Дипломаты в сталинской Москве. Дневники шефа протокола 1920–1934 - Артем Юрьевич Рудницкий

ухитрялся иногда подсунуть на обед и оказавшиеся в его распоряжении сервизы, раньше принадлежавшие иностранным посольствам. Так, в распоряжении Бюробина был серебряный сервиз английского посольства. Его запрещено было подавать дипломатам – во избежание недоразумений. Но как-то все-таки его подсунули – и получился дипломатический скандал. Пишущему эти строки с величайшим трудом удалось в свое время убедить перейти на бывшие императорские сервизы – это было гораздо естественнее, здесь видно было, что подается не “краденое” у частных лиц, как промеж себя часто поговаривали некоторые иностранцы, но преемственное, государственное. Но сановников императорские гербы смущали больше, чем частные. Как-то не по себе было им есть с тарелок с двуглавым орлом и короной. Помню, как морщился Калинин, когда для устройства банкета на несколько сот человек во время празднования юбилея Академии Наук вытащили из Большого кремлевского дворца огромный сервиз Александра III, в узор которого были вплетены императорские гербы. Но потом привыкли, перестали замечать. Сейчас Наркоминдел обслуживается драгоценнейшим “королевским” сервизом и старинным английским хрусталем, который прежде во дворце подавался в исключительных случаях только»[747].

С конца 1920-х годов иностранцев стали принимать также и в Кремле, но «это скромнее, официальнее, суше, чем делал и делает Наркоминдел»[748]. Кремлевские приемы устраивал тот же Флоринский.

Славились «чайные приемы» Айви Литвиновой, о которых уже говорилось, и которые не преминул прокомментировать Озолс:

«Устраивала приемы и мадам Литвинова, точнее, всем заправлял от ее имени шеф протокольной части Флоринский. На этих вечерах были большие красивые музыкальные отделения, там было всё, чем могла блеснуть артистическая Москва. И сама Литвинова на этих вечерах была отменно любезной хозяйкой. Очень воспитанная англичанка. В жизни она больше интересовалась литературой, чем политикой, много читала, обладала вкусом к книге и сама писала, словом, производила впечатление культурной женщины Запада, и это подкупало всех, знавших ее»[749].

Свои личные приемы устраивал и Флоринский:

«Пришлись по вкусу данные мною два приема: для дипмолодняка и чайный прием в “Большой Московской”». На приеме для молодняка «танцевали под рояль и под граммофон»[750].

Главы миссий часто собирали гостей, и эти встречи отличались большим разнообразием. Графиня Манзони взяла за правило устраивать субботние танцевальные вечера, а когда приехали Черутти, то перешли на бридж. Разумеется, карточной игрой дело не ограничивалось, это называлось «вторничный чай-бридж». Приглашались только «бриджеры», но в них не было недостатка. «С легкой руки м-м Черутти бридж вытеснил танцы и сделался самым модным развлечением среди членов дипкорпуса обоего пола». Особое рвение демонстрировали японский посол, шведский, норвежский и греческий посланники…[751].

Все хотели попасть на костюмированные вечера, или маскарады, причем миссии старались в этом плане перещеголять друг друга. В 1925 году отличились датчане. «Совершенно неслыханный и нелепый балаган. Гостей встречал молчаливыми поклонами Скау в маске и красном домино, увенчанный лавровым венком. В течение примерно часа маски не разговаривали, чтобы не быть узнанными, так что царила священная война. Однако, само собой разумеется, что вскоре всех узнали. После чего маски были сняты и все пошло обычным порядком. Наиболее удачный костюм был у Волстадта (Мартин Волстадт, 1 секретарь норвежского посольства – авт.), одетого и загримированного русским крестьянином. Хороша м-м Гейденштам в простом костюме мухомора, который она сама сделала с большим вкусом. Комична м-м Урби, одевшаяся с большой претензией девочкой. Шаблонные боярские костюмы у супругов Эбессен и костюмы “маркизов” у всего состава итальянского посольства. Замысел Рейтершильда, одевшегося женщиной, успеха не имел, его сразу узнали по рукам и ему удалось заинтриговать лишь ненадолго Кентчинского»[752].

В начале 1926 года только и говорили, что «о совершенно невероятном “богемском”[753] вечере, устроенном в германской миссии, на котором все гости были одеты апашами, матросами и сутенерами, а дипломатические дамы – проститутками»[754].

Тогда же, на «детском вечере» в шведской миссии самый забавный костюм был у Лепковского (Станислава Лепковского, 1 секретаря польского посольства – авт.). «Он был одет мамкой и вез в колясочке м-м Бэрбери (супругу 3 секретаря британского посольства Вивиана Бэрбери – авт.), одетую бэбэ. Рядом шел муж в костюме мальчика, с голыми ногами»[755].

А в 1929 году не менее восторженные отзывы вызвал костюмированный бал в персидском посольстве. «Много красивых или по крайней мере красочных костюмов. Костюмированы все дамы, кроме м-м Тахир-бей, костюм которой вследствие досадного усердия нашей таможни был отослан обратно в Константинополь. Шефы миссий во фраках, только Сельямаа наклеил себе бороду, сделавшую его совершенно неузнаваемым. Фурор вызвал костюм супруги датского посланника мадам Торп. Он был сшит в стиле 30-х годов XIX века, но из материалов, купленных в Москве, “чем она и хвалилась”»[756].

О маскарадном приеме у Твардовских прежде уже упоминалось, он стал «гвоздем сезона» (февраль 1931 года). Гостей встречал у входа сам фон Твардовски, одетый барменом, и угощал коктейлями. «Большая часть ряженных была не в салонных, а в кабаретных нарядах». Японцы облачились в русские крестьянские костюмы. Морской атташе Миякава переоделся женщиной и щеголял в сарафане и косынке. Норвежский посол Урби, преклонных лет, «в парике и усах изображал пылкого юношу». Итальянская послица мадам Аттолико красовалась в бразильском наряде, а британская, мадам Овий – в мексиканском[757].

Нередко одним приемом за вечер дело не ограничивалось. Дипломаты (и не только они) входили во вкус, настраиваясь на «продолжении банкета». И веселье перехлестывало через край.

«После вечернего приема у Скау поехал с французами к Якуловым[758]. Поль, Эрбетт, Геллю, Генрио и Шартье. Встретил там Тер-Гибриельяна, Луначарских, Москвина, Гельцер, Петипа, а также других представителей артистического мира и преимущественно балета[759]. Еще там был секретарь польской миссии Лепковский. Танцевали под музыку Поля на рояле. “Богемский вечер” в студии Якуловых протекал, пожалуй, слишком шумно, благодаря не только природной жизнерадостности артистов, но и довольно обильным возлияниям.

После отъезда Эрбеттов Москвин, не обращая внимания на сидящих почти рядом с ним Поля и Шартье, заявил: “корпус уехал, осталась одна шпана, можно веселиться”. Балетные девушки охотно отозвались на это предложение при полном содействии остальных гостей»[760].

Вряд ли от Флоринского требовалось столь подробное описание дипломатических приемов и дружеских посиделок, но, похоже, заполняя дневник, он входил во вкус и с удовольствием делал такие зарисовки, черпая в них своего рода вдохновение. И не жалел слов для того, чтобы запечатлеть неумеренное употребление спиртного отдельными персонажами и случавшиеся кунштюки.

Обязательно подчеркивал пристрастие к выпивке японцев (на приеме у поляков «японцы с ожесточением подливали»[761]). И не упустил