Фаэтоны - Сергей Христофоров

Юра, видимо, не поленился, сходил в библиотеку, почитал «Мифы Древней Греции» (а, может, Древнего Рима) и сюжетик немного раздвинул. Там паренек сначала весело общался с сестрами-Гелиадами (одну из них играла Лена), с матерью – незаконной супружницей Гелиоса), потом бился с какими-то друзьями, не верившими в его неземное происхождение. Попутно развивается тема общения матери с незаконным мужем Сириусом, тьфу, или Гелиосом, еще что-то затейливое… Потом Фаэтон отправляется во дворец своего незаконного отца. По пути попадает в немногочисленные приключения, типа общения с Кентавром и одноглазым Полифемом (фантазия автора?), добирается, наконец, до дворца. Там как раз этот с опахалом… Гелиос принимает незаконного сына приветливо и обещает выдать любую справку о его принадлежности к своим отпрыскам. Справка не нужна, нужно серьезное доказательство. Просит прокатиться на колеснице по небу, чтоб все это увидели и уже больше не доставали.

Вечер перед поездкой. Общение с какой-то Химерой, разговоры с лошадьми (конями), мысленные переговоры с одной, самой любимой из Гелиад (Лена). С утра тверезый и бодрый забирается в колесницу…

Кстати, я только потом спросил себя: а как, собственно, Гималеев хочет внедрить в постановку лошадей (коней) и пресловутую колесницу? Ну, с телегой еще куда ни шло, но лошади? Позаимствует костюмы в детском театре? Там, между прочим, имеется веселенький кусок с неплохой музычкой в беседе с лошадью (конем); Юра молодец…

Ну, в общем, потом он скачет по небу на этой колеснице. С музыкой тут все в порядке – запилы а ля Джим Хендрикс, тяжелый металл, все такое. Юпитер (или Зевс) стреляет. Все рушится. Юноша на полу сцены, лошали неизвестно где, как и кони, куски телеги тут и там разбросаны. Прощальный танец Гелиад. Монологи главной Гелиады (Лены), матери Фаэтона, Гелиоса.

Ну и там, по мелочи.

Судя по плохонькой записи, которую мне дали в первый вечер, опера растянулась на сорок минут. И то хорошо, думал я. При желании можно растянуть и на час, а куда больше-то?

Гималееву, стало быть, эта версия казалась слишком короткой и простой…

– Примитив какой-то получается, – пожаловался Гималеев.

– Почему примитив? – удивился я, – Вполне компактно. Смысл ясен. Музыка нормальная.

– Да ну… – махнул рукой Джим.

– Гармонично, – вспомнил я еще одно волшебное слово.

– Думаешь?

Я пожал плечами.

– А что тут играть? – Гималеев посмотрел на меня так, как будто это я был автором, – Что тут ставить? Просто переносить на сцену готовый материал?

– Я так понял, об этом тебя и просит Юра?

– Юра просит?! Здрассте, приехали! Ничего он не просил. Я случайно услышал про эту оперу. Дали послушать. По-моему, ее никто и ставить не собирался. Разве что, он сам, ну, это, ты понимаешь… Да и кто будет это ставить? Он пусть спасибо скажет. Я ему, можно сказать, шанс даю засветиться. Музыка-то так себе, я скажу… А слова…

– От меня-то что ты хочешь? – расстроился я за Юру.

– Да ничего я от тебя не хочу!

Он налил еще по рюмке. Выпили. Я уже почувствовал, что готов выслушивать его высокие мысли. Мало ли, вдруг гениальное что?

– Я к тебе, собственно, за советом, – мотнул головой Джим. – Зря, что ли?

А, вот оно как! Вовсе не инспектировать приехал он меня, а поплакаться в жилетку и получить бесплатную консультацию. Хотя, почему бесплатную? Коньяк, такси… Лена! (тьфу, ну это-то к чему!)

Впрочем, чего я усложняю? Ну, хочет спросить, пусть спрашивает. Чего ж не включиться в творческий процесс, особенно если с коньяком?

– Ну, как бы, да… – проговорил я с сомнением, – Может быть, и простовато все выходит. Может, ты и прав.

– Еще бы! – вдохновился Джим и снова потянулся к бутылке.

Эге, так и девушке не хватит. Я сделал знак, что пропускаю. Он кивнул и тоже не стал наливать.

– Прощупываю варианты… – значительно сказал он, угомонившись.

…Заглянула Лена:

– Вы тут еще с голоду не распухли?

– Нормуль! – успокоил он ее.

– Я скоро! – она оценила взглядом ход распития бутылки коньяка, покачала головой.

– Лен, будешь? – спросил я, чувствуя неловкость.

– Буду, конечно. Но потом.

– Мы оставим… – глупо промямлил я. Гималеев посмотрел на меня с изумлением.

Я с твердостью честного человека отодвинул от него бутылку. К счастью, Лена не оценила моего подвига, так как уже скрылась на кухне.

– Я тут, гхм… – он полез в портфель, с которым приехал. Старенький такой портвейн, бутылок на пятнадцать жигулевского. Неужели еще одну привез?

– Я тут, гхм… – второй и не пахло. Гималеев извлек из портфеля толстую тетрадь в клеенчатом переплете. – Вот чего нарыл… Вернее, не то, чтобы нарыл… Короче, есть мыслишки. Не в службу, а в дружбу, почитай, а?

– А что это?

– Ну, ты почитай… Потом обсудим. Если в двух словах, хочу вставить. Совсем другой коленкор ожидается. Я хоть никогда пьес и не писал…

– Но надо же когда-то начинать! – продолжил я.

– Посмотри, а? – он сменил тон с напыщенного на слегка просящий, даже заискивающий.

– Ленке пока не показывай! – вдруг добавил он и, привстав, сунул тетрадку в ворох каких-то тряпок в углу.

Что там у него? Не порнуха ли? Или, чего хуже, антисоветчина!

– Это я так… – пошевелил он бровями, – Нет, ну она в курсе, вообще-то. Но лучше потом как-нибудь… Почитаешь?

– Да ладно, – согласился я.

– Только не затягивай… Да там читать-то…

– Ладно! – я легким ударом ладони по колену оформил сделку. Сказал, почитаю, значит, почитаю. Джим окончательно успокоился, даже выдохнул.

***

…Мы быстро собрали на стол. Обед получился. Насколько он мог получиться из консервов. Хотя перемена блюд составила короткий список (суп и бутерброды, которые можно было считать за хлеб к супу, а можно и отдельно), Гималеев про Толстого больше не вспоминал и накинулся на еду с аппетитом. Ну, понятно, с утра лимон…

Мы с Леной ковырялись в тарелках без фанатизма. Лично мой аппетит как-то сдерживали две бутылки водки в подполе.

(Странно, но я снова почти забыл о ней. Когда ее нет рядом, она перестает существовать для меня? Почему? Той ночью после репетиции я проводил ее до подъезда. Согласен был на поцелуй, но она спросила только: «Ты позвонишь?». Я кивнул, не находя в себе ответа. Слишком много я наобещал в своей жизни… А потом я позабыл о ней, о звонке, обо всем).

То ли от горячего, то ли просто время подошло, но Гималеев заметно поправил здоровье, и на сытый желудок завел просветительскую беседу:

– Честно говоря, в сюрреализме я вижу единственную возможность для Искусства (я думаю, он так и сказал, с большой буквы) продолжить свое существование, Я имею в виду традиционные виды Искусства. Возьмем живопись (с маленькой буквы). Ее скоро вытеснит фотография. Вы хотите возразить: фотография существует уже сто лет, а живопись и не думает отмирать? Но разберемся. Во-первых, фотография только в последние годы догнала живопись по цветовым возможностям, а что будет дальше? Люди с интересом ходят на фотовыставки, причем, средний, неподготовленный товарищ пойдет туда с большим удовольствием, чем на выставку, среднюю выставку современных художников. А разве не скажет тебе любой (не из знатоков, конечно), что и рисовали раньше лучше. Конечно же! Раньше стремились к большей схожести. Но теперь даже внутреннюю сущность более талантливо может передать фотография. Вы, художники, мечетесь, уходите в игру с формой, с колоритом. (Ого! Что он знает!) Но не добиваетесь ровным счетом ни-че-го! Я лично не признаю всех экспрессионистов, импрессионистов, абстракционистов вместе взятых. Мазня! Никто их не понимает, только некоторые делают вид. «Черный квадрат» – это массовый обман населения!

– И единственный выход – сюрреализм, то есть сверхреальность. Вот тут-то фотография бессильна. Она никак, никаким монтажом не покажет того, что рождает фантазия автора…

– Как это фотография не покажет? Еще как покажет, – возразила вдруг Лена.

– Может быть, лучше о театре? – предложил я. Его рассуждения о живописи не то, что раздражали меня, но я боялся наговорить ему грубостей, ибо такой ахинеи давно не слышал. – Ты все же здесь гораздо больший спец.

(Целые две недели я и не вспоминал её! Сейчас это невозможно себе представить! Я должен был думать о ней каждую минуту. Я должен был позвонить ей в тот же день. Прямо из общаги. Я потерял целых две недели!)

– О театре? Пожалуйста? – намеков Гималеев явно не понимал. Мы еще выпили. Я почувствовал себя гораздо свободнее.

– Что вытеснит театр? – говорил он, – Ну, понятное дело, кино. И телевидение. Думаю даже, их сочетание. Но именно сюрреализм спасет театр.

– Здрассте! А при чем здесь сюрреализм? Ведь средств у театра меньше, чем у кино. По твоей логике.