Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

В первый и последний раз в жизни Ярослав поднял руку на женщину. Только поднял, с трудом сдержавшись, чтобы не ударить. Ингигерд с вызовом вскинула голову:

– Ты можешь меня убить, но лучше Олава все равно не станешь!

Она и сама не могла бы объяснить, что изменилось в глазах мужа в те мгновения, пока они смотрели друг на друга. Изменилось едва уловимо, они не стали ни злыми, ни даже насмешливыми, только внутри черных зрачков что-то умерло. Князь сухо поклонился и молча вышел вон. Ей бы обрадоваться, но внутри вдруг родилась паника. Ингигерд отчетливо поняла, что потеряла Ярослава! В княгине разум боролся с сердцем. Разум твердил, что теперь она свободная женщина, в случае развода получит большущую Ингерманландию и вольна будет делать все, что сочтет нужным, сердце же требовало броситься вслед уходившему мужу и просить прощенья!

Победило сердце, Ингигерд выскочила на резное крыльцо, но увидела только пыль за копытами коня князя Ярослава. Несколько мгновений она стояла, глядя на удалявшихся всадников и прикидывая, сможет ли догнать, но потом взял верх строптивый нрав шведской королевны, княгиня фыркнула и, гордо вскинув голову, стала спускаться с крыльца. Ничего, еще прибежит просить прощенья, как бывало не раз! Конечно, она простит и постарается до такого не доводить, муж впервые за много лет тоже показал свой норов на ней, но ведь сама виновата. Ой-ой, как бы чего не вышло…

Задерживаться в Альдейгьюборге Ингигерд не стала, теперь к красавцу терему и вовсе не лежала душа. Но князя в Новгороде уже не было, уехал в Киев. Княгиня разозлилась: не дождался ее?!

Верный слуга Артемий подал письмо, Ингигерд сухо кивнула и быстрым шагом отправилась в свои покои. Махнула рукой служанке:

– Поди! Потом позову.

Слуги прекрасно знали, что между князьями разлад, и знали почему. Женщины давно в один голос осуждали княгиню, уж больно заносчива, муж к ней уж и так, и этак!.. Но теперь осуждали и мужчины тоже. Конечно, никто не посмел и вида подать, а за глаза все же поговаривали. Только слуги помнили и другое: княгине под горячую руку не попадайся! У скольких девок были волосы рваны и бока болели после ее гнева…

Оставшись одна, Ингигерд сломала княжескую красную печать и впилась глазами в текст. Ярослав писал сам, не доверяя писцу. Сообщал, что более не станет проявлять свою неугодную ей любовь и навязывать свое внимание, что княгиня вольна не принимать ненужный дар, жить в Альдейгьюборге или Новгороде по своему выбору.

Обиделся… конечно, он обиделся. Но все поправимо, она поедет следом в Киев и просто поговорит, объяснит, что глупо ревновать к далекому Олаву, что она всегда была верна мужу, что у них уже хорошие дети… Это ничего, она сумеет все исправить, Ярослав любит ее, а значит, поймет.

А внутри уже снова поднимала голову ненужная сейчас гордость, подсказывая, что немедленно мчаться вдогонку не стоит, чтобы князь не решил, что она прибежала, как побитая собачонка, вымаливать прощение… И Ингигерд пошла на поводу у этого чувства, оправдывая себя тем, что приболел Святослав, а сама она беременна. Кроме того, княгине сообщили, что Ярослав не стал задерживаться в Киеве, а отправился на юг отвоевывать когда-то отобранные Болеславом русские земли.

* * *

Незадолго до Рождества из Норвегии пришли обнадеживающие вести. По пути из Англии в Норвегию вместе со своим кораблем утонул назначенный там правителем Хакон. Теперь страна была без правителя! Норвежцы настаивали на срочном возвращении туда Олава. Ярослав убеждал не делать этого, пока не собрал достаточно сил. Беседовал с изгнанником и видел, что тот не послушает. В конце концов князь даже попробовал подкупить родича, предложив ему обосноваться… в Волжской Булгарии! Князь давно уже прикидывал, как бы посадить там своего наместника, тем самым обеспечив спокойствие этих границ. Сильная варяжская дружина могла бы быть хорошим подспорьем.

Но Олав решительно отверг это предложение. Конечно, Ярослав его понимал, но понимал и другое: без достаточных сил появляться там, где военная удача изменчива, как погода на море, нельзя. Никакие попытки убедить в этом изгнанного короля не удались. Но Ярослав не мог вечно сидеть, уговаривая строптивого гостя, его ждали свои дела.

* * *

Ингигерд чувствовала себя совершенно разбитой. Княгиня не слишком легко переносила беременность, муж уехал обиженный, возлюбленный того и гляди тоже уедет… Она снова одна с детьми и никому не нужна. Теперь княгиня больше не сравнивала Ярослава с Олавом, но легче от этого не становилось, напротив, понимание, что своими руками и глупыми речами разрушила хорошие отношения с мужем, добавляло горечи в ее и без того невеселые мысли.

Старший сын держался дичком, он не смог простить матери ее явного интереса к чужаку, ревновал к своевольному Магнусу и мечтал когда-нибудь завоевать весь мир и посадить этого наглого маленького норвежца в темницу, как отец посадил строптивого брата Судислава!

Княгине оставалось заниматься дочками и ждать возвращения мужа.

Однажды утром Олав вышел возбужденный, заговорил взволнованно и вдохновенно:

– Сегодня я увидел во сне Олава Трюггвасона, он призвал оставить всякие сомнения и немедля отправляться в путь!

Ингигерд вдруг с изумлением поняла, что ей не хочется броситься к Олаву, умоляя не уходить! Разумные доводы на него не действовали, оставалось только выполнить распоряжение Ярослава и, дав королю-изгнаннику все необходимое, проводить его. Сам Олав даже не заметил, что бывшая невеста не особо расстроена, вернее, наоборот, она все время в печали, но его сообщение об отъезде не добавило новой.

– Магнус останется в Хольмгарде, как оговорено с Ярицлейвом?

– Да, конечно. Если ты хочешь все же попытать счастья…

– Я не счастья хочу попытать, а вернуть себе королевство! Ингигерд, я позову тебя к себе на большой праздник! Позову вместе с конунгом Ярицлейвом! – быстро исправил свою оплошность Олав.

Ингигерд с грустью подумала, что никакого праздника не будет. Внутри росла уверенность, что упрямый Олав найдет свою погибель в этой попытке.

* * *

А Ярослав, постаравшись выкинуть из головы нелюбовь Ингигерд и строптивость Олава, действительно направился на юг.

Болеслава уже давно не было на свете, правда, незадолго до смерти он все же успел добиться от германского императора права именоваться королем. К власти в Польше пришел сын Болеслава, Мешко Ламберт, далеко не такой жесткий и напористый. Польский престол заколебался.

За год до Болеслава умер и поддерживавший его Генрих II, а новый император Конрад II не намеревался сохранять мир на границах Польши.

Самое время было Ярославу потребовать возврата захваченных земель. Князь направил рать в Червенские земли, к городу Белза. Поход удался, город пал, можно было бы двигаться и дальше. Но судьба, как обычно, распорядилась иначе.

* * *

Ярославу не спалось, после ссоры с Ингигерд он вообще редко спал нормально. Когда отступали дневные заботы и стан затихал, приходили мысли, которых он боялся. Нет, Ярослав думал не о братьях или мятежном племяннике, не о делах, а о жене. Мысленно винил Ингигерд во лжи, в неискренности, в том, что не ценит его старания и его любовь…

Ночь была безветренной и потому безоблачной. Яркие крупные звезды усеяли весь небосклон. Они перемигивались, словно о чем-то сговариваясь и не замечая почти круглую желтую луну. Чуть дальше от шатра у костров пересмеивались дружинники, слышалось лошадиное всхрапывание, далеко в бору ухал филин, тихонько плескалась вода в реке. И такая мирная тишина опустилась на все это, что казалось, никаких войн больше не будет! Ярослав вздохнул: Господь так разумно и красиво устроил этот мир, но людская жажда власти без конца сталкивает в нем человека с человеком.

От размышлений князя отвлек разговор сидевших сбоку от шатра воинов. Голоса знакомые, это два его гридя, не видя Ярослава, беседовали меж собой.

– Я домой не вернусь…

– Ты чего это?

– А не нужен я ей.

– Брось, Зорянка твоя баба хорошая, и детки вон тоже… И верная, ты не сомневайся, верная, – горячо убеждал друга второй дружинник.

– Да знаю, что верная, только другой ей люб.

Ярослав замер. Еще минуту назад казалось, что такая беда могла быть только у него, а вот гляди ж ты, и у дружинника тоже…

– Ну и что, что люб! Верная она тебе, не можешь ты ее попрекнуть! – настаивал второй.

– Я и не попрекаю. Да только знаешь – каково видеть ее мытарства? И деток народила, и дом блюдет, и честь мою не марает, а у нее душа к другому рвется, и моя кровью исходит от этого.

– Может, ее проучить?

– За что? Она же и слова не скажет, только смотрит на него так, как на меня ни разу не глянула. А я за ее такой вот взгляд готов все отдать!

Ярослав стиснул зубы, чтобы не застонать, дружинник словно выговаривал его собственную многолетнюю боль. И Ингигерд вот также – верная жена, это несомненно, и детки хорошие, и княгиня она прекрасная, вон как в Новгороде любят, всем хороша, но смотрит на другого тем взглядом, какого самому князю не дождаться.