Волшебная лютня. Зарубежная баллада - Сборник

Давид Маллет

Эльвина и Эдвин

В излучины долины сокровенной,Там, где блестит под рощею поток,Стояла хижина, смиренныйПокоя уголок.

Эльвина там красавица таилась, —В ней зрела мать подпору дряхлых дней,И только об одном молилась:«Все блага жизни ей».

Как лилия, была чиста душою,И пламенел румянец на щеках —Так разливается весноюДенница в облаках.

Всех юношей Эльвина восхищала;Для всех подруг красой была страшна,И, чудо прелестей, не зналаОб них одна она.

Пришел Эдвин. Без всякого искусстваЭдвинова пленяла красота:В очах веселых пламень чувства,А в сердце простота.

И заключен святой союз сердцами:Душе легко в родной душе читать;Легко, что сказано очами,Устами досказать.

О! сладко жить, когда душа в покоеИ с тем, кто мил, начав, кончаешь день;Вдвоем и радости все вдвое…Но ах! они как тень.

Лишь золото любил отец Эдвина;Для жалости он сердца не имел;Эльвине же дала судьбинаОдну красу в удел.

С холодностью смотрел старик суровыйНа их любовь – на счастье двух сердец.«Расстаньтесь!» – роковое словоСказал он наконец.

Увы, Эдвин! В какой борьбе в нем страсти!И ни одной нет силы победить…Как не признать отцовской власти?Но как же не любить?

Прелестный вид, пленительные речи,Восторг любви – все было только сон;Он розно с ней; он с ней и встречиБояться осужден.

Лишь по утрам, чтоб видеть след Эльвины,Он из кустов смотрел, когда онаШла по излучине долины,Печальна и одна;

Или, когда являя месяц рогиТуманный свет на рощи наводил,Он, грустен, вдоль большой дорогиДо полночи бродил.

Задумчивый, он часто по кладбищуПри склоне дня ходил среди крестов:Его тоске давало пищуСпокойствие гробов.

Знать, гроб ему предчувствие сулило!Уже ланит румяный цвет пропал;Их горе бледностью покрыло…Несчастный увядал.

И не спасут его младые леты;Вотще в слезах над ним его отец;Вотще и вопли и обеты!..Всему, всему конец.

И молит он: «Друзья, из сожаленья!..Хотя бы раз мне на нее взглянуть!..Ах! дайте, дайте от мученьяПри ней мне отдохнуть».

Она пришла; но взор любви всесильныйУже тебя, Эдвин, не воскресит:Уже готов покров могильный,И гроб уже открыт.

Смотри, смотри, несчастная Эльвина,Как изменил его последний час:Ни тени прежнего Эдвина;Лик бледный, слабый глас.

В знак верности он подает ей рукуИ на нее взор томный устремил:Как сильно вечную разлукуСей взор изобразил!

И в тьме ночной, покинувши Эдвина,Домой она вблизи кладбища шла,Души не чувствуя, Эльвина;Кругом густела мгла.

От севера подъемлясь, ветер хладныйКачал, свистя во мраке, дерева;И выла на стене ограднойПолночная сова.

И вся душа в Эльвине замирала;И взор ее во всем его встречал;Казалось – тень его летала;Казалось – он стонал.

Но… вот и въявь уж слышится Эльвине:Вдали провыл уныло тяжкий звон;Как смерти голос, по долинеПромчавшись, стихнул он.

И к матери без памяти вбежала —Бледна, и свет в очах ее темнел.«Прости, все кончилось! (сказала) —Мой ангел улетел!

Благослови… зовут… иду к Эдвину…Но для тебя мне жаль покинуть свет».Умолкла… мать зовет Эльвину…Эльвины больше нет.

Оливер Голдсмит

Пустынник

«Веди меня, пустыни житель,Святой анахорет;Близка желанная обитель;Приветный вижу свет.

Устал я: тьма кругом густая;Запал в глуши мой след;Безбрежней, мнится, степь пустая,Чем дале я вперед».

«Мой сын (в ответ пустыни житель),Ты призраком прельщен:Опасен твой путеводитель —Над бездной светит он.

Здесь чадам нищеты бездомнымОтверзта дверь моя,И скудных благ уделом скромнымДелюсь от сердца я.

Войди в гостеприимну келью;Мой сын, перед тобойИ брашно с жесткою постельюИ сладкий мой покой.

Есть стадо… но безвинных кровьюРуки я не багрил:Меня Творец своей любовьюЩадить их научил.

Обед снимаю непорочныйС пригорков и полей;Деревья плод дают мне сочный;Питье дает ручей.

Войди ж в мой дом – забот там чужды;Нет блага в суете:Нам малые даны здесь нужды;На малый миг и те».

Как свежая роса денницы,Был сладок сей привет;И робкий гость, склоня зеницы,Идет за старцем вслед.

В дичи глухой, непроходимойЕго таился кров —Приют для сироты гонимой,Для странника покров.

Непышны в хижине уборы,Там бедность и покой;И скрыпнули дверей растворыПред мирною четой.

И старец зрит гостеприимный,Что гость его уныл,И светлый огонек он в дымнойПечурке разложил.

Плоды и зелень предлагаетС приправой добрых слов;Беседой скуку озлащаетМедлительных часов.

Кружится резвый кот пред ними;В углу кричит сверчок;Трещит меж листьями сухимиБлестящий огонек.

Но молчалив пришлец угрюмый;Печаль в его чертах;Душа полна прискорбной думы;И слезы на глазах.

Ему пустынник отвечаетСердечною тоской.«О юный странник, что смущаетТак рано твой покой?

Иль быть убогим и бездомнымТворец тебе судил?Иль предан другом вероломным?Или вотще любил?

Увы! спокой себя: презренныУтехи благ земных;А тот, кто плачет, их лишенный,Еще презренней их.

Приманчив дружбы взор лукавый:Но ах! как тень, воследОна за счастием, за славой,И прочь от хилых бед.

Любовь… любовь, Прелест игроюОтрава сладких слов,Незрима в мире; лишь пороюЖивет у голубков.

Но, друг, ты робостью стыдливойСвой неясный пол открыл».И очи странник торопливый,Краснея, опустил.

Краса сквозь легкий проникаетСтыдливости покров;Так утро тихое сияетСквозь завес облаков.

Трепещут перси; взор склоненный;Как роза, цвет ланит…И деву-прелесть изумленныйОтшельник в госте зрит.

«Простишь ли, старец, дерзновенье,Что робкою стопойВошла в твое уединенье,Где Бог один с тобой?

Любовь надежд моих губитель,Моих виновник бед;Ищу покоя, но мучительТоска за мною вслед.

Отец мой знатностию, славойИ пышностью гремел;Я дней его была забавой;Он все во мне имел.

И рыцари стеклись толпою;Мне предлагали в дарТе чистый, сходный с их душою,А те притворный жар.

И каждый лестью вероломнойПривлечь меня мечтал…Но в их толпе Эдвин был скромный;Эдвин, любя, молчал.

Ему с смиренной нищетоюСудьба одно дала:Пленять высокою душою:И та моей была.

Роса на розе, цвет душистыйФиалки полевойЕдва сравниться могут с чистойЭдвиновой душой.

Но цвет с небесною росоюЖивут единый миг:Он одарен был их красою,Я легкостию их.

Я гордой, хладною казалась;Но мил он втайне был;Увы! любя, я восхищалась,Когда он слезы лил.

Несчастный! он не снес презренья;В пустыню он помчалСвою любовь, свои мученья —И там в слезах увял.

Но я виновна; мне страданье;Мне увядать в слезах;Мне будь пустыня та изгнанье,Где скрыт Эдвинов прах.

Над тихою его могилойКонец свой встречу я —И приношеньем тени милойПусть будет жизнь моя».

«Мальвина!» – старец восклицает,И пал к ее ногам…О чудо! их Эдвин лобзает;Эдвин пред нею сам.

«Друг незабвенный, друг единый!Опять навек я твой!Полна душа моя Мальвиной —И здесь дышал тобой.

Забудь о прошлом; нет разлуки;Сам Бог вещает нам:Всё в жизни, радости и муки,Отныне пополам.

Ах! будь и самый час кончиныДля двух сердец один:Да с милой жизнию МальвиныУгаснет и Эдвин».

Роберт Бернс

Джон Ячменное Зерно

Три короля из трех сторонРешили заодно:– Ты должен сгинуть, юный ДжонЯчменное Зерно!

Погибни, Джон… – в дыму, в пылиТвоя судьба темна!И вот взрывают королиМогилу для зерна…

Весенний дождь стучит в окноВ апрельском гуле гроз,И Джон Ячменное ЗерноСквозь перегной пророс…

Весенним солнцем обожженНабухший перегной, —И по ветру мотает ДжонУсатой головой…

Но душной осени даноСвой выполнить урок, —И Джон Ячменное ЗерноОт груза занемог…

Он ржавчиной покрыт сухой,Он – в полевой пыли…– Теперь мы справимся с тобой! —Ликуют короли.

Косою звонкой срезан он,Сбит с ног, повергнут в прах,И, скрученный веревкой, ДжонТрясется на возах…

Его цепами стали бить,Кидали вверх и вниз,И, чтоб вернее погубить,Подошвами прошлись…

Он в ямине с водой – и вотПошел на дно, на дно…Теперь, конечно, пропадетЯчменное Зерно!..

И плоть его сожгли сперва,И дымом стала плоть,И закружились жернова,Чтоб сердце размолоть.

………………………………………

Готовьте благородный сок!Ободьями скрепленБочонок, сбитый из досок, —И в нем бунтует Джон…

Три короля из трех сторонСобрались заодно, —Пред ними в кружке ходит ДжонЯчменное Зерно…

Он брызжет силой дрожжевой,Клокочет и поет,Он ходит в чаше круговой,Он пену на пол льет…

Пусть не осталось ничего,И твой развеян прах,Но кровь из сердца твоегоЖивет в людских сердцах!..

Кто, горьким хмелем упоен,Увидел в чаше дно —Кричи:– Вовек прославлен ДжонЯчменное Зерно!

Вальтер Скотт