Фаэтоны - Сергей Христофоров

– О театре? Пожалуйста? – намеков Гималеев явно не понимал. Мы еще выпили. Я почувствовал себя гораздо свободнее.

– Что вытеснит театр? – говорил он, – Ну, понятное дело, кино. И телевидение. Думаю даже, их сочетание. Но именно сюрреализм спасет театр.

– Здрассте! А при чем здесь сюрреализм? Ведь средств у театра меньше, чем у кино. По твоей логике.

– Правильно. Но дело в другом. В чем сущность театра? В его непосредственной связи со зрителем. Подчеркиваю: непосредственной. Причем именно с массой людей, собравшихся в одном месте. И дело тут вовсе не в сюрреалистических пьесах. Они тоже могут экранизироваться и даже еще эффектнее. Но в театре есть возможность непосредственно действовать на подсознание, непосредственно вызывать к жизни то, чего не дает нам реальность. Механизм этого воздействия… Тут все идет от истоков театра и уходит в область психологии, мышления, стадного инстинкта. Но я могу… Если вы почитаете работы… забыл, как его…

– Я уже ничего не понимаю, – вставила Лена. – В кинотеатр разве не такая же масса зрителей?

– Вы ниче не понимаете!

– Да, пожалуй, Джим, – поддержал я ее, – Работ мы не читали, а без этого и не поймем ничего. Скажи в двух словах: наша опера – твой новый шаг в области сверхтеатра? Сюр-театра, короче?

– Ты понял меня?! – изумился Гималеев, – Да, именно к этому я и стремлюсь. Именно над этим я и бьюсь уже давно – создать сплав музыки, зрительных образов, танца…

– А, ну, помним-помним. Вернисаж, поющие поэты…

– Какой вернисаж? – насторожился Гималеев.

– Там еще картины пропадали.

– Где что пропадало?! Ничего не пропадало. Ну, да, были обыски в помещении… Что-то изъяли. Пусть еще скажут спасибо, что ДО выставки, а не после.

– Это почему?

– А я на себя все взял. Где картины брал, не помню, у кого, не знаю.

– Ты – герой! – подытожил я.

***

Уже стемнело. Весеннее, еще не жаркое солнце закатилось за горизонт, и в комнате стало по-сумеречному мрачно и тихо. Веселил только огонек в камине. Предметы постепенно теряли свои очертания.

Раздавалось сопение угомонившегося Режиссера. Он попросил не будить его до утра и пожелал нам заниматься чем угодно. От пледа он отказался и растянулся в моем любимом кресле, вытянув ноги.

От выпитого и бессвязных речей Гималеева наступило утомление, поэтому мы молчали. Лена сидела на табуретке возле «камина» и смотрела на огонь. Была она почему-то печальна, и я как-то стеснялся продолжать разговоры. На лице ее играли оранжево-желтые блики, а язычки пламени отражались в зрачках широко раскрытых глаза.

Третья бутылка, едва початая, стояла на столике. Я прикрыл глаза и тоже почувствовал сонливость. Ну, уж нет! Какой же свиньей я окажусь в ее глазах! Чтоб прогнать дремоту, я встал:

– Надо угля подбросить, пойду, наберу.

Выйдя из домика, я вдохнул морозный воздух и потряс головой. Уголь хранился в сарайчике, и я долго провозился, набирая ведерко – фонарик взять не догадался, а возвращаться не хотелось.

– Ну, вот! – похвастался я добычей, снова войдя в дом и потрясая ведерком.

Она спала, перейдя на диван, поджав ноги, укрытые отверженным гималеевским пледом, спала спокойно, черты лица ее сгладились…

А я уже прогнал сон и чтобы окончательно утвердиться в бодрствовании, закурил. Чтоб не усугублять висящий в комнате топор, вышел в кухоньку. На душе у меня было хорошо. Я, пожалуй, уже чувствовал влюбленность – самое приятное чувство, если оно не переросло еще в изматывающую душу любовь.

Я курил, наблюдая в окошко, как все ярче становятся на небе звезды, как из-за крыши выползает месяц, смотрел, не думая ни о чем, а просто отдавшись во власть своего новорожденного чувства. Впрочем, у меня было ощущение еще чего-то необычного – я что-то забыл, что хотел сделать… Что-то интересное.

Да, конечно! Вспомнил. Тетрадь Гималеева…

4

Дневник

«26 марта.

Я все еще в Красной Армии.

Ночь. Вместе с возможностью двигаться ко мне как будто возвращается разум. Они опять вкололи мне свою мерзость. Не понравилось мое поведение. Целый день не мог пошевелить пальцем.

Ничего, скоро уже все кончится.

Напишу, как оказался здесь, в гарнизонном госпитале.

С утра нас вывели рыть котлован. Я не мог работать, всю ночь не спал. Теперь сидел и смотрел, как ребята долбят землю. Холодно было. Зима еще не ушла.

Подбежал какой-то прапорщик в черной папахе, стал кричать на меня. Я попытался объяснить ему, как меня замучили мои мысли. Он ударил меня. Я подождал, когда он уйдет, и вернулся в казарму. Пошел в санчасть, попросил увезти меня. Рассказал о мучивших меня мыслях. Мне было очень плохо.

На другой день отправили в госпиталь. Я попросил там времени, чтобы изложить свои мысли на бумаге. Мне дали три дня. Я написал две вещи. Одна объемная – «Как стать Богом». И еще небольшая тетрадка – проект вечного двигателя 3-го рода – в пятом измерении. Насчет Бога не знаю, но вечный двигатель врачам понравился.

Тут неплохо. Лежат всякие. Некоторые «косят», их ждет часть или дисбат. Лежат офицеры-алкоголики. Часто играю с ними в преферанс. Хватка у них есть, но умёшко армейский, негибкий. Я их постоянно обыгрываю, что их очень злит. Выиграл у одного печатку. Играю в шахматы на деньги. Проигрываю.

Нашел вкус к живописи. Хорошее средство. Нарисовал несколько картинок. Одна из них называется «Радость», мне понравилась больше других. Я подарил ее медсестре.

Тут лежит, правда, один художник, который смеялся над моими картинами. Я не обиделся, но обидел его, сказав, что ему только вывески малевать с его «школой». Оскорбил его в лучших чувствах, назвав всю классическую живопись жалким подражанием реальности. Он страшно обиделся за своих собратьев от Рафаэля до Дали.

Нарисовал нуль-переход. Ему не понравилось, а офицерам понравилось – наверное, показалось забавным.

Больше тут делать нечего. Книг не дают. Может быть, решили вылечить?

Забыл всю математику за полгода. Ничего не могу вывести по Волнам. Не получается. А мысли все роятся, и я смотрю на них со стороны, пугаясь их обилия…

Сегодня приснился сон.

Я еду на товарном поезде, полулежа на буфере и, хотя скорость большая, меня совершенно не сбрасывает, а ведь я не держусь. Дует очень приятный прохладный ветерок. Только колеса почти бесшумно стучат по рельсам, а вокруг – небо, небо и звезды.

Но вот мы подъезжаем к вокзалу. Слышен лязг, гул голосов и репродуктора, кругом суета. Наш поезд останавливается у перрона, и я спрыгиваю, осматриваясь. Асфальт, мокрый после дождя, отражает огни вокзала. Я догадываюсь, что это Казанский вокзал, т. е. Москва. Но это не совсем Москва, а какая-то полу-Москва. Появляется хмурый носильщик с тележкой и предлагает мне сесть в нее, чтобы подвезти меня. Я благодарен ему и угощаю его двумя сигаретами. Едем. Постепенно тележка начинает стучать колесами, как поезд, и я вдруг понимаю, что нахожусь уже в вагоне метро. Мимо в окне проносятся редкие лампочки. Я некоторое время смотрю в окно, а потом поворачиваю голову. Вагон пуст, но для меня он сразу наполняется до предела, когда я вижу девушку, сидящую недалеко от меня.

Затем мы знакомимся. Не помню подробностей, но мы обходим половину этой полу-Москвы и, наконец, оказываемся возле серебристой дорожки, идущей вверх. Дорожка тянется до одного из последних этажей высокого небоскреба. Мы идем по ней, взявшись за руки. Я немного боюсь высоты, но не очень, как будто знаю, что мне не суждено разбиться.

Мы входим по дорожке в ее квартиру. Все в ней раскачивается, потому что квартира на 20-м или 30-этаже, и здесь раскачивается весь дом. Девушка познакомила меня со своим отцом, он был очень неприветлив. Потом она ушла принимать ванну, оставив нас одних. Я попросил у ее отца закурить. Он не дал. Или не захотел или у него не было. В комнате все раскачивалось. Мы сидели и молчали.

Потом я проснулся и сразу почувствовал, что влюбился в эту девушку. Смешно! Что ж, раз нет возможности любить по-настоящему, буду любить во сне…………………………………………………………………………………………………..

10 апреля

Все, завтра уезжаю. Наконец. Прошли все комиссии, перекомиссии… Завтра в часть, а оттуда домой!

Параноидальная форма шизофрении. Приближаюсь к идеалу.

Сейчас, как «легкораненого», часто выгоняют на работы. Таскаем какие-то унитазы и курим на солнышке. Весна, чудесно!

Разговорился с одним узбеком (он сегодня тоже в часть, а потом домой). Он очень доволен, что вернется так скоро (прослужил полгода, как и я), к своему хлопку, урюку и Зульфие. Наверное, мечтает, как наденет тюбетейку и халат. Ребята над ним смеялись и подкалывали, а я его поддержал. Он и вправду больной, тяжело переболел менингитом, теперь – ходячий труп. Какие-то нервные окончания повреждены……………