Волшебная лютня. Зарубежная баллада - Сборник

Братоубийца

На скале приморской мшистой,Там, где берег грозно дик,Богоматери ПречистойЧудотворный зрится лик;С той крутой скалы на водыМатерь Божия глядитИ пловца от непогодыУгрожающей хранит.

Каждый вечер, лишь молебныйНа скале раздастся звон,Глас ответственный хвалебныйВосстает со всех сторон;Пахарь пеньем освящаетДня и всех трудов конец,И на палубе читает«Ave Maria» пловец.

Благодатного УспеньяСветлый праздник наступил;Все окрестные селеньяЗвон призывный огласил;Солнце радостно и ярко,Бездна вод светла до дна,И природа, мнится, жаркойВся молитвою полна.

Все пути кипят толпами,Все блестит вблизи, вдали;Убралися вымпеламиЧелноки и корабли;И, в один слиявшись крестныйБогомольно-шумный ход,Вьется лестницей небеснойПо святой скале народ.

Сзади, в грубых власяницах,Слезы тяжкие в очах,Бледный пост на мрачных лицах,На главе зола и прах,Идут грешные в молчанье;Им с другими не вступитьВ храм святой; им в покаяньеПеред храмом слезы лить.

И от всех других далекоМертвецом бредет один:Щеки впалы; тускло око;Полон мрачный лоб морщин;Из железа пояс ржавыйТело чахлое гнететИ, к ноге прильнув кровавой,Злая цепь ее грызет.

Брата некогда убил он;Изломав проклятый меч,Сталь убийства обратил онВ пояс; латы скинул с плеч,И в оковах, как колодник,Бродит он с тех пор и ждет,Что какой-нибудь угодникЧудом цепь с него сорвет.

Бродит он, бездомный странник,Бродит много, много лет;Но прощения посланникИм не встречен; чуда нет.Смутен день, бессонны ночи,Скорбь с людьми и без людей,Вид небес пугает очи,Жизнь страшна, конец страшней.

Вот, как бы дорогой терний,Тяжко к храму всходит он;В храме все молчат, вечернийВнемля благовеста звон.Стал он в страхе пред дверями:Девы лик сквозь фимиамБлещет, обданный лучамиДня, сходящего к водам.

И окрест благоговеньяРаспростерлась тишина:Мнится, таинством УспеньяВся земля еще полна,И на облаке сияетВозлетевшей девы след,И она благословляет,Исчезая, здешний свет.

Все пошли назад толпами;Но преступник не спешитИм вослед, перед дверями,Бледен ликом, он стоит:Цепи все еще вкруг тела,Ими сжатого, лежат,А душа уж улетелаВ град свободы, в божий град.

Генрих Гейне

«Не знаю, что значит такое…»

Не знаю, что значит такое,Что́ скорбью я смущен;Давно не дает покоюМне сказка старых времен.

Прохладой сумерки веют,И Рейна тих простор;В вечерних лучах алеютВершины дальних гор.

Над страшной высотоюДевушка дивной красыОдеждой горит золотою,Играет златом косы.

Золотым убирает гребнемИ песню поет она;В ее чудесном пеньиТревога затаена.

Пловца на лодочке малойДикой тоской полонит;Забывая подводные скалы,Он только наверх глядит.

Пловец и лодочка, знаю,Погибнут среди зыбей;И всякий так погибаетОт песен Лорелей.

Австрия

Иозеф Кристиан фон Цедлиц

Воздушный корабль

По синим волнам океана,Лишь звезды блеснут в небесах,Корабль одинокий несется,Несется на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты,На них флюгера не шумят,И молча в открытые люкиЧугунные пушки глядят.

Не слышно на нем капитана,Не видно матросов на нем;Но скалы и тайные мели,И бури ему нипочем.

Есть остров на том океане —Пустынный и мрачный гранит;На острове том есть могила,А в ней император зарыт.

Зарыт он без почестей бранныхВрагами в зыбучий песок,Лежит на нем камень тяжелый,Чтоб встать он из гроба не мог.

И в час его грустной кончины,В полно́чь, как свершается год,К высокому берегу тихоВоздушный корабль пристает.

Из гроба тогда император,Очнувшись, является вдруг;На нем треугольная шляпаИ серый походный сюртук.

Скрестивши могучие руки,Главу опустивши на грудь,Идет, и к рулю он садится,И быстро пускается в путь.

Несется он к Франции милой,Где славу оставил и трон,Оставил наследника-сынаИ старую гвардию он.

И только что землю роднуюЗавидит во мраке ночном,Опять его сердце трепещетИ очи пылают огнем.

На берег большими шагамиОн смело и прямо идет,Соратников громко он кличетИ маршалов грозно зовет.

Но спят усачи-гренадеры —В равнине, где Эльба шумит,Под снегом холодной России,Под знойным песком пирамид.

И маршалы зова не слышат:Иные погибли в бою,Другие ему изменилиИ продали шпагу свою.

И, топнув о землю ногою,Сердито он взад и впередПо тихому берегу ходит,И снова он громко зовет:

Зовет он любезного сына,Опору в превратной судьбе;Ему обещает полмира,А Францию только себе.

Но в цвете надежды и силыУгас его царственный сын,И долго, его поджидая,Стоит император один —

Стоит он и тяжко вздыхает,Пока озарится восток,И капают горькие слезыИз глаз на холодный песок.

Потом на корабль свой волшебный,Главу опустивши на грудь,Идет и, махнувши рукою,В обратный пускается путь.

Ночной смотр

В двенадцать часов по ночамИз гроба встает барабанщик;И ходит он взад и вперед,И бьет он проворно тревогу.И в темных гробах барабанМогучую будит пехоту;Встают молодцы егеря,Встают старики гренадеры,Встают из-под русских снегов,С роскошных полей италийских,Встают с африканских степей,С горючих песков Палестины.

В двенадцать часов по ночамВыходит трубач из могилы;И скачет он взад и вперед,И громко трубит он тревогу.И в темных могилах трубаМогучую конницу будит:Седые гусары встают,Встают усачи кирасиры;И с севера, с юга летят,С востока и с запада мчатсяНа легких воздушных коняхОдин за другим эскадроны.

В двенадцать часов по ночамИз гроба встает полководец;На нем сверх мундира сюртук;Он с маленькой шляпой и шпагой;На старом коне боевомОн медленно едет по фрунту;И маршалы едут за ним,И едут за ним адъютанты;И армия честь отдает.Становится он перед нею;И с музыкой мимо егоПроходят полки за полками.

И всех генералов своихПотом он в кружок собирает,И ближнему на ухо самОн шепчет пароль свой и лозунг;И армии всей отдаютОни и пароль тот и лозунг;И Франция – тот их пароль,Тот лозунг – Святая Елена.Так к старым солдатам своимНа смотр генеральный из гробаВ двенадцать часов по ночамВстает император усопший.

Норвегия

Хенрик Ибсен

Горный король

Горный король на далеком пути.– Скучно в чужой стороне. —Деву-красавицу хочет найти.– Ты не вернешься ко мне. —

Видит усадьбу на мшистой горе.– Скучно в чужой стороне. —Кирстен-малютка стоит на дворе.– Ты не вернешься ко мне. —

Он называет невестой ее.– Скучно в чужой стороне. —Деве дарит ожерелье свое.– Ты не вернешься ко мне. —

Дал он ей кольца и за руку взял.– Скучно в чужой стороне. —Кирстен-малютку в свой замок умчал.– Ты не вернешься ко мне. —

Годы проходят, пять лет пронеслось.– Скучно в чужой стороне. —Много бедняжке поплакать пришлось.– Ты не вернешься ко мне. —

Девять и десять умчалося лет.– Скучно в чужой стороне. —Кирстен забыла про солнечный свет.– Ты не вернешься ко мне. —

Где-то веселье, цветы и весна.– Скучно в чужой стороне. —Кирстен во мраке тоскует одна.– Ты не вернешься ко мне. —

Англия

Давид Маллет

Эльвина и Эдвин

В излучины долины сокровенной,Там, где блестит под рощею поток,Стояла хижина, смиренныйПокоя уголок.

Эльвина там красавица таилась, —В ней зрела мать подпору дряхлых дней,И только об одном молилась:«Все блага жизни ей».

Как лилия, была чиста душою,И пламенел румянец на щеках —Так разливается весноюДенница в облаках.

Всех юношей Эльвина восхищала;Для всех подруг красой была страшна,И, чудо прелестей, не зналаОб них одна она.

Пришел Эдвин. Без всякого искусстваЭдвинова пленяла красота:В очах веселых пламень чувства,А в сердце простота.

И заключен святой союз сердцами:Душе легко в родной душе читать;Легко, что сказано очами,Устами досказать.

О! сладко жить, когда душа в покоеИ с тем, кто мил, начав, кончаешь день;Вдвоем и радости все вдвое…Но ах! они как тень.

Лишь золото любил отец Эдвина;Для жалости он сердца не имел;Эльвине же дала судьбинаОдну красу в удел.

С холодностью смотрел старик суровыйНа их любовь – на счастье двух сердец.«Расстаньтесь!» – роковое словоСказал он наконец.

Увы, Эдвин! В какой борьбе в нем страсти!И ни одной нет силы победить…Как не признать отцовской власти?Но как же не любить?

Прелестный вид, пленительные речи,Восторг любви – все было только сон;Он розно с ней; он с ней и встречиБояться осужден.

Лишь по утрам, чтоб видеть след Эльвины,Он из кустов смотрел, когда онаШла по излучине долины,Печальна и одна;

Или, когда являя месяц рогиТуманный свет на рощи наводил,Он, грустен, вдоль большой дорогиДо полночи бродил.

Задумчивый, он часто по кладбищуПри склоне дня ходил среди крестов:Его тоске давало пищуСпокойствие гробов.

Знать, гроб ему предчувствие сулило!Уже ланит румяный цвет пропал;Их горе бледностью покрыло…Несчастный увядал.

И не спасут его младые леты;Вотще в слезах над ним его отец;Вотще и вопли и обеты!..Всему, всему конец.

И молит он: «Друзья, из сожаленья!..Хотя бы раз мне на нее взглянуть!..Ах! дайте, дайте от мученьяПри ней мне отдохнуть».

Она пришла; но взор любви всесильныйУже тебя, Эдвин, не воскресит:Уже готов покров могильный,И гроб уже открыт.

Смотри, смотри, несчастная Эльвина,Как изменил его последний час:Ни тени прежнего Эдвина;Лик бледный, слабый глас.

В знак верности он подает ей рукуИ на нее взор томный устремил:Как сильно вечную разлукуСей взор изобразил!

И в тьме ночной, покинувши Эдвина,Домой она вблизи кладбища шла,Души не чувствуя, Эльвина;Кругом густела мгла.

От севера подъемлясь, ветер хладныйКачал, свистя во мраке, дерева;И выла на стене ограднойПолночная сова.

И вся душа в Эльвине замирала;И взор ее во всем его встречал;Казалось – тень его летала;Казалось – он стонал.

Но… вот и въявь уж слышится Эльвине:Вдали провыл уныло тяжкий звон;Как смерти голос, по долинеПромчавшись, стихнул он.

И к матери без памяти вбежала —Бледна, и свет в очах ее темнел.«Прости, все кончилось! (сказала) —Мой ангел улетел!

Благослови… зовут… иду к Эдвину…Но для тебя мне жаль покинуть свет».Умолкла… мать зовет Эльвину…Эльвины больше нет.

Оливер Голдсмит