Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин

если что – звоните мне... Я приму меры...

Он уехал, внеся смуту неопределённостью своих ответов. Значит, район не запрещает выдавать хлеб? Кто же виноват в том, что его не выдают? Председатель? А он на район ссылается, на градобой...

- Приятный мужичок! – сказал Панкратов.

- Мягко стелет! – желчно усмехнулась Агнея.

Раев в это время накачивал Ямина.

- Медленно сдаёте! Очень медленно!

- Сазонов сулил план уменьшить.

- Он чересчур много взял на себя. И, где нужно, получит за это соответствующее внушение...

- С народом-то как быть? Не с голоду же ему помирать...

- Хлеб должен быть сдан любой ценой. И он будет сдан. Этому никто не помешает...

- Ясно-понятно! Я тоже мешать не стану. А ежели колхозникам маленько подкину, дак это на пользу...

- Опять бодаешься, Ямин? Видно, зря тебя отпустил... С таким характером на воле долго не пробудешь...

- Каюсь, товарищ Раев, виноват в том, что людей жалко! Ежели за это можно посадить – сади. Другой вины за собой не знаю...

- С меня тоже требуют, дурень! А я всего только человек, – обессиленно сказал Раев и, не простившись, вышел.

Узнав от Агнеи о разговоре на току, Гордей на свой страх и риск приказал начислить колхозникам ещё по сто граммов.

На следующий день его вызвал Камчук.

Глава 46

Отголубели по-детски чистые да погожие дни. Завзбуривала осень. С утра до вечера сыпали дожди. Уймётся проливной – начнёт бусить, будто через мелкое сито, нудная изморось. По улицам – лывы, в которых плещутся горластые, разжиревшие гуси, ещё не подозревающие, что догуливают последние денёчки.

- Ранний гость до обеда, с обеда – до утра, – макая оладьей в сметану, говорил Панфило. – В поле, слава богу, управились.

- Град за нас управился! – сердито буркнула Фёкла. – Вчерась бабы на Ямина криком кричали, хлеб требовали...

- То ли ишо будет! От бога отступился, вот и воздаётся ему сторицей...

- Ты хоть при мне своего бога не тереби...

- Оладушки сгорят! К печке стала, дак поглядывай! Моя покойница у шестка, бывало, юлой вертелась...

- Надоел ты мне со своей покойницей! Скоро ли сам к ей отправишься?

- А это не видала? Думаешь, моё хозяйство тебе достанется? Не рассчитывай! Помирать стану – всё сожгу! И тебя в огонь брошу. На свою голову смерти молишь, лапушка!..

Стукнула калитка.

На высокое крыльцо поднимался Ямин.

- Хлеб да соль!

- Присаживайся к столу, Гордей Максимыч! – придвинул табуретку хозяин.

- Не откажи, отведай оладушек! – расстилалась Фёкла.

- Недосуг, Николаевна. Я к тебе, Панфило Осипович. Ток посторожишь?

- С оружией?

- Можно и с оружием, хоть оно и не понадобится. Твоя отвага всем известна.

- Хвастать не буду, а в германскую два Егория заслужил...

- Стало быть, согласен.

- Можешь на меня положиться – не подведу! – растроганно сказал старик: сам председатель просит, а мог бы просто приказать. Это льстило. – Вот так, Фёкла Николаевна! Я ишо при полной боевой выправке! Мафусаила переживу, а уж тебя-то – и говорить нечего...

- Позорче гляди, Панфило Осипович! – наказывал Гордей.

- Мухе не дам пролететь!

- Ну, ежели будешь стараться, зимой снова в сторожа определю.

В конторе Ямина ждали Пермин и Дугин. Михей был навеселе.

- Нашёл время шары заливать! – бурчал Пермин. – Народ и так взвинчен!

- А я не народ? Может, у меня какая гайка в душе раскрутилась. Потому и выпил. Досадно мне, ох, досадно! Всё прахом пошло. И жизнь пошла прахом...

- Раев звонил, – сказал Гордей. – Ишо сто центнеров требует...

- Хватит! – взорвался Пермин. – И так всё выкачали!

- За что робили? – бормотал Дугин. – За фигу с маком?

- Прилетел, сокол ясный! – выглянув в окно, усмехнулся Пермин. Из ходка вылезали Ефим и Митя Прошихин.

- Отслужился, страдалец? – участливо спросила Агнея, топившая в конюховке печь.

- Вроде того.

- Шапку-то куда подевал? – Митя был одет по-городскому: при галстуке и картузе.

- Шапка мне ни к чему. Раньше она за меня думала, теперь – сам большой...

- В колхозе останешься или поедешь куда?

- Сперва с начальством посоветуюсь.

- С возвращением, – сказал Пермин. – Не рано?

- Кому рано, а мне – в самый раз.

- Ответь мне, Митрий, – подошёл к нему Ямин, – почто оговорил меня?

- Хотел, чтоб ты за мир пострадал.

- Пострадал-то не я, а ты...

- И ты пострадаешь...

- Та-ак... Видно, не переломила тебя тюрьма.

- Я не соломинка. Куда на жильё определишь? Дом-то занят...

- Освободим. Без жилья не останешься.

- На работу примешь?

- Ежели воровать разучился – приму.

- Я теперь поумнел – не попадусь.

- Попадёшься. Токо на этот раз я до суда не допущу... Имей в виду.

- Я от Камчука, – сказал Ефим. – Приказывает хлеб доедать.

- А мы тут посоветовались и решили не сдавать.

- Под суд хочешь?

- Лучше под суд. Зато перед людьми буду чист. Правильно! – одобрил Митя. – Там тоже не звери живут.

- Вот, – он вытащил из кармана пухлую пачку денег, бросил на стол.

- Митрий! – нахмурился Пермин, сметая со стола деньги. – Тебе выйти велено!

- Вам легче не станет.

- Выпускают кого не надо...

- Как вы хотите, а я против, – сказал Ефим. – На слона ниткой не замахиваются...

- Ты на людей погляди, Ефим! Ни в ком живинки не осталось... Выданных двухсот граммов хватит ненадолго. Кто поосторожнее, тот приберёг на чёрный день. Но что было делать Веньке