Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

Всю зиму Ярослав зализывал раны в Новгороде, а Мстислав метался в Чернигове. Победитель, которому победа не в радость… Он попробовал договориться с Брячиславом, но тот ответил твердо, мол, у меня с дядей договор, который меня устраивает и который тот строго блюдет, а будет ли такой же с Мстиславом, как сказать.

И Мстислав решился, послы отправились в Новгород. Выслушивая от князя, что должно говорить, черниговские бояре согласно кивали головами:

– Разумно, князь, разумно…

Мстиславу хотелось крикнуть: «Да что разумно?! Что не как победитель требую себе все, а прошу отдать только то, что уже и так завоевал?» Но он промолчал, понимая, что победить в сражении не всегда значит победить вообще. Выигранная битва еще не выигранная война.

* * *

Ингигерд родила второго сына, назвали мальчика Изяславом в честь старшего брата князя. Это польстило полоцкому князю Брячиславу Изяславичу. Крестильным именем малыша стало имя Дмитрий в честь святого воителя Дмитрия Солунского, небесного заступника воинства. Его помощь и поддержка князю была ой как нужна!

Ингигерд после родов долго болела, отношения между супругами были натянутыми. Их всегда спасали ночные объятия, когда под покровом ночи забывались все разногласия дня. Но пока это было невозможно, и особой теплоты не было. Ярослав ни разу не упрекнул ни Хакона, ни его дружину, но Ингигерд чувствовала себя чуть виноватой в том, что позвала именно эту дружину. Как обычно, у нее чувство вины тут же порождало чувство протеста, а сознание, что протестует неправедно, порождало еще большее чувство вины, и следовал новый виток. Несмотря на четверых прекрасных детишек, любящего мужа и полный достаток и даже поклонение, Ингигерд не чувствовала себя полностью счастливой.

Обычно о таких говорят – мол, с жиру бесится. Но она бесилась несознательно, нутро жаждало душевного единства с мужем, а его не было. И не было не потому, что не любил или она не любила, а просто и глупо потому, что не понимали друг друга! Оба гордые и обидчивые, при малейшем подозрении на невнимание или нелюбовь они замыкались каждый в себе. Уступчивый со всеми остальными, Ярослав с женой поступаться не хотел, если в его жизни и была постоянная война, то велась она, к сожалению, с самым дорогим человеком – матерью его детей. Он готов был сложить все к ее ногам, самого себя не пожалеть за нее и детей и… заносчиво усмехался, стоило заподозрить жену в пренебрежении.

Ингигерд отвечала тем же, только еще и обязательно мысленно сравнивала мужа с далеким Олавом. Олав превратился в идеал во всем и предмет укора Ярославу. Постепенно эти укоры стали произноситься не только мысленно, но и вслух! Сравнивать его с далеким неведомым человеком, которого она еще и никогда не видела?! Князь обиделся и имел на это право. Ему бы поговорить с женой, но гордость не позволяла. Не в силах справиться со своими чувствами, Ярослав страдал и старался всячески доказать Ингигерд, что он лучше, чем далекий Олав. И такие поражения, как то, что случилось под Лиственом, повергали его во мрак.

* * *

Зима прошла тяжело. Она уже близилась к концу, когда в Новгород вдруг прибыло посольство… от Мстислава! Ярослав не стал звать их в Ракому, где жила Ингигерд с детьми, сам приехал на новгородское дворище. Чего еще хочет победитель – чтобы князь приполз к нему на коленях просить оставить Новгород? Но, несмотря на отъезд Хакона с остатками дружины, у Ярослава было много сил, и начнись война снова, он выиграл бы, учтя предыдущие ошибки. Только воевать совсем не хотелось.

Черниговские бояре не отличались от любых других, кто-то потолще, кто сухощавей, кто выше, кто ниже… Князя поразило то, что они не держались победителями, не оглядывались вокруг, словно прикидывая, что сколько стоит, напротив, были приветливы и вежливы. Странное, однако, посольство.

Но еще больше всех поразило предложение, которое привезли северяне. Князь Мстислав признавал старшинство Ярослава, звал вернуться править в Киев и просил (!) себе левобережье Днепра, оставляя все остальные земли Ярославу!

Князю показалось, что он ослышался или не так понял. Взял пергамен, развернул, сломав печать Мстислава, пробежал глазами строки. Бояре с интересом следили, как Ярослав читает. Верно говорят, что он грамоту разумеет, не позвал писца, сам прочел…

Нет, все верно, и написано то, что сказали. В чем подвох? Не мог же Мстислав просить у побежденного то, что у него и так в руках? Или звать того, над кем одержал победу в битве, править? Это не укладывалось в голове.

Видно, поняв сомнения Ярослава, один из бояр, умудренный годами, со свежим шрамом (не под Лиственом ли полученным?), добавил:

– Не сомневайся, князь. Мстислав хотя и горяч, но разумен. Он тоже понимает, что дела лучше решать миром, и твою силу знает.

Вроде все получалось так, как и хотел предложить Ярослав Мстиславу: за тмутараканским, а теперь черниговским князем оставалось все левобережье Днепра, а за Ярославом весь правый берег. Но ставшему немыслимо осторожным князю теперь во всем виделись подвох и опасность. Он не дал сразу ответ, постаравшись как можно дольше протянуть сами переговоры.

А пока они шли, Ярослав набирал силы, живя в Новгороде. На это время он поручил собирать всю дань Брячиславу, чему полоцкий князь был очень рад.

К тому времени, когда переговоры наконец закончились, не добавив ничего нового к предложениям Мстислава, и Ярослав двинулся в Киев, у него было войско, позволявшее в случае необходимости разговаривать с так неожиданно явившимся из далекой Тмутаракани князем с позиции силы. Но разговаривать с угрозами Ярослав не собирался, уже его договор с Брячиславом показал, насколько лучше решать дело миром, насколько спокойней при этом жить.

* * *

Князья встретились в Городце. Ярослав смотрел на Мстислава с интересом. Ему много рассказывали о пригожести далекого брата, о его больших, «воловьих» очах, о смелости, но еще и о том, что князь в Чернигове принялся за не законченное когда-то предшественниками строительство… Предлагает мир, хотя мог биться дальше… Не держит себя победителем, понимая, что это победа на час и может обернуться поражением, стало быть, умен…

Ярославу понравился Мстислав, князья заключили мир.

В договоре был один подводный камень, о который мог споткнуться новгородский князь. Он становился единственным правителем не только Киева, но и всего правобережья, включая Полоцк, о Брячиславе не упоминалось. Но Ярослав не воспользовался этим, хотя мог бы подвинуть племянника с помощью брата. Если кто-то и рассчитывал так поссорить дядю с племянником, то просчитался. Ярослав не стал отменять своего договора с полоцким князем, между ними все оставалось по-прежнему. Зато Мстислав, по крайней мере вполовину, брал на себя заботы с печенегами.

Еще одну проблему тоже решили быстро.

– В Муроме беглый Коснятин…

Ярослав даже не успел договорить, как дядя оказался в этом городе, хотя должен бы жить в Ростове, Мстислав чуть усмехнулся в усы:

– Преставился боярин недавно…

Ярослав перекрестился:

– Царствие ему небесное!

Сам ли помер престарелый Коснятин, или помогли в угоду новому союзнику люди Мстислава, Ярослав не понял, но на заметку взял. До смерти самого Мстислава он все же старался в Киеве постоянно не жить. Опасался чего-то? Теперь уже не узнать. Возможно.

На Руси наступил такой долгожданный мир.

Конечно, князь еще не раз будет ходить в походы, но больше поражений не потерпит (за него через много лет это сделает старший сын Владимир). Но тогда началась мирная жизнь и мирное строительство.

* * *

В Киев с детьми перебралась Ингигерд, которую на Руси звали Ириной.

Дела норманнские

Далеко не так спокойно и хорошо в Норвегии.

Олав Толстый разительно отличался от Ярослава тем, что не признавал никаких уступок ни перед кем, даже если это было во вред себе! Жизнь научила Ярослава не рубить сгоряча и лучше чуть выждать, как повернет жизнь. Она обычно поворачивала в нужную сторону.

Не таков был норвежец, он не признавал переговоров и тем более уговоров. Решив крестить Норвегию, Олав стал действовать в своем характере, это позже его назовут Святым Олавом, а тогда очень многие пострадали из-за жесткости и даже жестокости своего короля.

Недавнее миролюбие Олава, готового даже жениться на дочери шведского короля, встретив сопротивление внутри Норвегии, быстро сошло на нет. Малейшее несогласие вызывало у него бурю негодования. Количество сторонников короля в его собственной стране стремительно уменьшалось, а противников, наоборот, увеличивалось. Не желавший замечать это, Олав полагался больше на силу своей дружины.

Но пока дело касалось собственных бондов или крестьян, справлялся, а вот когда повелитель Дании и Англии Кнут Могучий решил прибрать к рукам и Норвегию тоже, понадобилась помощь тех, кому Олав успел не понравиться.