Фаэтоны - Сергей Христофоров

Лена, взглянув на себя в зеркало (даже и здесь я не сумел поймать ее взгляда, хотя обычно люди, отводя глаза при встрече, в зеркале-то уж обязательно на вас посмотрят) поправила волосы и прошла в комнату вслед за Гималеевым.

– А! Работаешь! – неслось оттуда, – Молодец, молодец! Леночка, ты ведь не была еще здесь?

– Нет, – это было первое, что услышал я от нее сегодня. – Откуда?

О, черт! Сейчас он примется рассказывать ей об Истории Моей Мастерской, показывать Фреску… А она будет вежливо (мне почему-то почудились исходящие от нее холод и ирония) рассматривать ее. Поэтому я сразу решил прервать поток его словоизвержения и принялся с рвением снимать с него дубленку и усаживать его в самое почетное кресло – напротив моего продавленного и напротив «Радости». Тут же я завел и спор о погоде, пытался острить, но Лена оставалась все такой же безучастной. Поссорились они, что ли, дорогой? Она скромно сидела на диванчике и даже, слава Богу, не крутила головой по сторонам, рассматривая стены. Тем самым, не вызывая экскурсоводческих потуг Гималеева.

Я предложил им закурить; мне недавно подфартило купить по случаю фирменный «Винстон». Лена взяла сигарету, не взглянув на меня, и только слегка кивнула.

– Как понимаю, это не просто визит вежливости? – спросил я, наконец, Гималеева, – С инспекцией?

(Неужели я не видел ее целых две недели? И почти ни разу не вспомнил о ней. Сейчас это показалось невозможным!)

– Да-да! Пора проверить, чем ты тут занимаешься! – в тон мне ответил Гималеев, – Не зря ли хлеб свой ешь?

– А я ем какой-то хлеб?

Мне показалось, что Лена хихикнула.

Он, конечно, оценил мой юмор, но, судя по всему, слегка обиделся.

– История, она рассудит, – пробормотал Гималеев. – Впрочем, Пэйн (это меня так звали иногда – от английского слова «painter», по-русски, «художник»), я давно уже хотел собраться, посидеть, обсудить… Без лишнего народа, чтоб никто не мешал… Без суеты…

– Еще скажи без бутылки! – вставил я довольно пошло.

– Обижаешь! – воскликнул он.

Бедняга, я совсем не то имел в виду! Но на столе мгновенно появилась бутылка. Армянский коньяк, 3 звездочки! Неплохо стали платить ночным сторожам…

Понятное дело – поговорить, обсудить – еще бы он приехал без бутылки! Только при чем тут Лена?

– Э-э-э, Джим (ну, так мы его звали…), я не пью, когда работаю,

– Ничего, на сегодня тебе отгул.

– Сам предложил! На полноценный отгул не хватит, но если по сусекам поскрести… то у меня тоже есть.

Вид у меня был, наверное, глупый. Что у меня есть? Армянский коньяк? Нет, ну две хозяйские бутылки, действительно, имелись в подполе, на всякий случай. Водки. Я тупею в обществе хорошеньких женщин. Иногда. Черт возьми, в этот раз она смотрела прямо на меня! Пристально и (о, больная фантазия!) скептически.

(Когда мы вошли в «гримерку», то попали словно в большой улей. Некоторое время мы еще держались вместе, потом только переглядывались… Но разъединялись, разъединялись… А потом вдруг оказались рядом…)

Я осекся.

– Если не возражаете, пойду, приготовлю что-нибудь поесть, – нашелся я после некоторой паузы. – Как раз собирался суп варить.

– Суп? С коньяком? – расстроился Гималеев, – Ленк, там у нас лимон, что ли был… (он похлопал себя по карманам).

– У тебя с утра один лимон, – вдруг подала голос Лена, – Давай, я займусь. Где у тебя тут что, Сереж?

Я замлел от этого «Сереж», суетливо повел ее на кухню и стал объяснять, как пользоваться плиткой, показывать свои припасы и советовать, что из чего можно приготовить. Это про рыбные консервы… Она не смотрела на меня и слушала рассеянно, а на губах ее играла легкая усмешка. Мне захотелось вдруг прикоснуться к ней, обнять, но я конечно только покрутился на кухоньке и после своих ц.у. потерянно удалился. Дурень. Ну, схлопотал бы лишний раз по морде, а если б не схлопотал?

Странно, но я почему-то не брал в расчет Джима. Откуда была такая уверенность, что она с ним просто за компанию? Да, тогда в «театральном буфете» он, набравшись, уверял меня, что с Леной у него «нуль отношений», и дорога мне открыта (хотя я и не спрашивал), но мало ли – две недели все-таки прошло, да и это ее замечания насчет лимона с утра…

Гималеев тем временем пересел в мое (!) кресло у камина и уже ждал меня. На столике возле него стояли наполненные коньяком две рюмки.

– Вас не дождешься. Ну, будем!

Он опрокинул содержимое стопки в рот, и его перекорежило.

– Никак с глубокого? – участливо спросил я.

– Как обычно, почтенный. Думаю, перед обедом не помешает. Я всегда перед тем, как подадут горячее… Лучший способ…

Он, стало быть, и на обед с переменами блюд рассчитывает? Льва Николаевича начитался?

Я вопросительно кивнул в сторону кухни. Удобно ли без гостьи?

– Нет, – понял он меня, – Ей пока не стоит. Еще пересолит чего-нибудь. Бабы они того… Ну, давай, что ли? За успешное начало работы!

Налив себе еще одну, он теперь дождался, пока мы чокнемся.

Мы выпили, закусили размякшей шоколадкой, извлеченной Гималеевым из кармана; теперь он долго отфыркивался и тряс головой. Наконец отдышался и начал:

– Можешь меня поздравить, Пэйн! Мы закончили всю музыкальную часть и даже записали фонограмму. Неплохо, да? Всего месяц работы! Вот что значит твердое руководство!

– Молодцы! – похвалил я.

– Еще бы! Ребята поработали на совесть. Дневали и ночевали в клубе. (Не сомневаюсь, подумал я). Я договорился с нашими звукачами. Алкаши еще те, но делают все профессионально.

– Еще бы, – кивнул я.

– Короче, ты не поверишь, но мне и самому нравится. Да ты сейчас послушаешь, я запись привез. Так что, работай и работай. Если все остальное будет на таком же уровне, нас явно ждут слава и миллионы.

– И миллионы покоренных сердец, – продолжил я его затаенную мысль.

Неужто Гималеев сподобился довести что-то до конца? Впрочем, Юра – мог. Музыка – это ж его детище. Он мог и «со звукачами» договориться и записать, и все остальное. Возможно даже и вопреки Гималееву.

– Но работа, по сути, только начинается! За голову схватишься! – продолжал Гималеев, – До этого я только мизансцены расставлял, да и были по музыке варианты, а теперь надо уже набело делать. Снова по тексту прошелся… В общем, решил передохнуть недельку, отвлечься, чтоб глаз не замылился. И всех распустил. Вот решил тебя проведать, порадовать.

– Мне тоже – отпуск?

– Э, тебе работать и работать теперь!!!

– Джим, твоя вещь будет лучше «Христа-Суперзвезды»? – спросил я.

Он задумался. Для него не существовало вопроса, талантлив ли он. Но сравнивать себя с величинами мирового масштаба он не любил. Как в анекдоте про Василия Иваныча и море водки.

– Если серьезно… задумчиво сказал он, – То по фонограмме ты сам можешь сравнить. А спектакля их я, к сожалению, не видел… В общем, есть у меня одна задумка. Что там «Суперзвезда»! Вещь, конечно, великая, но при чем тут театр?

Эка! Ну и, слава Богу! Узнаю настоящего Гималеева.

– Ну, тогда рассказывай, пока ты в форме!

– Давай! – жадно откликнулся он, наливая.

Мы выпили.

– Ты либретто читал? – строго спросил Гималеев. Третья рюмка прошла у него лучше.

Погоди-ка, – я порылся в куче хлама возле входа и извлек несколько машинописных листков, – Вот мне Юра передал.

А… – он глянул пренебрежительно на листочки, – Старый вариант. Я уже нашел человечка, он все переписал. В ноты попадает.

Что ж ты… – начал было я, но он перебил:

Там, по сути, для тебя, как художника, ничего не меняется… Я, кстати, вообще хотел на английский перевести, да нет достойных переводчиков.

Переведешь еще, – вяло поддержал я, надеясь, что Джим не вспомнит, что я, собственно, и подрабатываю переводом, – На международную арену как выйдешь.

«Сейчас про „АББУ“ начнет», – предположил я.

Он и начал:

– Вот это ты в правильном направлении мыслишь. Кто бы знал эту «АББУ», если б они до сих пор пели на шведском?..

Хотя, в принципе, – признался я, – Кое-что, действительно, показалось мне корявым… Я не про «АББУ», про оперу.

Да там все было корявым… Но это фигня… Слушай, у тебя посуды нет посолиднее? Чего из этих наперстков пить?

Стаканов почему-то на даче не водилось, – только бокалы сомнительного хрусталя, зато вместительные. Дело пошло веселее.

3

Если коротенько, то сюжет оперы был незамысловат. Я уже упоминал, что знакомство мое с «Фаэтоном» ограничивалось детским мультиком. А там собственно миф растянулся минуты на две. Дескать, сын Бога Гелиоса попросил у отца прокатиться на колеснице, чуть не спалил Землю, и Бог Юпитер (или Зевс?) пустил по нему молнию прямой наводкой. Колесница и развалилась на куски, рухнув оземь. Сестры Фаэтона Гелиады его оплакивали, и на этом все. Ну, и длинное описание гипотезы о разлетевшейся на куски (астероиды) какой-то планеты между Марсом и Юпитером и что-то про полет на ракете к этому поясу астероидов. Это уже не по теме оперы, стало быть, да и не было никаких у Гималеева космонавтов. А зря!