Мир хижинам, война дворцам - Юрий Смолич

“Пока”, — хотел добавить Винниченко, но не добавил.

— Почему? — быстро спросил Пятаков.

— Потому что мы возглавляем Центральную раду, так что…

— Я не о том! — опять бесцеремонно прервал Пятаков. — Я спрашиваю, почему вы делаете такое предложение? Почему предлагаете поддержку?

— Ну, — с нежнейшей улыбкой, на какую только он был способен, сказал Винниченко, — вы же, Юрий Леонидович, должны понять: в интересах общего дела, в интересах мировой революции…

— Бросьте! Я не дурак! — отмахнулся Пятаков. — Вы же умный человек. Фразы ни к чему! На съездах — военном и крестьянского союза — вы пополнили вашу Центральную раду двумя сотнями представителей мелкой буржуазии. Центральная рада не выражает чаяний революционной демократии…

— Все будет зависеть от того, какие партии станут у руководства в Центральной раде, да и кто ее возглавит персонально…

Пятаков саркастически улыбнулся, и открыл уже было рот, чтобы высказать свой сарказм, но Винниченко не дал ему договорить.

— Мы, украинские эсдеки, решили в ближайшее время созвать рабочий съезд; мы пополним Центральную раду украинцами-пролетариями, в основном, конечно, от партии украинских эсдеков. Если же вы согласитесь, то и… от большевиков. Вы должны учесть, Юрий Леонидович, что со сменой соотношения партйных сил в Центральной раде изменится и ее политика. — Винниченко заторопился, пока Пятаков его не прервал. — Мы предлагаем большевикам все же войти в состав Центральной рады. Персонально вы, Юрий Леонидович, могли бы стать… заместителем председателя… Вам, разумеется, понятно, — он сделал неопределенный, но красноречивый жест рукой в воздухе, — что после таких пертурбаций ее председателем не останется этот… этот…

— Понятно! — обронил Пятаков.

На миг он задумался. Он — лично он, — как и Винниченко, понимал революцию не как борьбу широких масс, а лишь как соперничество между партиями. Партия, которая сумеет найти наиболее удачную политическую комбинацию, и окажется у власти. Та, что окажется у власти, и установит желаемый режим. Но Пятаков был по натуре груб и потому спросил напрямик:

— Что вы хотите за это… предложение?

Винниченко помолчал — теперь уже умышленно, так как почувствовал, что путь к сердцу собеседника найден, — и заговорил увереннее:

— В Петроградском совете у руководства — меньшевики: Чхеидзе, Церетели и другие — ваши старые партийные коллеги. Да и, нам это известно, ваши личные друзья. В большевистской фракции Петроградского совета тоже немало ваших единомышленников — “левых”. Ваш авторитет — “Киевского” — среди всех этих товарищей вне сомнения. А нам нужно, чтобы Петроградский совет поддержал притязания Центральной рады перед Временным правительством…

Пятаков фыркнул:

— Но ведь вам прекрасно известно, что я — противник “украинства” в любых его формах и проявлениях!

Винниченко пожал плечами. Это было ему хорошо известно. Пятаков представлял собой, так сказать, стереотипный экземпляр вульгарного русопята. Сам киевлянин, он, однако, всегда относился с предубеждением ко всему нерусскому, и в особенности — “малоросскому”. Крестьян он называл “хохлами”, а когда слышал, что по-украински говорит интеллигент, пренебрежительно фыркал; “Бросьте! Ну кому это нужно? Вы же отлично говорите по-русски!”

А впрочем, нет, совсем не из-за великодержавного обывательского снобизма стал Пятаков ярым противником стремлений украинцев к национальной независимости. Пятаков еще на школьной скамье увлекся идеями космополитизма, — задолго до того как столкнулся с марксизмом, и объявил себя ярым интернационалистом. Зерна великой науки о единстве пролетариев всех стран взрастали в душе Пятакова на почве, оскверненной идеологией отщепенцев без рода и племени. Осуществление программы интернационализма он видел в стирании граней между национальностями и проповедовал нелепую “безнациональность”. Когда же объявил себя социал-демократом, то присоединился к тем, кто считал, что в эпоху империализма социальная ситуация складывается так: с одной стороны — монополистический капитал каждой из капиталистических стран борется за мировое господство своей нации; с другой — пролетариат всех наций сообща борется против капитализма. Но Пятаков утверждал, что борьба эта может быть решена лишь в мировом масштабе — мировой революцией: буржуазия борется методом национализма, пролетариат — интернационализма. Из этого утверждения он — в спорах с Лениным — делал вывод, что в пролетарской революции борьба за национальное освобождение есть контрреволюция…

— Это нам известно! — сказал Винниченко и с ненавистью посмотрел на Пятакова. — Известно хотя бы из последнего вашего выступления на заседании Киевского комитета большевиков, посвященном вопросу: поддерживать или не поддерживать большевикам украинское освободительное движение? Вы сказали тогда, что — цитирую — “поддерживать украинцев нам невыгодно: Россия не может существовать без украинской сахарной промышленности, украинского угля, украинского хлеба…”. Известно! — слегка повысил он голос, так как Пятаков сделал движение, собираясь заговорить. — Известно и то, что вашу позицию в национальном вопросе Ленин считает продолжением политики Николая Второго.

— Слушайте! — заревел Пятаков. — Мы с вами, кажется, уже договорились не ссылаться на Ленина, а то я вам еще напомню, как тот же Ленин высказался о вашей порнографической писанине!

— Ладно, ладно! — примирительно, но слишком уж поспешно — чтоб Пятаков не успел осуществить своей угрозы — проговорил Винниченко. — Не о том сейчас речь! Речь о том, что против украинского национального движения — персонально вы, а программа вашей партии, наоборот, отстаивает принцип национального освобождения так же, как и социального! Значит, вы, как член партии, построенной на принципе демократического централизма, обязаны подчиняться партийной программе и выполнять ее!

Пятаков молча застегнул на пелерине цепочку, соединяющую две львиные головы, надвинул шляпу на глаза и взял палку в руку. Похоже было, что он собирается уйти, считая разговор исчерпанным, и Винниченко заставил себя умерить свои страсти.

— Кроме того, Юрий Леонидович, ведь вы должны знать, что наши притязания сейчас весьма скромны. Мы требуем только национально-территориальной автономии. Это даже меньше того, чего требует для Украины в своих тезисах Ленин и что приняла ваша партия… Простите! — спохватился он. — Сорвалось… о Ленине не будем вспоминать. Тем паче, — добавил он вкрадчиво, — что сейчас, перед съездом вашей партии, еще совершенно неизвестно, кто же возглавит ее после съезда — Ленин или, быть может, Пятаков…

— Чего вы еще добиваетесь?

— Мы добиваемся еще… создания украинских воинских национальных частей.

Пятаков сердито фыркнул:

— Армии существуют, чтобы воевать. А партия большевиков, со взглядами которой, — прибавил он ехидно, — вы начали так считаться, как вам известно, против войны! И здесь вы уже не можете выделить лично меня, как вы это все время настойчиво делаете, так как вам хорошо известно, что я — пораженец.

— Я тоже, — скромно напомнил Винниченко.

— Что — тоже?

— Пораженец. И вам известно это еще с дореволюционного времени.

— Но ведь теперь вы выступаете за революционную оборону — вместе с Центральной радой!

— Вот именно: вместе с Центральной радой, — мягко заметил Винниченко. — Вам, конечно, известны случаи, когда политика общественного органа не совпадает с политикой всех партий, которые входят в этот орган: совершенно аналогично положение большевиков в Совете рабочих депутатов … — Винниченко грустно вздохнул. — Политика Центральной рады, что очевидно, не будет совпадать с политикой нашей партии, пока социал-демократия не возглавит Центральную раду. Потому-то мы и предлагаем вам, Юрий Леонидович, объединить силы социал-демократии украинской и русской.

— Допустим… — впервые уступчиво произнес Пятаков. — Но идея создания малороссийской, то бишь украинской, армии в условиях войны может повести только к продолжению войны?

— Допустим, — сказал и Винниченко.

— Какого же черта! — разозлился Пятаков. — Что ж вы мне голову морочите? Значит, вы — за войну?

Но Винниченко положил руку на колено Пятакова:

— Ах, уважаемый Юрий Леонидович! Мы с вами не наивные отроки. Мы с вами отлично понимаем, что осуществление в условиях войны украинизации армии — это развал русского фронта! Вот и чудесно! — даже вскрикнул Винниченко. — Пускай себе разваливается! Мы же с вами против войны не просто из каких-то там сентиментальных чувств, а ля “Долой оружие” Берты Зуттнер в переводе Арцыбашева! Мы с вами против войны — как революционеры, в интересах мировой революции! Ваша идея, Юрий Леонидович, “долой границы”, против которой так ополчился, обозвав ее “империалистическим экономизмом”, тот же Ленин… Ах, простите, это я нечаянно!.. Ваша концепция, что социалистическая революция невозможна в одной стране, а только в мировом масштабе, имеет своих приверженцев и в национальных социал-демократических организациях, не говоря уже об анархистах! Представьте себе: фронт развалится, немецкая армия хлынет сюда; в Германии, где не останется сдерживающих войсковых контингентов, вспыхнет антикайзеровский мятеж, за ним неминуемо начнутся восстания в армиях Антанты, и таким образом…