Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин

ему? – угрюмо спросил Фатеев.

- Известно чего. Все вы одинаковы.

- Дора теперь следить будет.

- Мне-то что.

- Придётся в другое место перебираться.

- Давно пора. Чего ждёшь?

- Своего часу.

- Уезжай! Застукают – и плакало твоё золотишко.

- На золото плевать. Тебя боязно подвести...

- Я, может, сама того желаю! – сказала она спокойно, усмешливо.

- Дура ты, Афанаска! Не токо тебе – врагу своему не пожелаю там оказаться... Всё из меня высосала Колыма! Одна злоба в сердце жива. Утолю – тогда и помереть не страшно...

- Врёшь: страшно! Знаю тебя!

Федяня не пришёл на дежурство и в эту ночь.

Афанасея не спала, рядом с собою положив топор. Пьяный кинется на спящую – пикнуть не успеешь. Вон как выматерел за осень, словно на опаре замешан.

Под утро услышала – в амбарах кто-то возится.

«Воры!» – подкралась ближе.

- Чего прячешься? – спросил из темноты Дугин.

- И ты не выдержал?

- Жить-то надо.

- Не боишься – донесу.

- А я разве без языка? Тоже кое-что знаю.

«Сатана гундявая!» – подумала с ненавистью.

- Хлеб на базар?

- А хоть кому предложи – оторвут с руками с ногами.

- Разбогатеть хошь?

- Не до жиру, быть бы живу. Но, милая! – Дугин негромко прикрикнул на конягу и спокойно, словно нагрузил в своём амбаре, уехал.

- Из наших мест куда ссылают? – спросила Афанасея своего квартиранта.

- Когда как. Бывает вот, что и на Колыму.

- Велика она, твоя Колыма?

- За месяц не обойти.

- Это ничего. Я думала – больше...

«К чему она?» – подумал Фатеев. Он заметил, что Афанасея уже не в первый раз заговаривает с ним о Колыме.

Глава 49

Против обыкновения Ямин в это утро провалялся в постели до самого рассвета. Он слышал, как Александра ушла на ферму, как Прокопий, управляясь со скотом, скрипел во дворе воротами, как Фешка, ступая на цыпочках, собиралась в школу.

- Спит? – вернувшись с фермы, спросила Александра.

- Тсс... – Фешка приложила пальчик к губам и притворила дверь.

Но день уже заглядывал в окна.

За его спиной лупили глаза заботы.

Немного погодя пришёл Евтропий, потом – Дугин.

- Ты на перину-то за что рассердился? Ночь давил, день – давишь, – проговорил Коркин.

- Надо хоть раз отоспаться.

- Зерно-то будем сдавать, Алёха? – спросил Дугин.

- Надо бы, да ведь нечего...

- Нечего, нечего.

- Может, наскоблим центнеров пятьдесят-шестьдесят?

Евтропий недоверчиво покосился на свояка, не доверяя этой неожиданной уступчивости.

- Тогда я собирать начну, – сказал Дугин.

- Собирай помаленьку.

- Не торопиться, что ли?

- Время терпит, – и Дугин ушёл.

- Чо опять замыслил? – спросил Коркин.

- Хлеб-то попридержать надо, – сказал Гордей, утаив от зятя, что мысль эта ему внушена Дугиным. Гордей сперва противился ей, поскольку она вступала в столкновение с законом, но, видя растущее недовольство людей, всё чаще задумывался о том, что Дугин не так уж и не прав. Ему хотелось сделать этим изнемогшим от долгого недоедания людям что-то доброе, даже, если понадобится, пойти против себя, против собственной совести. Он старался заглушить в себе голос рассудка. Ещё недавно он бранил сторожа Панфила Тарасова за то, что тот, поддавшись слабости, отдал Веньке Бурдакову мешок колхозного зерна. Это была доброта за счёт колхоза, и Гордей её не признавал. Но сам он хотел отдать колхозникам по дьявольскому наущению Дугина не мешок, а всё зерно, и всю вину за это принять на себя. Он знал, на что идёт, какие будут последствия, но иного выхода для себя не видел.

- Ты что? – услышав это признание, оторопел Евтропий. – Хлеб-то не твой, колхозный...

- А люди разве чужие? Люди тоже колхозные...

- И ты хошь...

- Я ничего не хочу. Я того говорю: люди-то не чужие. С чем они зимовать будут?

- Ну и раздари им весь колхоз! С дорогой душой примут. А отдуваться тебе придётся.

- За что отдуваться-то? – простовато спросил Гордей.

- Брось, золовец! Не дело говоришь! Не дело! – рассерженно закричал Евтропий. – Сам себе яму роешь. И колхоз губишь...

- А как быть, советуй, Евтропий!

- Как хошь, а про это и думать не моги!

- Ты, Сана, шепни бабам, мол, хлеб сдавать не то что не надо, а необязательно, – мало обескураженный его гневом, сказал Гордей. – Необязательно – и всё... Поняла?

- Понять-то я давно поняла! Да нам от этого какой прок? Мы же ничем не попользуемся...

- Мы теперь не для своей выгоды живём, Сана. Что не попользуемся, дак это к лучшему: в глаза тыкать не станут.

- А я думаю, что это он не встаёт сегодня? Лежал, лежал – и надумал на свою голову!

- Голова у меня крепкая, Сана, выдюжит и не это...

Дугин не торопился собирать зерно. Он прекрасно понял, что Ямин решился последовать его совету. Сам он ничего не выгадывал от этого, но и ничего не терял. Всё, что можно было взять, он взял. Об этом знают только тёмная ночь да Афанасея, и обе будут молчать. Если какая-либо из его махинаций станет явной, он, воспользовавшись шумихой, сумеет замести следы. А что вокруг этого дела подымется трезвон, он не сомневался.

Раньше других он зашёл к Евтропию, который когда-то отказался принять от него подачку и которого – Дугин был в этом уверен – Гордей, конечно же, посвятил в свой замысел. Теперь ему хотелось поглядеть и потешиться тем, как Евтропий, известный своей щепетильностью, оберучь уцепится за колхозное добро, точно за своё. На это стоило посмотреть!