Беззаветные охотники - Greko

сколько увидели всякого. Конечно, не смогли бы. Я понимаю. И все-таки…

— И все-таки — ты устала. И я понимаю тебя. И мне невыносимо тяжело без тебя, солнце моё! Но…

— Но ты офицер. У тебя приказ Императора. Ты не можешь ослушаться и все сейчас бросить.

— Не могу, любимая. Не могу.

— Я понимаю. Просто… — Тамара не договорила, сильнее прижалась ко мне. — Ты уже столько сделал для страны, для Императора. Может, хватит? Пусть теперь другие.

— Душа моя, я обещаю тебе две вещи: я выживу и вернусь к тебе. И я постараюсь придумать что-нибудь, что уже не разлучит нас. Или не будет разлучать на долгое время. Хорошо?

— Хорошо.

— Хорошо. А теперь: глазки закрывай! Баю-бай!

Тамара засопела по-детски, сдерживая смешок. Послушалась. Заснула.

Дождался, когда стало понятно, что спит глубоким сном, встал, оделся, вышел на палубу. Не удивился, обнаружив на ней Бахадура. Он стоял грустный, разглядывая лунную дорожку на Мраморном море. Встал рядом. Помолчали.

— Плачет? — спросил он.

— Да.

В принципе, памятуя его заявление, что за каждую слезинку Тамары по моей вине я буду получать по уху, был готов. Но Бахадур обнял меня.

— Её можно понять. Устала. Извелась.

— Да, друг, знаю.

— Так, может, пора заканчивать с войной?

— Как⁈ Ты же знаешь…

— Знаю, знаю. Я не говорю, что сейчас. Закончи это дело. Возвращайся. И заканчивай. Дом есть. Тамара — богиня! Будете так счастливы! Детей нарожаете. Десять детей!

— Бахадур!

— Ладно — пять! — друг с легкостью убрал одну пятерню. — Мальчиков! Я их воспитывать буду!

— Представляю твое воспитание! — я улыбнулся. — Научишь ножи метать и по женщинам бегать!

— Разве это плохо⁈

— Ну… А, если будут только девочки?

— У Тамары⁈ — Бахадур фыркнул. Потом задумался. — Только одна. Такая же, как она! И всё!

Спорить не стал. Тоже засмотрелся на лунную дорожку, думая о том, что и Тамара и Бахадур — правы. Все доводы «за» были налицо. Можно было не волноваться за семейное благополучие. Даже если отнимут императорский подарок, без крыши над головой не останусь. Без денег тоже. Прокормлю и себя, и Тамару и пятерых детей. Доходы будут. Есть еще сестра и зять. В случае чего всегда можно будет уехать к ним. Да даже и в Одессу к Папе Допуло. Точно не пропаду и обеспечу семье достойное существование. Все доводы были «за». Включая и тот, что мирная жизнь в кругу большой семьи всегда лучше войны! Вроде, все так! За исключением одного: разве для этого Господь забросил меня в это время в теле прапрадеда? Разве я не знаю, как закончится здесь мой-его жизненный путь? Разве я имею право свернуть с него? Уйти на боковую дорожку сытой и благостной жизни… Может, и имею. Может, Господь этого и хотел. Чтобы я спасся и спас пращура. Так где же верный ответ?

Я вздохнул.

— Да, — ответил Бахадуру. — Одна девочка, похожая на Тамару — обязательно!

…С утра стояли на стамбульском рейде. Ждали Фонтона. Я, Бахадур и Фалилей. Феликс Петрович объявился почти что сразу. Плыл к нам в сопровождении двух здоровяков.

Взобрался на палубу. Долго со всеми обнимался.

— А где Тамара Георгиевна? — удивился.

— Хандрит! — я не стал выдумывать что-либо.

— Ну, это мы быстро исправим! Зови её! Я договорился! Отвезут к брату!

— Вот, спасибо! — я искренне обрадовался.

Побежал, растолкал жену. Она быстро оделась.

— А не опасно? — все-таки спросил Фонтона.

— Ну, кроме Бахадура и двое моих сопроводят. Ни о чем не волнуйся. Давайте, давайте, — начал он всех торопить. — Времени не так много.

Тамара и Бахадур спустились в шлюпку. Я еще прощался с Фалилеем, который просто молча обнял меня и долго не отпускал.

— Ну, все, все… — Феликс Петрович мягко похлопал абиссинца по плечу.

Фалилей оторвался, улыбнулся мне своей кроткой улыбкой.

— Спасибо, Коста! Да хранит тебя Бог!

— Спасибо, Фалилей! Надеюсь, еще увидимся.

Лодка отплыла. Смотрели с Фонтоном ей вслед.

— Рассказывай, что случилось? Чего такие невеселые?

— Даже не знаю, с чего и начать! — усмехнулся я.

— Да, пали, как придется. Там разберемся!

— Ну, для вас, наверное, самое важное это то, что со мной едет Спенсер!

Хоть я и привык уже видеть ошарашенного и несколько растерянного Феликса Петровича, но все равно каждый раз испытывал удовольствие от того, что смог еще раз пошатнуть его железный пьедестал спокойствия. Фонтону потребовалось время, чтобы проговорить про себя все восклицания, как приличные, так и матерного свойства. Только после этого, выдохнув, он начал говорить.

— И где он?

— Практически не выползает из каюты судового врача. Глаза не мозолит.

— И что на этот раз? И главное — какого черта, Коста⁈ — все-таки Феликс Петрович не удержался.

Я рассказал всю лондонскую эпопею. Ничего не скрыл. Ни про Сашу и Вику, ни про Белла, ни про свой уговор со Спенсером, ни про «милость» Николая. Фонтон слушал молча, не перебивал. Смотрел на спокойную воду залива.

— Я же купил блокнот, чтобы за тобой записывать всякие твои словечки и прибаутки! — неожиданно начал Феликс Петрович. — Теперь думаю, что не блокнот нужно было покупать, а самую толстую из тетрадей. За тобой не прибаутки нужно записывать, а истории! Заделаться впору мне французом Дюма, который печатает в газетах романы с продолжением! Это же надо так умудриться! И за такое короткое время! Знал бы, предупредил, чтобы тебя на берег не выпускали! И что теперь мне прикажешь делать?

— А я еще вам кое-что расскажу, а вы там решайте! — улыбнулся я.

— Еще⁈ Мне, полагаю, нужно покрепче держаться!

— Лучше отойдем, чтобы в воду ненароком не свалились! — сказал уже серьезно.

— Ну, хорошо, — Фонтон пристально посмотрел на меня. — Давай прогуляемся.

Пошли мерять палубу шагами.

— Вы же знаете, Феликс Петрович, про то, что я представляю, что произойдет в будущем?

— Да, уже пугал пару раз.

— Я рассказываю, вы не спрашиваете: откуда я могу это знать. Будем считать, что сны мне снятся вещие.

— Договорились, — кивнул Фонтон.

— Ну, тогда… — я вздохнул: рубить, так рубить. — Через пятнадцать лет начнется страшная война с англичанами, французами и турками. И мы не будем к ней