Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин

- Какую девку проглядел! Учителка ногтя её не стоит! Бросай ты эту старуху...

- Не могу! Занозой в сердце засела.

- Пока рядом – твоя. Уйдёшь – забудет. Ей мужик нужен, хозяин.

- Выпить охота.

- Ради такого случая следует. Сейчас к Доре в сельпо схожу.

Домой Прокопий явился пьяным. Расстегнув гармонь, прошёлся по ладам сверху донизу и запел о казаке, обманутом казачкой. Не повезло казаку из Амурских краёв.

Не повезло и Прокопию.

- Напился, бесстыдник! – возмутилась Александра. – Что отец скажет?

- Не ругайся, мама! Больно мне. Внутрях давит – спасу нет.

- Тоже мне оправдание! «Внутрях давит»! У меня кажин день давит. Да об этом думать некогда. И на ферме и дома кручусь как белка в колесе. Иди-ка дров наруби – сразу полегчает...

Отложив свою отзывчивую подругу-гармонь, Прокопий, не прекословя матери, взялся за топор.

Александра хлопотала подле печи, готовя обед. Скоро должен был прийти Гордей.

Обед, кроме всего прочего, служил ещё и поводом для неторопливой беседы на бесхитростные деревенские темы. Александра умудрялась растянуть его на час и больше.

Муж ел размеренно, чисто, собирая со стола хлебные крошки и отправляя в рот. Изредка поглядывал из-под густых, метёлками, бровей на детей.

- Добра кашка, да мала чашка! – выхлебав кулагу с черёмухой – густую коричневую жидкость, – похвалила Фешка. – Мама у нас самолучшая повариха.

Александра счастливо зарделась от этой невинной детской лести, высказанной от чистой души. Кому не приятно выслушать похвалу, если она даже чуточку подсахарена!

- Ешь да поправляйся! – сказала, нажав на пуговку Фешкиного носа.

Отложив ложку, Гордей спросил сына:

- По какому поводу выпил?

Прокопий молчал.

Да и что он мог сказать отцу, не бравшему в рот спиртного! Сослаться на грусть? Причин для грусти у Гордея было более, чем у кого-либо.

- Тебя спрашиваю! – густо зарокотал Гордей. – Праздник престольный или именины?

- В армию берут.

- Ну и что? – Но, встретив умоляющий взгляд жены, осёкся.

- В первый и в последний раз, тятя. Больше в рот не возьму!

- Хошь выпить – я не против, но делай это по-людски, в своей семье, а не как распоследний пьяница. У матери, поди, припасено для такого случая... благодарно улыбнулась Александра, встав из-за стола, достала подкрашенную брусникой водку.

- За службу твою, сын! – пригубив, сказал Гордей.

- И за то, чтоб войны не было! – вздохнула Александра.

- Проня всех врагов перебьёт! – убеждённо сказала Фешка.

- Служи без баловства, чтоб нареканий от начальства не было, – наказывала Александра. – В армии строго, не то что в колхозе...

- Тятя, – перебила Фешка, – ты в армии с бородой был?

- С бородой.

- А для чего там борода нужна?

- Чтобы из болота удобней вытаскивать было.

- Тогда и Проне надо бороду отращивать.

- Придётся.

Глава 51

Пермин долго бродил в ожидании рассвета.

В домах чутко и тревожно спали.

Лишь у Марии горел свет.

«Любятся!» – не без зависти подумал он. В окнах мелькали причудливые тени. Взгромоздясь на завалину, заглянул в окно и выругался: в щёлку между занавесками было видно лишь часть того, что происходило внутри. По комнате метался Прокопий, то появляясь, то исчезая из поля зрения Пермина, что-то гневно бросал Марии, пусто и издалека глядевшей на него. Согнувшись на завалине, Сидор слушал, как скрипят половицы, и не хотел уйти.

«Зайти, что ли? – Но свет потух. Громко хлопнув дверями, вышел Прокопий. – И этот не ко двору! У-у, стерва!»

Раздумывая, к кому бы зайти, он снова прошёлся по тихой пустынной улице.

«Даже приткнуться некуда! Так и умом тронешься! Всё один да один».

Заметив, что за деревней, в школе, загорелся свет, направился туда.

- Тоже один? – стряхивая с себя снег, спросил учителя.

- Одному лучше.

- Как сказать. Куда собрался? – у стены стояли упакованные вещи и книги.

- Уезжаю. Из школы выгнали.

- За что?

- С заведующим районо характерами не сошлись. Он меня обругал, я – его.

- Ты и ругаться умеешь?

- Он мой проект в печку бросил и ничтожеством обозвал. Я ударил...

- И правильно сделал. Жаль, меня не было – я бы помог. Что дальше?

- Ничего. Уеду. К поезду меня отвезёте?

- Оставайся. Я этому заведующему сам мозги вправлю. Ты человек тихий, для драки негодный.

- Не стоит. Я всё равно уеду.

- Детей оставлять не жалко?

- Обида во мне кипит! Будто горячей грязью в душу плеснули... Думал, полезное дело делаю. А оно на растопку пошло. Сколько лет убил на него!

Уговорить учителя Сидор не смог.

Утром тот собрался уезжать.

Незадолго до начала занятий Пермин опять заглянул в пустую школу. Там кто-то громко разговаривал. В дверную щёлку подглядывала Мария.

- С ним плохо! – встревоженно прошептала она.

Иван Евграфович расхаживал между партами, диктуя воображаемым ученикам: А теперь напишите несколько предложений по моей орфографии. Будьте внимательны! «Старому мерину три аршина отмеряно».

- Что с тобой, Иван Евграфович?

- Мне тридцать семь стукнуло. Тридцать семь, а вам сколько?

- И мне столько же, – стараясь попасть в тон, усмехнулся Сидор.

- Стало быть, пора туда, – учитель указал пальцем в небо.

- Связать его надо, – опасливо пятясь от учителя, шепнул Пермин. – Ишо буянить начнёт!

- Вы собираетесь уезжать? – спросила Мария.

- Я? Нет, голубушка, я остаюсь пасти коз. Очень жаль, что они рогаты... Но ничего, со временем и им рога обломают. Скажите, а их нельзя научить блеять по моей орфографии?

- Не