Петр Грушин - Владимир Светлов

Урок же от подобных авральных поисков и Грушину, и многим работникам КБ, связанным с разработкой этого узла, запомнился надолго. На последующих ракетах ОКБ‑2, оснащавшихся ЖРД, топливозаборник всегда оказывался в числе приоритетных элементов, внимания которому уделялось более чем достаточно.

* * *

Еще на самых ранних стадиях работы стало ясно, что для В‑750 ко всему прочему предстоит выработать и новые приемы проектирования. Безусловно, представить на бумаге объемное расположение густо «напичканной» внутри отсеков аппаратуры и других агрегатов ракеты, различного рода эксплуатационных разъемов и лючков, узлов стыковки с пусковой установкой и прочего – задача чрезвычайной сложности. Всего этого двухмерные возможности чертежей не позволяли, даже несмотря на вычерчивание ракеты в реальном масштабе с многочисленными поперечными разрезами. Без трехмерного объемного представления о конструкции понять, где необходимо расположить тот или иной элемент конструкции либо аппаратуры ракеты, было просто невозможно.

Решение этой проблемы пришло из авиации: необходим полноразмерный деревянный макет ракеты, в котором все – и двигатели, и рули, и приборы – должны были изготовляться из брусков, реек и фанеры. И к зиме 1956 года такой макет был сделан, а дальше, в соответствии с той же авиационной традицией, в ОКБ‑2 приехала макетная комиссия. Вопреки ожиданиям заказчики весьма строго отнеслись к творению ОКБ‑2. После осмотра макета в сборочном цехе главному конструктору было предъявлено более сотни замечаний.

С большей частью из них Грушин был готов и сам согласиться. Многие и ему ежедневно резали глаз. Не раз из‑за них он вел самые жесткие разговоры со своими подчиненными и отступал лишь тогда, когда понимал, что по‑другому сейчас не сделать. Теперь же, с появлением акта макетной комиссии, эти разговоры должны были переместиться на гораздо более высокий уровень. А это означало, что пройдет месяц, и не один, пока там смогут разобраться и понять правоту Грушина. Но драгоценное время может оказаться упущено.

Грушин не мог допустить подобного развития событий и поступил так, как мог позволить себе только уверенный в своих силах человек. Прежде всего он несколько раз внимательно перечитал акт, составленный макетной комиссией, и, найдя в нем несколько весьма спорных, а то и анекдотических положений, тут же позвонил по «вертушке» одному из знакомых ему по Капустину Яру военных, которому теперь подчинялась и макетная комиссия. Поговорив пару минут на отвлеченные темы, Грушин перешел в атаку:

– Послушай, что это за специалисты у тебя работают? Изучали у нас ракету, написали акт. И вот читаю и глазам своим не верю. Вот, пункт 46‑й – «предусмотреть контроль работоспособности прибора без вскрытия лючка». Чего они хотят, чтобы я этот прибор снаружи ракеты поставил?..

На другом конце провода внимательно выслушали и про это и про другое. Вскоре там были сделаны соответствующие выводы, и больше никаких макетных комиссий изучать ракеты ОКБ‑2 не приезжало. А фраза насчет контроля «без открытия лючков» еще долго кочевала по эскизным проектам новых ракет ОКБ‑2.

* * *

К тому моменту, когда конструкция первых отсеков В‑750 начала прорабатываться в конструкторских подразделениях, на предприятии уже не было сомневающихся в том, что для них необходимо использовать ту самую «ракетную технологию» изготовления, которая первое время еще встречала оппонентов. Грушин был ее самым горячим сторонником, доказывая на всех уровнях – от своего кабинета до кабинета министра – ее необходимость и перспективность. А потому конструкция отсеков и всех других агрегатов ракеты разрабатывалась с учетом применения для ее изготовления самых высокопроизводительных машиностроительных способов крупносерийного производства и самых ходовых материалов – алюминиевых и магниевых сплавов.

Для В‑750 было впервые использовано изготовление топливных баков из горячекатаного алюминиевого сплава АМгЗ. Также на ракете нашли применение крупногабаритные штампованные панели крыльев, штампованные панели ряда отсеков из магниевых сплавов, штампованные плоскости рулей, штампованные шпангоуты и другие детали. Впервые в мировой практике для изготовления топливных баков была внедрена контактная роликовая сварка. В возможностях ее использования для ракет Грушин убедился еще в конце 1940‑х годов, когда знакомился с немецкой ФАУ‑2, для изготовления которой немецкими инженерами было разработано несколько оригинальных сварочных машин.

Установленная Грушиным с первого дня работы жесткая производственная и технологическая дисциплина поддерживалась им на самом высоком уровне. Именно в этом он видел залог качества и надежности будущей ракетной продукции предприятия. Буквально законом стало требование главного конструктора – ракета должна соответствовать утвержденной документации. Этому в значительной мере способствовал пооперационный контроль за всем процессом изготовления отдельных деталей, узлов и окончательной сборкой. В технологическом паспорте сборки ракеты последовательно ставились «автографы» рабочего‑исполнителя, мастера, контрольного мастера и начальника отделения, а в ряде случаев и представителя заказчика. Такой же порядок был установлен и во всех других производственных подразделениях ОКБ. Этому в полной мере способствовал стиль построения производственной документации, создаваемой технологами и стандартизаторами. Они же принимали непосредственное участие и в создании конструкторской документации. Для того чтобы получить их подпись на чертежах, конструкторам требовалось выполнить все требования, изложенные в многотомных руководящих документах. Еще труднее было внести изменения в уже утвержденную документацию. И это была не чья‑то прихоть или каприз. Это был единственно возможный путь к качеству.

После одного из докладов Грушина в министерстве о ходе работ, состоявшемся в сентябре 1955 года, Устинов показал ему только что сделанный перевод статьи, напечатанной в американском журнале «Теле‑Тех энд Электроник Индастриз». Статью «27 заповедей для конструкторов управляемых ракет» написал руководитель работ по надежности Редстоунского арсенала Роберт Льюссер, обобщивший американский опыт первых лет проектирования ракет и их элементов.

Грушин изучил эту статью до последней запятой. Конечно, известные ему еще с институтских времен формулы из теории вероятности оставляли немного места для дискуссий. Например, ракета, состоящая из 100 элементов, каждый из которых имеет общепризнанную по техническим стандартам надежность 99 %, могла иметь в результате полную надежность, оцениваемую лишь 36,5 %. При тысяче элементов (с той же надежностью) полная надежность ракеты могла составить лишь 0,02 %. Те же формулы надежности показывали, что для достижения общей надежности всего лишь 80 % ракетой, состоящей из 4000 элементов (и это далеко не являлось пределом – «Найк‑Аякс» состоял из полутора миллионов элементов), могло бы быть допущено не более одного отказа на 18 тысяч применяемых узлов. Действительно, абсолютная надежность, к которой были устремлены помыслы всех разработчиков ракетной техники, требовала применения новых, гораздо более строгих и ранее неведомых стандартов. В иное время Грушин и сам, базируясь на своем опыте, с удовольствием написал бы нечто подобное, свою «Науку побеждать». Теперь же приходилось прислушиваться к словам, написанным за океаном, и двигать дело вперед.

* * *

Уже с первых месяцев 1954 года большинство работников испытательных служб ОКБ‑2 стали постоянными жителями полигона в Капустином Яре. К тому времени там были созданы относительно сносные бытовые условия, столь необходимые для круглосуточной, весьма ответственной и опасной работы. Добирались же туда, в заволжские степи, в основном на поезде. Большой удачей для испытателей считалось добраться до полигона на двухмоторном тихоходе Ли‑2. Кресел, правда, на борту этого «лайнера» не было – их заменяли длинные металлические скамьи. А поскольку летал Ли‑2 невысоко и болтало его нещадно, большинство из счастливых пассажиров предпочитали на несколько часов полета принять «снотворное» и «завалиться» спать на кучах лежавшего на полу брезента.

Грушину приходилось часто наезжать в эти места. Бытовавшие в те времена правила предписывали главным конструкторам находиться на полигонах в моменты проведения наиболее ответственных испытаний и докладывать о них руководству министерства сразу же после получения результатов.

Инженеры‑испытатели, которым доводилось иметь дело с Грушиным на полигоне, поражались неистощимым запасам его энергии. Все его дневное время уходило на деловые вопросы, на беседы со специалистами. Каждый рабочий день для него кончался не раньше 10–11 вечера, и до этого времени он был способен размышлять, спорить, принимать серьезные решения и устраивать самые нешуточные разносы. Даже на полигоне его деловая и инженерно‑административная страсть не знала границ. А его разносы нередко принимали крайне унизительный характер, и порой спасало только понимание того, что на полигоне идет важная и ответственная работа.