Воспоминания старого капитана Императорской гвардии, 1776–1850 - Жан-Рох Куанье

права на пользование экипажем, что 15-го числа текущего месяца их кареты будут сожжены.

Дивизионный генерал, начальник Главного штаба,

ГРАФ МОНТИОН».

Я отправился к генералу и сказал ему: «Это строгий приказ, генерал». «Я намерен избавить армию от излишеств. Никто не может стать исключением! Я дам вам жандармов, и все экипажи, на которых не будет табличек, вы должны сжечь. Я обуздаю этих мародеров — я заберу всех украденных ими лошадей и отдам их в артиллерию». — «У вас есть власть поступить так, но для меня это будет очень тяжело». — «Я буду за вами. Пусть сами приходят и жалуются! Я приму их. Оставьте им их вьючных лошадей, а остальных отдайте в артиллерию. Идите! Принц надеется на вас».

Я получил приказ изготовить стальные таблички с гербами — для тех, кто имел право сохранить свои экипажи, их имена и титулы должны были быть выгравированы на них в соответствии с их положением на марше. Эти таблички стоили три франка. Сам вице-король не был исключением из этого правила. У меня едва хватало времени распределить таблички до начала выполнения приказа — кареты тех, у кого не было такой таблички, подлежали сожжению. Я сказал себе: «Я отлично проведу время, освобождая армию от всего ненужного».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

МНЕ ПРИСВОЕНО ЗВАНИЕ КАПИТАНА. — КАМПАНИИ 1813 И 1814 ГОДОВ. — ПРОЩАНИЕ В ФОНТЕНБЛО. — Я ПРИЕЗЖАЮ В КУЛОМЬЕ.

Генерал ежедневно выпускал новостные бюллетени из Парижа и из реорганизованной армии. Император сделал попытку воссоединиться с вице-королем, но у него ничего не вышло — русские и пруссаки опередили его своими форсированными маршами, а мы спокойно оставались в своем лагере. Они незамеченными обошли нас слева, настигли Императора и атаковали его. Сразу же после нападения, он принял меры по защите и в то же время отправил одного из своих адъютантов, чтобы тот как можно быстрее сообщил принцу Евгению, что его дела плохи. Последний атаковал их с фланга и заставил неприятеля вернуться на дорогу к Лутцену. Армия продолжала идти на Лейпциге, корпус маршала Нея шел в авангарде. 2-го мая состоялась знаменитая битва при Лутцене, успех которой обеспечили действия французской пехоты, а главное — доблесть нашего молодого пополнения, несмотря на полное отсутствие кавалерии. Как же отчаянно они сражались! Всех раненых под Лутценом с поля уносили молодыми людьми — юношами и девушками. По крайне мере, 30 семейных пар покинули город и вернулись обратно со своей жалкой ношей только для того, чтобы немедленно снова вернуться назад. Я видел это, и об этом нельзя не упомянуть — эти юноши заслуживают лавров, а девушки — короны.

Что касается армейских повозок, в соответствии с приказом я собрал их и оставил под сильной охраной отборных жандармов и конюхов. Император приказал мне вернуться ночью. Все повозки я поставил квадратом, лошадей поместил в его середине, а сами повозки сдвинул как можно теснее, чтобы никто внутрь проникнуть не мог.

8 мая, в полдень, армия вошла в Дрезден. 12-го Император отправился на встречу с королем Саксонии, который возвращался из Праги, где он находился в изгнании, и под колокольный звон и пушечную пальбу проводил его во дворец. Перед отъездом в Дрезден я получил приказ вместе с гвардией и жандармами охранять мост, не пропуская на него никаких повозок, кроме штабных экипажей и тележек корпусных маркитантов. Из всех остальных лошади немедленно выпрягались. Самое забавное происходило с верховыми офицерами и сержантами. Я заставлял этих господ расстаться с лошадью. Таким образом, у меня были и готовые к упряжке лошади, и ведомые быками фургоны. Двести лошадей я отдал артиллеристам — это был главный выбор, остальных забрала кавалерия, быки были отправлены в большой загон. Еврейские торговцы предложили мне золото за них, но я несколько раз ударил их обратной стороной сабли и сказал: «Отдайте это поварам на кухне!»

Я так энергично выполнял свою работу, что об этом в кабинете военного министра говорили присутствовавшие там принц Бертье и генерал Монтион. Он сказал: «Этот „старый ворчун“ заставляет всех идти пешком». — «Это правда, мой принц, но зато он вернул всех лошадей артиллерии». — «Прекрасно, я назначил его капитаном в штабе Императора, и там он продолжит свою службу».

Когда вечером я со своими жандармами вернулся в отель, меня там ждал мой генерал. Он засмеялся. «Ну, — спросил он, — вы хорошо провели сегодняшний день?» «Да, генерал, артиллерия получила хороших лошадей». — «Пойдемте обедать». За столом он сказал: «Капитан, завтра мы заберем своих лошадей». «Но, генерал, вы сказали „капитан“». — «Да, вот приказ министра, после моего рапорта о вас он повысил вас в звании. Подойдите, обнимите своего генерала. А вот ваше назначение». — «Как я счастлив!» — «Вы всегда будете рядом с Императором. Попытайтесь поскорее раздобыть капитанские эполеты». — «Но, генерал, как же мне это сделать?» — «Кружевница из лавки на главной улице пригласила меня посетить ее». — «Тогда, с вашего разрешения, я пойду к ней?» — «Идите, дорогой мой». — «Генерал, от счастья, что я стал капитаном, я забыл сказать вам, что я отправил домой двух крестьян из Лутцена — вместе с их повозками и лошадьми. Они стояли передо мной на коленях, и я спросил их, откуда они пришли. Они ответили: „Из Лутцена“. Тогда я ответил им: „Хорошо, я удовлетворю вашу просьбу в качестве награды за добрые дела юношей и девушек вашего города, которые приняли к себе всех наших раненых. Вы можете выбрать лучшие повозки вместо своих собственных и отправиться домой. Благодарите за это ваших молодых людей“. Я правильно поступил, генерал?» «Я сообщу об этом министру. Я одобряю то, что вы сделали. А что с другими повозками?» — «Я не сжег их, я отдал их городу. Вот, генерал, все, что я сделал. И за все сделанное я готов нести ответственность». — «Вы прекрасно справились».

На следующий день я появился за столом в новых прекрасных эполетах — за которые я выложил 220 франков, а также с несколькими изящными кисточками не моей шляпе. «Ах, как вы красивы! — говорили вокруг. — Это и в самом деле гвардейские эполеты».

19-го мая Император прибыл к Бауцену и приготовился к битве. 20-го мая начался артиллерийский обстрел, и продолжался он без перерыва до пяти часов. Двумя часами позже битва вспыхнула с новой силой. На следующий день, 21-го мая, около шести вечера противник начал отступление. 22-го мая, в четыре часа утра, армия начала преследовать врага. После кровавой