Фаэтоны - Сергей Христофоров

Он отыскал меня, с радостью узнал, что рисовать я не бросил, отобрал кучу работ для Вернисажа. Сразу я ему их не отдал и правильно сделал. Как потом оказалось, выставка не состоялась. Те два листа гуаши, которые я все-таки ему уступил, он совершенно бесстыдно «утерял», а, скорее всего, подарил своим девицам. Насчет девиц у него тоже были свои заскоки, впрочем, сейчас не об этом. Официальной версией было, конечно, «изъяли все до последнего клочка, даже репродукции из „Огонька“… Ты уж лучше и не рассказывай никому, что давал мне что-то. Вычислят, о тебе забочусь. А ты еще нарисуешь, даже лучше!»

Потом мы часто пересекались в городе, даже выпивали. Я успел закончить университет, отслужить в армии, устроиться на работу, всерьез заняться живописью, а он все так и доучивался в «кульке» (на третьем курсе, а, может, уже и на втором), подрабатывая в школьных драмкружках и на детских утренниках. Творческая личность.

И вот, спустя еще шесть лет – «Фаэтон – сын Солнца». Точнее, в Гималеевском варианте – «Фаэтон. Сын Солнца. Музыкальное рок-представление». Странно, но я снова согласился поучаствовать. Во-первых, он и вправду поставил уже пару своих спектаклей где-то в ПТУ или школе для не особо одаренных детей. Про его спектакли даже ходили слухи. Во-вторых, меня увлекла идея поработать над декорациями – как художнику, коим я уже начинал себя мнить. Мечталось уже выйти к какому-то зрителю.

Короче, мы ударили по рукам. И по пиву.

1

Я вдоволь насмотрелся на гималеевских артистов, захотелось спать. День был трудным, и вот уже под вечер пришлось идти знакомиться со спектаклем. Репетировал Гималеев, естественно, по ночам. Мне казалось, особой необходимости в этом не было, просто к вечеру он успевал проспаться. Как выяснилось, впрочем, причина была немного другой.

Как назло (а глаза слипались), теперь они отрабатывали какой-то лирический кусок – медленный танец под тихую органную музыку. Красивые девочки в туниках плавно кружили по сцене. Я с трудом удерживал глаза открытыми, прогоняя дремоту. Еще бы – такие девчонки!

С другой стороны, задремать было бы полезно: это считается одним из способов вызвать ассоциации. Музыка была приятной. «Интересно, Юра сам сочинил, или что-нибудь из Генделя?» – думал я.

В мозгу начали плавать даже некие образы. «Не гони лошадей», – говорил мне Гималеев, – «Работать будем долго. («И бесплатно», – мысленно поддакивал я). Поэтому первое время посиди на репетициях, помедитируй. Возможно, возникнет Идея… Что-нибудь эдакое… Не старайся сразу начинать, потом не вытравишь свое первое впечатление… Подумаем, обсудим…»… «Выпьем, пока есть» – продолжал я, тоже мысленно.

…Ото сна меня разбудило легкое прикосновение. На сцене шло уже какое-то другое действо, а рядом сидела – вот наваждение! – девушка в греческой тунике. Это она тронула меня за руку. Я не сразу вернулся в реальность и глупо уставился на нее:

– Откуда такое чудное созданье? – я украдкой взглянул на часы. Шел одиннадцатый час. Пожалуй, дремал я минут пятнадцать!

– С Олимпа, откуда же еще! – мило улыбнулась девушка. – А ты уже забыл, где находишься?

Мрачно улыбнувшись, я вульгарно протер глаза и протянул:

– Мда… Жаль, что ты оказалась не богиней.

– Ну, почему же, как знать? Извини, я не сообразила, что ты спал. Думала, просто слушаешь с закрытыми глазами. Неинтересно?

– Да, нет, ничего… – вырвалось у меня, но я сразу поправился, – Ваш танец был чудесен! Это ты там… тоже?

– Я? Тоже… – хихикнула Гелиада. – Где?

– Ну, в смысле… – смешался я. – Нет, мне, честное слово, понравилось!

– А я бы не смогла заснуть сидя. Даже голову не наклонил! Где ты так научился?

– В армии, – коротко ответил я.

– Понятно, – сказала она и замолчала. Тут и, правда, сказать было больше нечего. В армии, где же еще?

Я хотел развить благодатную тему – о ночных грузовиках, в которых приходилось трястись с автоматом в руках (об этом я знал по газете «Красная Звезда). О душной караулке, где сиживал часами, бодрствуя свою смену… (хотя я там спал, как сурок). О ночной чистке картофеля в наряде (ну, нафиг, никакого героизма…) Даже хотел еще упомянуть о ночных бдениях у детской кроватки своей дочери, но осекся. Есть у меня дурная привычка – каждой девчонке сразу докладывать о своем семейном положении.

Вот нахрена ей все это?

Нет, я не развил тему и тупо молчал.

Мы делали вид, что внимательно следим за действием, разворачивающимся на подмостках. А точнее за действиями Гималеева, что-то втолковывающего артистам. Хотелось продолжить разговор, но в голову ничего не лезло. Как обычно…

Ошалевший Гималеев бегал по сцене, выплескивая свою бурную энергию. Он был весьма похож на режиссера, какими я их себе представлял. Я хотел сказать об этом ей, но тоже передумал. Кто знает, как она себе их представляет? Может, она артистка со стажем и видывала этих режиссеров пачками? Черт, вот так окажешься рядом с девушкой своей мечты, и двух слов связать не можешь…

– Ну, вот чего ты стоишь с лицом истукана? – внушал Гималеев задумчивому юноше, исполняющему роль «опахальщика», то есть слуге, обмахивающего веером какого-то царя, сидящего на троне (либретто я пока не читал, а миф о Фаэтоне знал из нетрезвого просмотра отечественного мультфильма).

– А че надо делать? – удивлялся юноша. – Стою и махаю.

– «Махаю»! «Машу», блин! Или как? – Гималеев посмотрел по сторонам. Артисты согласно закивали, – Что значит, просто машу и все? Ты представь себя на месте этого слуги. Раба! Он ненавидит своего хозяина, ему жарко, тошно. Но он вынужден скрывать свои чувства, свои невзгоды. Хрен его знает: дашь повод, и выгонят тебя из слуг, пойдешь двор мести или, там, на плантацию. А на плантациях, сам знаешь…

– Откуда я знаю?

– На картошку ездил?

– А че? Там нормально. Я грузил, делов-то, а вечером танцы, портвешок, нормально!

– Ладно, я потом тебе расскажу, как я ездил. В Ташкент на уборку хлопка.

– Так че делать-то?

– А… Ну ты должен скрывать все свои чувства – ненависти, злобы, отчаяния…

– Да?

– Да! Может, им сразу голову отрубали! Поэтому стой и не показывай, как тебе хреново.

– Так я и не показываю.

– А ты, как столб стоишь бессловесный. Да чего тебе объяснять! Смотри! Вживаться надо в роль!

Он выхватил из рук актера журнал, по-видимому, изображавший опахало, принялся им размахивать, словно отгоняя мух, и скорчил при этом такую странную и дурацкую физиономию, что вся труппа непроизвольно заржала.

– Ну, вот, совсем другое дело! – обрадовано проговорил Гималеев, радуясь эффекту и тупо улыбаясь.

Мы с девушкой-богиней тоже прыснули от смеха и переглянулись.

Она вытянула свои изящные руки и положила на спинку стоящего впереди кресла. Я повернулся к ней, найдя Тему.

– Устала?

– От чего? Мы сегодня только «смотрелись», не танцевали толком. А ты – правда, наш художник?

– Типа этого, – застеснялся я.

– Ну и как тебе?

– Проспал.

Она хихикнула.

– Слушай, объясни мне, – обратился я к ней, – Почему вас отсюда не гонят? Кто разрешил?

– А зачем? Мы же хорошие…

– Я серьезно… Ночь, сомнительные репетиции. Самодеятельностью люди обычно днем занимаются. Это подполье какое-то! Есть же тут вахтеры?

– Так он и есть вахтер.

– Кто?! – я искренне удивился.

– Гималеев. Сторожем работает.

– Ничего себе… А узнают?

– Нет, ну, он сторожем на полставки. Так-то в ДК числится руководителем драмкружка. С детишками чего-то… я не в курсе. Ну, и официально ему разрешили сцену занимать в свободное время, после восьми уже зал свободен. Даже, вроде, спектакль ставить разрешили, а об остальном никто и не догадывается.

– И во сколько же все здесь заканчивается? Я имею в виду репетиции. То-то он мне шептал: не беспокойся, мол, делам твоим не помешает. Если они, дескать, у тебя есть. Ну, понятно, какие у меня дела? Тем более, ночью?!

– Ага… И многих этим заманил… Приходи, говорит, учебе точно не помешает. И другим делам. Особенно ночью!

Мы рассмеялись тем нервическим смехом, что образуется при волнующем первом знакомстве между мужчиной и женщиной, смехе из-за всякой ерунды.

– А ты… – хотел я спросить.

– Меня, кстати, Лена зовут, – улыбнулась она.

– Сергей, – кивнул я. – Ты, если не секрет, я так понял, в роли… девушки какой-то?… (Что я несу?)

– Верно ты подметил, девушки… – снова засмеялась она.

– Польщен, – поперхнулся я. – Ну… Роль-то главная?

– Главнее не бывает!

– Вопросов больше не имею! – поднял я руки, сдаваясь. – Репетиция до утра?

– Это кому как нравится. Некоторые уже уехали, а некоторые в инструменталке продолжают. Нашем ночном «буфете».

– Как это?