Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник) - Наталья Павлищева

Князь положил руку на плечо мальчика:

– А как с остальным? Читает бойко ли?

Снова с удовольствием кивнул Илия, потянулся за книгой, чтоб показать князю, но тот остановил:

– Верю. На содержание этого ученика деньги взять из моей казны. Ежели будет способности и дальше проявлять недюжинные, мне скажешь, увеличу плату.

Повернулся к остальным ученикам, не слушая сбивчивую благодарность мальчика:

– И остальные знать должны: кто станет учиться толково, того поддерживать всегда буду! И теперь и дальше!

Едва успела за князем закрыться дверь, отец Илия сурово выговорил ученику:

– Что ж ты князя не благодарил, дурья твоя башка?!

Тот стоял, растерянно улыбаясь и почему-то кивая вихрастой, давно не стриженной головой. Илия усмехнулся:

– Садись уж, везучий ты наш!

А князь с удовольствием вспоминал толкового ученика. Если таких в Новгороде много сыщется, то никаких чужеземных мудрецов не надо. Дети учились всего два месяца, однако сын смерда успел освоить и азбуку, и счет. Не всегда боярские дети сообразительней простых, не всегда. Даже среди князей было мало грамотных, не говоря уже о боярах, а тут вон дети смердов учатся. Надо учить и таких, пусть Новгород не только руками мастеровых славится да купцами своими, но и ученым людом тоже!

* * *

За такими заботами легче переносилась душевная боль из-за разлада с Ингигерд. Кроме того, у князя была еще одна потеря – умер верный и надежный Рёнгвальд. Его старший сын не пожелал взять земли отца под свое правление, вернулся в Швецию и получил от Энунда обратно Гаутландское ярлство, принадлежавшее отцу до его отъезда на Русь. Ладогу унаследовал младший Эйлив на тех же правах и условиях – кормление в обмен на защиту от нападений. Все были довольны.

* * *

За окном снова морось и мглисто. Год выдался мокрым, тяжелые тучи день за днем висели над городом и округой, но не сыпались пушистым снегом, а наполняли все вокруг противной влагой. Холодная, пронизывающая, словно плесень, она впитывалась в одежду, в кожу, вползала в дома и, казалось, души людей.

Чтобы защититься от навеваемой ею тоски, люди топили печи, жгли свечи, разговаривали громче обычного…

Ингигерд тоже тосковала, но у княгини на то были и свои причины.

Князь вернулся, но уже который день не приходил к ней в ложницу. Днем Ярослав приветлив, даже ласков, но эта ровная приветливость и страшна для Ингигерд. Уж лучше бы вышел из себя, накричал, попробовал ударить, чего не сделал тогда. Даже ударил! Но только не молчал.

В ложнице жарко, все же новгородские печи дают тепла много больше каминов с открытым огнем и держат это тепло долго. Ингигерд куталась в большой плат из-за задумчивости. Дверь в ложницу не заперта, девка отослана спать в каморку у лестницы, чтобы невзначай не спугнуть князя. Если тот придет…

Чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, княгиня попробовала взять книгу. Она, как и Ярослав, очень любила читать, правда, князь все больше читал, словно важную работу выполнял – к книгам относился бережно, устраивал на столике, свечу долго пристраивал так, чтобы и свет хорошо падал, и воск на страницы не попал, листы переворачивал осторожно. Сама Ингигерд проще, она брала книгу на колени и сидела у огня, довольствуясь его пламенем. Правда, княгиня больше любила поэзию.

Вот и теперь она взяла записи, присланные из Швеции, но ничего не лезло в голову. Помаявшись, Ингигерд отложила книгу и принялась смотреть на огонь. Она знала, что предки часто советовались с пламенем, пытаясь понять, как поступить.

Потрескивание поленьев обычно успокаивало, даже убаюкивало, но только не сейчас. Все мысли были о Ярославе, вернее, о том, как вернуть доверие и любовь мужа. Вдруг Ингигерд охватила паника: а если он совсем ее разлюбил?! И княгиня отчетливо поняла, что ничего ужасней для нее быть не может.

Стоя на коленях перед образом Богоматери, горячо шептала просьбу о помощи! Сколько так простояла – не знала и сама, но, наверное, долго, потому что поленья прогорели.

Молитва очистила душу, но скорбь оставалась. И тут она поняла, что должна сделать!

* * *

Ярослав засиделся за книгой, как обычно по вечерам. Вчитываясь в строчки, повествующие о чужих жизнях и деяниях, он все пытался сопоставить с ними свои собственные. Выходило не всегда достойно, слишком много наделал князь ошибок в своей жизни. И хорошо понимал, что должен искупить все, что можно. Одно Ярослав знал точно – он не хочет воевать! Не хочет видеть, как льется кровь сородичей в борьбе князей между собой за власть!

О жене старался не думать, запретил себе еще со времени отъезда Олава и его гибели. Только он знал, чего стоило держаться с любимой женщиной ровно и приветливо, не выдавая ни словом, ни взглядом бушующих мыслей и желаний.

Ингигерд поднялась, поплотнее запахнулась в большой плат и решительно направилась к двери. Холодный пол перехода быстро вернул ее от раздумий к действительности, но княгиня не вернулась, напротив, зашагала быстрее.

Приткнувшийся у двери князя гридь, кажется, дремал, увидев Ингигерд в белом, он даже вздрогнул, быстро перекрестился, но вовремя сообразил, кто перед ним, и теперь нерешительно смотрел на нее.

– Князь спит? – видя замешательство охранника, поинтересовалась Ингигерд.

– Не-е…

И все равно дурень стоял, закрывая дверь. Такого не бывало, чтоб княгиня сама сюда приходила, потому и потерял дар речи. Она подумала другое:

– У него там… кто-то?..

– Не! – решительно замотал головой гридь.

– Так пусти! – отодвинула его княгиня и, решительно дернув тяжелую дверь, шагнула внутрь.

Ярослав повернул голову от книги, замер, увидев у входа Ингигерд, потом встал, насколько смог быстро:

– Что?! С детьми что?!

Та замотала головой:

– Нет, все в порядке.

Она стояла босая, дрожащая не столько от холода и сырости, сколько от волнения и отчаянья.

– Ярослав, ты… не идешь… я сама… пришла… – Переступила окоченевшими ногами и зачем-то добавила: – Не потому что Олава нет…

И тут князь задал вопрос, ответа на который так боялся все эти месяцы:

– Всеволод… его?..

Ингигерд даже не сразу осознала вопрос, а когда поняла, даже задохнулась:

– Нет! Что ты? Нет! Я и в мыслях…

Он закрыл ее рот своими губами, взяв лицо в руки. Большой плат упал на пол, но он уже не был нужен, княгиню согрел муж.

Между ними рухнули все преграды, даже те, что существовали в день свадьбы. И не было счастливей этих двоих в эту ночь! Две изболевшиеся души прильнули друг к другу, два тела сплелись между собой, чтобы зародилась новая жизнь.

Через девять месяцев в положенный срок родилась дочь Анна – умница и отцовская любимица, будущая королева Франции и мать короля Филиппа.

* * *

Навещая в очередной раз все еще хворавшего Остромира, Ярослав в тереме наткнулся на красавицу с необычными для Новгорода темными глазами и светлой косой.

– Кто такая?

За смутившуюся девушку ответила не менее смутившаяся Феофано:

– Это наша младшая…

– Ух ты! Невестушка-то какая! Надо подыскать тебе жениха хорошего! Какие нравятся больше – ясноглазые или чернявые?

Бедняжка совсем залилась краской, что-то пролепетала.

– Без меня замуж не выдавать, сам кого найду! – совершенно серьезно напутствовал Ярослав. И слово свое сдержал, выдал племянницу за графа, а была ли она счастлива – неизвестно.

* * *

Но все время сидеть в Новгороде не получалось, Киев тоже ждал своей заботы. Мало того, Русь все больше становилась прибежищем для изгнанных монархов, правда, не без пользы для себя.

После гибели Олава Ярослав объявил о расторжении торгового союза с Норвегией и о том, что отныне все купцы этой страны – враги Руси! Это ощутимо ударило по их интересам, потому как торговля с Гардарикой всегда была выгодной. Но бороться за Норвегию время не пришло. Зато пришло за Польшу.

Там полыхала междоусобица, до какой было далеко даже недавней Руси. Брат шел на брата не только в королевской семье, но и среди простых ляхов. Побитый новым королем Мешко, его брат Оттон нашел пристанище на Руси. Ярослав принял Оттона не только потому, что сочувствовал бедственному положению несчастного, но и из своих соображений. Вот когда начал проявляться настоящий характер киевского князя! Хитрость и осторожность, заложенные в него Блудом еще в детстве, давали свои плоды.

Ярослав быстро сообразил, что может дать именно ему раздрай в стане поляков. Он выслушивал обиды Оттона, смотрел на княжича сочувствующе, а в голове меж тем уже вертелся совсем другой план. Этот симпатичный молодой человек хочет согнать с престола своего брата Мешко? Но этого не меньше хотел и сам Ярослав, и еще один сосед Польши – германский император Конрад.

И к Конраду от имени Оттона отправилось посольство. По странной случайности оно говорило сплошь по-русски и больше напоминало послов самого киевского князя. Но Конрад достаточно умен и хитер, чтобы не придираться к таким мелочам. Послы от имени Оттона молили о помощи и содействии в возвращении себе власти на родине.