Сильванские луны - Натанариэль Лиат

прозрачная, что легко их обманывает. Горные озёра коварны – их настоящей глубины не узнать, пока в них не утонешь…

На обратном пути усталость наконец взяла своё, и бо́льшую часть дороги они прошли в молчании. Только когда впереди снова показался увитый плющом дом, на крыльце которого радушно намывала гостей толстенькая серая кошка, Царевна решилась высказать вслух то, что давно уже было у неё на сердце.

– Можно мне остаться здесь погостить? Хотя бы на несколько дней? – взмолилась она. Мысль о том, чтобы вернуться обратно во дворец, в эту секунду казалась просто невыносимой. Конечно же, потом она соскучится и захочет домой, но сейчас!..

Чародей наклонил голову, словно покоряясь её повелению.

– На столько дней, на сколько вы захотите.

– Ура! – Царевна радостно захлопала в ладоши, но её радость тут же притушил холодок тревоги. – Вот только папа будет беспокоиться… Я напишу ему письмо, хорошо? О том, где я и почему?

– О, – произнёс Чародей отстранённо, – конечно, если вы не боитесь, что он сразу же захочет забрать вас назад…

Царевна нахмурилась.

– Да, вы правы, а я и не подумала. Какая я глупая! Тогда я просто напишу ему, что у меня всё в порядке и что я сама потом к нему вернусь. Так ведь можно?

– Разумеется, можно, – Чародей помог ей подняться по ступеням крыльца. – Будьте уверены, ваше послание доставят адресату.

Она с благодарностью улыбнулась ему.

– Спасибо за вашу заботу. А теперь я пойду спать.

Чародей почтительно коснулся губами её руки.

– Добрых снов, – сказал он. – Я рад, что вы моя гостья.

Царевна отправилась в свою голубую спальню с каким-то странным счастливым теплом в груди. Она даже на минутку остановилась на лестнице, боясь ненароком его расплескать…

Закрыв за собой дверь своей комнаты и сняв капор, она вдруг задумалась: ведь ей не раздеться самой! Кошки, спящие одна на кровати, вторая – на пуфике у туалетного столика, были безумно милы, но в этом помочь не могли…

Одна из них проснулась, спрыгнула на пол и потянулась, выгнувшись дугой.

– Мне нужно позвонить, ведь правда? – спросила у неё Царевна, оглядываясь вокруг. Она обернулась, ища звонок – и вдруг почувствовала, как кто-то, неслышно подошедший сзади, ловко расстегнул ей платье. Не успела Царевна понять, что к чему, как лёгкие руки, мягкие, словно кошачьи лапки, принялись привычно расшнуровывать ей корсет…

Звук, сопровождающий это действо, напоминал разом песню, которую служанка, работая, бездумно напевает себе под нос, и мурлыканье кошки.

Никакое чудо сегодня не было слишком невероятным, но Царевне всё равно было сложно поверить в свою догадку. Она попыталась было повернуть голову, чтобы посмотреть, но благодушное мурлыкание предостерегающе смолкло, и Царевна поняла: это секрет. Она терпеливо дождалась, пока руки невидимой горничной закончат со шнуровкой, и выскользнула из платья. На кровати лежала ночная сорочка – как раз ей по размеру, пышную, лёгкую, почти до пола длиной. Надевая её, Царевна слышала сквозь шуршащую ткань, как кто-то поднимает её платье, брошенное на пол, и аккуратно вешает его в шкаф. Когда она наконец вынырнула из ворота, у закрытой дверцы гардероба, как ни в чём не бывало, сидела белая зеленоглазая кошка.

– Так вы здесь не просто так, а на работе! – вслух сказала Царевна. – А платят вам, наверное, сливками и рыбкой…

Кошка, конечно же, ничего не ответила – вместо этого она снова запрыгнула на кровать и, подумать только, улеглась там на одной из подушек! У себя дома Царевна ни за что не потерпела бы от прислуги такого нахальства, но, в конце концов, ни одна из прислуживавших ей дурёх и не была такой славной.

Как только Царевна забралась в ласковые объятия пухового одеяла, кто-то заботливо потушил в комнате лампу. Проваливаясь в тёплый и тёмный сон, она ещё успела почувствовать, как вторая кошка устраивается у неё в ногах. Интересно, какие ещё чудеса Чародей умеет?..

Дочь Клавдия Иллеша заговорила с ним о снежных шапках на горах, и слова о Канкаре, которая в два раза выше, вылетели у Чародея как-то сами собой. Забавно – значит, он когда-то изучал землеописание. Впрочем, он наблюдал за собой и понял, что, скорее всего, родился и рос в родовитом семействе, а там его, наверное, чему только не учили. Удивлял же он себя иногда фразами на чистейшем пантеи, невесть откуда приходящими на ум…

Чародею казалось, что этот день никогда не кончится. Царевна щебетала что-то, смеялась, неумело пила вино, с открытым хорошеньким ротиком заглядывалась на воронов и на камни, сверкала голой щиколоткой на берегу озера, а он прикладывал все душевные силы к одному – чтобы у него не дрожали руки. К тому, чтобы быть вежливым, предупредительным и спокойным, к тому, чтобы оставаться здесь и не отвечать невпопад – к тому, чтобы не сойти с ума от нетерпения. От осознания: то невозможное, что ты так долго искал, наконец найдено. Вот оно. Так близко – руку протяни…

Лишь на таком расстоянии он мог колдовать её силой. Длина вытянутой руки – вот и поди пойми теперь, достаточно этого или нет. Скоро ли ты сойдёшь с ума, если сможешь чародействовать только прикованным к ней – к этой говорящей кукле со скучно-прелестным лицом, к героине дурного сонета с шаблонными золотыми локонами, лазурными глазами и умишком глупого ребёнка… Снаружи фарфор, красивый и хрупкий, внутри – пустота.

Чародей пообещал себе: если у него когда-нибудь вдруг появится дочь, дарить ей кукол он не станет.

Но до чего же всё-таки смешно смотреть, какой пай-девочкой эта Амалия стала на воле! И это – избалованная царская дочка, которая – Чародей наблюдал за ней у неё дома, чтобы понять, как к ней подступиться – капризничала и кричала на служанок за малейший промах… Признайся, пичужка, тебе просто до смерти надоела клетка, построенная любящим отцом. Когда сходишь с ума от скуки, даже мелочи начинают злить до слёз…

Плевать. Он её нашёл. На всё плевать.

Волшебнику, не умеющему отличать правду от фантазий, может прийтись трудно; Чародей точно знал, что не грезит, но знать и верить – не одно и то же. Он её нашёл. Теперь он волен был делать то, чего не мог позволить себе ни один волшебник на свете – без оглядки тратить магию на что попало. На сладости, на платья, на цветы, для которых сейчас не время – да что уж там, пожелай царевна, Чародей готов был бы наколдовать ей единорога, хотя несчастное животное переломало бы на горных тропах все