Петр Грушин - Владимир Светлов

Грушину приходилось часто наезжать в эти места. Бытовавшие в те времена правила предписывали главным конструкторам находиться на полигонах в моменты проведения наиболее ответственных испытаний и докладывать о них руководству министерства сразу же после получения результатов.

Инженеры‑испытатели, которым доводилось иметь дело с Грушиным на полигоне, поражались неистощимым запасам его энергии. Все его дневное время уходило на деловые вопросы, на беседы со специалистами. Каждый рабочий день для него кончался не раньше 10–11 вечера, и до этого времени он был способен размышлять, спорить, принимать серьезные решения и устраивать самые нешуточные разносы. Даже на полигоне его деловая и инженерно‑административная страсть не знала границ. А его разносы нередко принимали крайне унизительный характер, и порой спасало только понимание того, что на полигоне идет важная и ответственная работа.

И все же обстановка, которая складывалась в моменты приезда Грушина на полигон, максимально способствовала быстрому принятию решений о всевозможных доработках, внесении необходимых изменений в конструкцию ракеты. Здесь, как ни в одном другом месте, Грушин оказывался рядом с непосредственными исполнителями работ – и опытными специалистами, и новичками, различий между которыми для Грушина не существовало. С первых же дней работы на предприятии новички сталкивались с его абсолютным нежеланием гладить кого‑либо по головке или просто благодарить за хорошо выполненное дело. Единственным критерием в выяснении того, как Грушин относился к тому или иному специалисту, было поручение ему сложного задания. Это означало проявление доверия и уважения и все возможные благодарности.

Один из приездов Грушина на полигон состоялся в апреле 1956 года. Это время для Капустина Яра считается едва ли не лучшим в году, когда пригревает весеннее солнце, разливается море тюльпанов, в небе беспрерывно щебечут птицы, а воздух наполнен такими ароматами сочных степных трав, что ими невозможно надышаться. А кругом, насколько хватает взора, бескрайняя степь с остатками бывших хуторов и фруктовых садов. Именно такую идиллическую картину в те дни должен был нарушить грохот двигателя очередной стартующей ракеты. И однажды, ближе к вечеру, он прокатился по степи. Но сила его оказалась значительно меньше, чем ожидалось, – на этот раз вместо ускорителя ракеты на пусковой установке запустился маршевый двигатель.

Поднять ракету в воздух ему, конечно, не удалось, но с направляющей стрелы она медленно сползла. Находившиеся неподалеку от пусковой установки инженеры и испытатели мгновенно убежали в разные стороны от этой грохочущей ракеты. Предпринять что‑либо было уже невозможно. Так и ползала ракета по земле положенные ей десятки секунд, до тех пор, пока не кончилось топливо, пропахав за это время своими крыльями несколько десятков метров степной земли.

Грушин, находившийся в сотне метров от пусковой площадки и наблюдавший за земным путем ракеты, был вне себя от ярости. Это качество в полной мере проявлялось в нем лишь тогда, когда он сталкивался с допущенными кем‑то ошибками или неточностями. И следовавшие за этим четкие и уверенные указания всегда сочетались с самыми резкими оценками, дававшимися зачастую при значительном стечении «народа». Правда, если все шло хорошо, что, впрочем, также бывало нечасто, Грушин старался не замечать участников работы, проявляя к ним видимое безразличие. И подобную твердость человека, не склонного к лирике, ощущали на себе не только сотрудники и смежники, но и вышестоящее руководство, относившееся к Грушину как к человеку предельно жесткому и бескомпромиссному.

На этот раз Грушин не стал сразу распекать испытателей и медленно направился к домику руководства полигона. И лишь поздним вечером он вернулся в финский домик, в котором жили на полигоне специалисты ОКБ‑2. Здесь уже спали усталые и не чуявшие под собой ног испытатели, конструкторы и теоретики, прозанимавшиеся со строптивой ракетой весь остаток дня и вечер. Как пришел Грушин, они, конечно, не слышали, и хотя в его душе все еще бушевало, а виновник происшедшей с ракетой аварии находился в этом доме, он, сняв ботинки на пороге, прошел на цыпочках в свою комнату и тихо закрыл дверь. «Разбор полетов» состоялся только утром, когда все пришли в себя от перенесенного накануне стресса.

Глава 11. Набирая высоту

В среду, 4 июля 1956 года, на приеме в американском посольстве по случаю 180‑летия независимости США Никита Хрущев был преисполнен оптимизма. Еще бы – лишь несколько дней назад из Москвы отбыла делегация американских военных во главе с начальником штаба ВВС США Н. Туайнингом, которые посетили несколько авиационных заводов, военных училищ, посмотрели авиационный парад в Тушино. Казалось, что «холодная» война наконец‑то собирается смениться оттепелью. Но для работников американского посольства Хрущев в тот день был не просто главой советского руководства. Десятки глаз устремились на него и по другой причине – все надеялись увидеть его реакцию на первые полеты над СССР новейшего высотного разведчика. Однако, по их мнению, ничем подобным Хрущев озабочен не был.

Действительно, 4 июля радиолокаторам советской системы ПВО удалось неоднократно зафиксировать полет над страной «неопознанного летающего объекта». Но идентифицировать его не удалось. Объект не был похож ни на один из известных ранее самолетов‑нарушителей, ни на воздушный шар. Он двигался на высоте около 20 км и обладал странной способностью «проваливаться», исчезать с экранов радиолокаторов, а потом опять появляться. Недоумение вызывала и его скорость, которая доходила иногда до скорости полета птицы. Специалисты, к которым немедленно обратились за помощью, разводили руками, выдвигали версии о неизвестном природном явлении. Но буквально на следующий день все повторилось вновь: на 20‑километровой высоте объект пролетел над центральными районами страны, зависал, делал развороты…

Сомнений после этого полета не оставалось: в небе новое слово авиационной техники. Чьей? Конечно, никому, кроме американцев, подобное чудо принадлежать не могло. Им без лишнего шума и направил советский МИД соответствующую ноту протеста, в которой нарушителем воздушных границ страны был назван двухмоторный американский самолет. 12 июля СССР обратился в Совет Безопасности ООН с заявлением о нарушении своего суверенитета. Но реакция американцев была классической – знать не знаем, ведать не ведаем ваших проблем.

Первое время по «невидимке» еще пытались открывать огонь из пушек. Радиолокаторам, показывавшим высоту цели более 20 км, в те годы, конечно, доверяли. Но уж больно фантастической казалась эта цифра, а вдруг именно в этот раз они выдавали ошибку? В результате снаряды разрывались, не долетая и до 14‑километровой высоты, а их осколки, разлетаясь на большой территории, пугали случайных свидетелей.

С истребителями‑перехватчиками получилось почти то же самое. Едва начавший поступать на вооружение авиации ПВО МиГ‑19 уверенно летал на высотах до 15,5 км. Выше его можно было забросить только на несколько десятков секунд, за счет набора высоты после предварительного разгона до сверхзвуковой скорости. С помощью именно такого маневра одному из летчиков и довелось впервые увидеть самолет‑нарушитель. На земле он немедленно доложил, что видел самолет крестообразной формы, с длинными крыльями и небольшим стабилизатором.

Сомнений сообщение летчика вызвало более чем достаточно. С летчиком потом неоднократно беседовали, в том числе и члены специально созданной комиссии, возглавляемой командующим истребительной авиации ПВО Е. Я. Савицким. Впрочем, возможности советской ПВО проверяли не только зарубежные самолеты, действовавшие по строго разработанному плану, но и свои…

* * *

Разрабатывая планы нанесения «первого удара» по Советскому Союзу, Америка ни на что другое не затрачивала столько усилий, сколько на организацию стратегической разведки. В первую очередь под этим подразумевалось создание надежных средств обнаружения и слежения за советскими баллистическими ракетами дальнего действия.

Проект «Акватон», результатом которого и стали полеты над СССР высотных самолетов‑разведчиков, появился во многом благодаря работе ракетного испытательного полигона в Капустином Яре. Зарубежные туристы, которые пролетали в тех местах на гражданских самолетах, ухитрялись даже делать фотографии. А в конце 1954 года в окрестностях Капустина Яра ими был перехвачен ряд сигналов, схожих с телеметрией ракетных запусков. Начавшиеся через несколько месяцев радиоперехваты из Турции подтвердили, что это действительно сигналы телеметрии. ЦРУ немедленно поставило получение фотографий полигона в наивысший приоритет. Однако возможности американских самолетов для решения этой задачи были недостаточны.