Фрейд - Питер Гай

Внешне их отношения были неизменно дружескими, хотя и несколько сдержанными. Однако Блейлер, на которого произвели большое впечатление идеи Фрейда, все еще не был убежден, оправдан ли такой упор на сексуальность, и эти сомнения, дополненные подозрениями, что лидер движения строит жестко управляемую систему, заставляли его колебаться в оценке организации, которую создавал Фрейд. «Этот принцип «кто не с нами, тот против нас», – заявил он Фрейду в 1911 году, выйдя из недавно организованной Международной психоаналитической ассоциации, – это «все или ничего», на мой взгляд, необходим для религиозных комитетов и полезен для политических партий. Я могу понять принцип как таковой, но для науки считаю его опасным». Фрейд мог бы приветствовать такую открытую, по-настоящему научную позицию, но, находясь под сильным градом критики, не принял ее[110]. Он продолжал обхаживать Эйгена Блейлера и одновременно ругать его в письмах друзьям. «Блейлер невыносим», – признавался мэтр Ференци.

Какими бы утомительными ни находил Фрейд нескончаемые колебания Блейлера, дома ему предстояло решить более серьезные проблемы, особенно связанные с местом Альфреда Адлера в Венском психоаналитическом обществе. Отношения основателя психоанализа с Адлером были более запутанными, чем со Штекелем, и в долговременном плане более важными. Адлер был самоуверенным и серьезным. Недоброжелатели из близкого круга Фрейда считали его лишенным чувства юмора и жадным до похвалы. Джонс, например, описывает Адлера как угрюмого и жаждущего признания. Но те, кто знал его как завсегдатая венских кафе, видели перед собой другого человека – непосредственного и любящего шутку. Каким бы ни был «настоящий» Адлер, коллеги считали, что он уступает только Фрейду. Однако мэтр не опасался Адлера и не относился к нему как к сопернику. Наоборот, в течение нескольких лет Фрейд демонстрировал полное доверие к нему. В 1906 году, когда Адлер представил на рассмотрение общества доклад о психологической основе неврозов, мэтр искренне похвалил его, хотя почти не использовал любимый термин Адлера «неполноценность органа» – Minderwertigkeit и предпочитал более нейтральные определения, например «специфическая изменчивость органов». В остальном статью Адлера, как и его работу в целом, Фрейд нашел полезной и важной. Другие участники обсуждения в тот вечер были согласны с ним, за исключением Рудольфа Рейтлера, который прозорливо почувствовал беду в усиленном подчеркивании Адлером роли физиологии и наследственности в формировании неврозов.

Не обращая внимания на эти комариные укусы, Адлер под зонтиком психоанализа Фрейда продолжал создавать собственную психологию. При этом они во многом соглашались друг с другом. Оба считали наследственность и окружающую среду важными факторами в этиологии неврозов. Подчеркивая неприятности, которые неполноценность органа могла создать для психики человека, Адлер придерживался по большей части биологической ориентации, и Фрейд частично признавал такую возможность. В то же время, будучи социалистом и общественным деятелем, выступавшим за улучшение жизни при помощи образования и социальной помощи, Адлер приписывал окружающей среде важную роль в формировании психики. Фрейд, как нам известно, решительно настаивал на влиянии мира детства на психологическое развитие – роль родителей, братьев и сестер, нянек, товарищей по детским играм, а также сексуальных травм и неразрешенных конфликтов. Но взгляды Адлера на окружающую среду не совпадали со взглядами Фрейда. Фактически Адлер открыто ставил под сомнение фундаментальное положение мэтра о том, что сексуальное развитие в детском возрасте является решающим для формирования характера. Уточняя и пересматривая предположения, которые он выдвинул в самом начале своего обращения к психологии, Адлер убедительно, хотя и не очень изящно, сформулировал особое семейство идей. Его доклады, комментарии к выступлениям других членов общества, статьи, а также первая монография по психологии были безошибочно «адлеровскими». В основе всех лежало убеждение, что каждый невротик стремится компенсировать какой-то соматический недостаток. Независимо от того, насколько серьезно Адлер воспринимал окружающий мир, роль судьбы в своей психологии он отводил биологическим факторам. Однако все это не мешало Адлеру испытывать благожелательный интерес к маленькому, только нащупывающему свой путь сообществу психоаналитиков.

Minderwertigkeit оставалась навязчивой темой в выступлениях и печатных работах Альфреда Адлера все годы, когда он входил в ближний круг Фрейда. Впервые он использовал этот термин в 1904 году в короткой нравоучительной статье о враче и просветителе, где называл неполноценность некоторых органов причиной застенчивости, нервозности, трусости и других психологических проблем, которые преследуют детей. Адлер постоянно предостерегал против переоценки влияния травм на психику. «Конституция человека, – утверждал он, – находит свои сексуальные травмы». Мозг, обнаруживая некий физический или психический недостаток, пытается компенсировать его – иногда успешно, но довольно часто неудачно. Другими словами, Адлер определял невроз как неудачную компенсацию чувства неполноценности. Большинство нарушений, которым пытается противостоять мозг, он считал врожденными. Так, например, Адлер полагал, что можно доказать наследственные корни садизма и набора определенных черт – методичность, бережливость, упрямство, – которые Фрейд называл анальным характером. На собрании Психологического общества по средам во время дискуссии о сексуальном просвещении детей Адлер даже отвергал утверждение мэтра, что подобное просвещение, хотя оно и не может быть панацеей, является полезной профилактикой неврозов: «Детские травмы имеют значение только в связи с неполноценностью органов».

Фрейд и Адлер не сходились в существенных вопросах, но в их отношениях присутствовала и политика, в том смысле этого слова, который определяет формы, задачи, цели и содержание чего-либо. Конечно, она усиливала разногласия. В письме к Абрахаму основатель психоанализа однажды заметил: «Политика портит характер». В данном случае он имел в виду несходство мнений со Штекелем, но вполне мог думать и о том, как политика влияет на него самого. Нельзя не отметить, что именно в политических вопросах Фрейд проявил себя настоящим дипломатом, более коварным, чем в остальных своих ипостасях, и противостояние с Адлером пробудило все его спящие таланты ориентирования среди противоборствующих сил и достижения своей цели.

Впервые Фрейд серьезно выступил против Адлера и его союзников весной 1910 года во время международного конгресса психоаналитиков в Нюрнберге и после него, когда пытался организовать психоаналитическое движение в соответствии со своими далеко идущими планами. Его последующие усилия успокоить уязвленное самолюбие обиженных носили такой же политический характер. Здесь Фрейд проявил себя миротворцем, сняв воинственную маску. Конгресс в Нюрнберге можно считать его триумфом. Он придал Фрейду сил. «С нюрнбергским Reichstag, – радостно писал он Ференци через несколько дней после его открытия, – закончилось детство нашего движения. Таково мое впечатление. Надеюсь, что за этим последует ясное и чистое время юности». Но, делая такое заявление, основатель психоанализа прекрасно понимал, что конгресс все равно породил яростные споры и открытый бунт. Сообщая Джонсу новости из Нюрнберга, он отмечал: «Все исполнены новых надежд и веры в обещания работы. Я ухожу в тень, как надлежит пожилому джентльмену (Умоляю, не нужно никаких комплиментов!)». Зигмунд Фрейд не был до конца откровенным. Ведь именно в Нюрнберге он вступил в самый эмоциональный за всю свою карьеру спор с коллегами-психоаналитиками.

Все началось с обращения Ференци. Выступая на конгрессе в качестве представителя Фрейда, он высказал с трибуны предложения мэтра по созданию Международного психоаналитического объединения: бессменным президентом должен стать Юнг, а секретарем – Франц Риклин, другой швейцарский психоаналитик и родственник Юнга. Это была довольно горькая пилюля для первых последователей Фрейда, но Ференци еще больше обидел их, довольно резко раскритиковав Венское психоаналитическое общество. Вспоминая о конгрессе вскоре после его окончания, Фрейд винил себя не меньше, чем Ференци, за «недостаточно просчитанный эффект [предложений] на венцев». Самокритика была вполне справедливой. Основатель психоанализа не должен был удивляться их реакции. Но даже самое тактичное выступление не могло скрыть последствия плана Фрейда: Вена отступала на второй план.

Психоаналитики из Вены решительно возражали. Виттельс вспоминал, что они устроили отдельное собрание в Grand Hotel, «чтобы обсудить возмутительную ситуацию. Внезапно появился Фрейд, которого не приглашали. Никогда раньше я не видел его таким взволнованным». Однако на публике мэтр неизменно сохранял видимость полного самоконтроля. «Он сказал: «Большинство из вас евреи и поэтому не в состоянии привлекать друзей для нового учения. Евреи должны смириться со скромной ролью подготовки почвы. Мне чрезвычайно важно установить связи с остальным научным миром. Я пытаюсь пробиться уже много лет и устал от непрерывных нападок. Мы все в опасности». Рассказ Виттельса, в том числе характерная для Фрейда апелляция к своему возрасту и усталости – в то время ему еще не исполнилось и 54 лет – и драматическая просьба в конце звучит правдоподобно. «Схватив лацканы пальто, он сказал: «Они не оставят мне даже пальто. Швейцарец спасет нас – спасет меня и вас тоже». В конце концов был достигнут компромисс, позволивший всем сохранить лицо: срок президентства Юнга ограничили двумя годами. Но это не изменило мнение венцев, что Фрейд грубо игнорирует их, первых сторонников, и обхаживает новобранцев из Цюриха.