдатам о зарытых сокровищах. Но их алчность только повредила этим несчастным. Никто во всей армии не пытался остановить мародерство. Было печально видеть все это.

Меня отправили в деревню, в 18-ти или 20-ти лье от Москвы, чтобы передать принцу Мюрату несколько приказов. Я наткнулся на отступающую кавалерию — наши люди на неоседланных лошадях. Они были очень ошеломлены тем. Что им самим теперь надо ухаживать за лошадьми. Самого принца я не нашел, он бежал в одной рубашке. Было горько видеть, как эти блестящие кавалеристы пытаются спасти свои жизни. Я спрашивал, где принц. «Он схвачен, — отвечали они, — они взяли его в его собственной постели». И я больше ничего не мог узнать.[74]

Император услышал об этом от адъютанта Нансути, и во время своего возвращении из этой печальной поездки, я встретил идущие на выручку Мюрату войска. Я жутко устал, моя лошадь тоже ни шагу не могла сделать. К счастью, мой слуга достал мне двух очень хороших лошадей, и я смог двигаться дальше. 24-го октября Император принял участие в битве у Малоярославца. 26-го октября мы заняли высоты возле Лужи, оттуда Император приказал идти на Боровск. 23-го октября Император отдал приказ всей своей свите и канцелярии покинуть Москву и встретиться с ним в Можайску. Приказ было выполнен с неслыханной быстротой — все приготовления к отъезду были завершены в какие-нибудь три часа. Мы возвратились к нашей княгине, и в погребе нашли нескольких очень хороших лошадей. Мы взяли двух лучших и велели сейчас же впрячь их в красивую карету. А пока это выполнялось, я запасался провизией — прежде всего, я взял 10 голов сахара, большой ящик с чаем, несколько красивых чашек и котел. Карета была загружена полностью.

В 3 часа мы вышли из Москвы. Но двигаться было невозможно, дорога была загромождена повозками — они все принадлежали нашим армейским мародерам. Будучи в трех лье от Москвы мы услышали страшный взрыв.[75] Сотрясение было таким сильным, что земля вздрогнула под нашими ногами. Говорили, что под Кремлем было заложено 60 тонн пороха,[76] к ним еще 7 пороховых дорожек и разложенные на бочках горючие вещества. Наши 700 поджигателей, с огнем в руках, нашли здесь свою смерть. Все они были каторжниками.

В 3 часа мы вышли из Москвы. Но двигаться было невозможно; дорога была загромождена повозками, которыми в изобилии запаслись все наши грабители. В 12 верстах от Москвы мы услышали страшный взрыв. Толчок был таким сильным, что почва задвигалась под нашими ногами. Говорили, что под Кремлем было заложено 60 пороховых бочек с семью пороховыми приводами и горючими веществами, разложенными на бочках. Наши 700 поджигателей, забранные с трутом в руках, нашли здесь свою смерть. Все они были каторжниками.

Повозки загромождали дорогу на протяжении 12-ти лье. Когда мы добрались до нашей первой остановки, я уже достаточно намучился со своей каретой, поэтому я приказал перенести всю провизию на лошадей, а карету сжечь. После этого мы могли уже двигаться намного быстрее. Приложив невероятные усилия, мы, наконец, достигли главного штаба за Можайском. На следующий день Император вышел на поле сражения под Москвой и горько вздохнул, увидев непогребенных мертвецов. 31 октября. В 4 часа дня мы пришли в Вязьму. А 6-го ноября со всей своей суровостью на нас обрушилась русская зима. Император часто ходил пешком в окружении своей гвардии, он, опираясь на трость, шел за своей каретой. А мы шли по дороге вместе с офицерами кавалерии. В невероятно жалком состоянии 9-го ноября мы вошли в Смоленск. На местах привалов почти ничего не было, лошади умирали от голода и холода, и когда мы приходили к какому-нибудь дому, они с жадностью поглощали солому. Мороз усилился — 17 градусов ниже нуля.[77] Это привело к большим потерям во всей армии. Смоленск и его окрестности были переполнены мертвыми. Я, как мог, старался поддерживать себя. Наши лошади падали на лед. Когда мы проходили через чей-то бивуак, я взял топор и снял со своей лошади подковы, чтобы она больше не поскальзывалась. Для чая у меня имелся небольшой котелок. Прибыв на то место, где остановился Император, я развел костер и посадил рядом с ним погреться моего генерала. Затем я положил в котелок снега и поставил его на огонь. Какая же отвратительная вода получается из растопленного на дымящем костре снега! Когда вода закипела, я добавил в нее чай. Потом сахар — и так получил несколько чашек вкусного чая. Мы пили чай каждый день. Всю дорогу до Вильно я не старался обзавестись друзьями, но они пили мой чай. А взамен я получил 10 голов сахара. Это были три капитана, смерть разлучила нас, а это значит, что я остался один из всех четверых выжил только я.

Я следовал за своим генералом всегда стараясь держаться как можно ближе к старой гвардии и Императору. Когда