Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

прибывшие были не очень похожи. Встрёпанные, взъерошенные, кое-кто без шляп, двое, кажется, ранены, но одеты слишком хорошо и как-то одинаково. Может, это, наоборот, помощь? Слуги или охрана?

– Помогите, добрые господа, – завопила она, опережая любые вопросы и как можно тщательнее выговаривая по-фряжски, – там, о, мой Бог, там…

Всадники, которых прибыло числом штук двадцать, окружили карету, но спешиваться не торопились. В сгустившихся сумерках они казались очень большими и страшными.

– Что ты здесь делаешь? – отрывисто поинтересовался один из них.

– Я бедная сиротка, – затараторила Арлетта, – иду в монастырь за подаянием, иду-иду, а тут вот… карета… а внутри… ах… добрые господа… там покойник… да-да, совсем мёртвый, до смерти убитый… а тут ночь, темно уже… ы-ы-ы…

Вот так. Дурочка я, и взять с меня нечего. Главное, чтоб Фиделио не вырвался.

Двое всё-таки спешились, сунулись в карету и выругались отнюдь не по-фряжски.

– Тут монашек. Уже того, остывать начал.

– Где остальные? – нависая над съежившейся Арлеттой, спросил третий.

Сказать или нет?

– Смылся, гад, – высказался кто-то из всадников, – ушёл, хитрая тварь.

Ага. Друга или господина так обзывать не будут.

– Не знаю ничего, добрые господа. Не было тут никого. Лошадь дохлая и этот… который там… Только я его не убивала. Правда, это не я. Он уже был такой.

– Значит, детей ты здесь не видела?

– Каких детей, добрый господин?

– Мальчиков. Один светлый, блонд, другой… тьфу, как это по-фряжски…

– Нуар, – подсказали ему, и Арлетта окончательно убедилась – перед ней земляки мамы Катерины. Так коряво по-фряжски могут изъясняться только рождённые в каком-нибудь Липовце или Верховце.

Она развела руками и изо всех сил замотала головой. Мол, знать ничего не знаю, не было тут никого. И подавила тяжёлый вздох. Карету потрошили без её помощи. В чужих карманах исчезли два увесистых мешочка, явно с деньгами, красивая серебряная фляжка, пара дорожных пистолей с серебряными накладками на рукояти. Полгода сытой жизни.

– Багаж на месте, – глухо доложили изнутри.

– Он, хитрый змей, верхами. Второй лошади нету.

– А щенки?

– С собой посадил. Живо! Уйдёт!

– Куда они денутся.

После этого разбойников-неразбойников как ветром сдуло. Бодро рванули по дороге к монастырю.

Фиделио очень хотелось облаять их на прощание, но Арлетта изо всех сил зажала ему пасть. Езжайте, добрые господа. Что вам за дело до ничтожной сиротки. У вас дела важные, может, даже государственные.

Выждала немного. Никто не вернулся. И топот копыт затих. Вот интересно, куда унесло ту лошадь. Если они её сейчас найдут… Арлетта торопливо нырнула в карету, нашарила прикреплённую к стене багажную сумку, от которой, несомненно, пахло едой. Сложила в подол три увесистых, промасленных свёртка, криво набросила на плечи подвернувшийся под руку тёплый плащ и шмыгнула в лес. Бедному брату Серафиму уже не поможешь. Ну, может, здешние монахини найдут, похоронят как положено.

Нужный овражек нашла исключительно с помощью Фиделио. Уже стемнело по-настоящему. Фердинанд благоразумно лежал и не высовывался. Раненый ещё не помер. Дышал громко и не по-хорошему часто. Старший парень обнимал младшего, младший уткнулся головой в колени, но уже не скулил.

– Перевязал? – спросила Арлетта.

– Как смог. Они уехали, да?

Арлетта, не отвечая, распотрошила свёртки. М-м-м. Это вам не какие-то крестьянские лепёшки. Пироги с печёнкой, заранее тонко нарезанный хлеб с тмином и пряностями, смачные остзейские колбаски. Голодная плясунья схватила колбаску, запихнула между двумя кусками хлеба и впилась зубами. Когда она в последний раз вкусно ела? Да ни разу с тех пор, как не стало ночного брата. Тот вечно то пирожок предлагал, то сладости подсовывал. Фиделио тут же сунул морду под локоть, потребовал свою долю. Арлетта хотела стукнуть по наглой морде, но передумала. Одними мышами сыт не будешь.

– Уехали? – не отставал белобрысый.

– Ум-м-м.

– Как ты можешь есть, когда…

– Ещё как могу, – перевела дух Арлетта. Проглоченный кусок явно пришёлся к месту. Желудок радостно требовал продолжения. – Я с утра не жрамши.

– Э… Это ты на каком языке…

– На родном.

– А я думал, ты здешняя.

– То-то заладил. Милая поселянка, милая поселянка…

– А ты не милая.

– И не поселянка. И это были не разбойники.

– Так они ускакали?

– Тихо. Не ори. Ускакали, но могут вернуться. Кто вы? Чего им от вас надо?

Вот не стоит такие вещи спрашивать. Меньше знаешь, дольше живёшь. Но любопытство…

Злое Арлеттино любопытство удовлетворять никто не спешил. Белобрысый дёрнулся, набычился и мрачно, давясь словами, произнёс:

– Государственная тайна.

– А, ну ладно, – невнятно заметила Арлетта, дожёвывая вторую колбаску и прицеливаясь к пирогу, – тогда я пошла. А вы сидите тут со своими тайнами. Я смотрю, опасно с вами. Того и гляди, убьют.

– Да, – совершенно искренне согласился мальчишка, – тебе лучше уйти. Ты и так помогла. Вот.

В руку Арлетте вложили нечто круглое, с ребристым краем. Серебряный гульден.

– Больше у меня нет. Случайно в кармане завалялся. Но если ты назовёшь своё имя и скажешь, где тебя искать, то непременно получишь достойную награду.

Высказался, потянулся к колбасе и тоже принялся жевать. Но деликатно, не спеша. Наверняка хорошо обедал.

Арлетта монетку подбросила, поймала, сунула в карман.

– А вы что делать будете?

– Нам надо добраться до монастыря Святой Бригитты. Нас там ждут.

– Ничего не выйдет. Потому что эти, которые неразбойники, тоже вас там поджидают. До утра подождут, а потом начнут по окрестным лесам шарить.

Парень растерялся. Слышно было, как он пыхтит. Хорошо бы осадить девчонку, но что делать, если она кругом права.

Закашлялся, застонал раненый. Арлетта вспомнила про приятно гревший плечи и спину плащ.

– Надо его уложить как следует. Застудится – точно помрёт.

– Он, наверное, и так умрёт, – прошептал белобрысый.

Арлетта старалась действовать поосторожней. Глаза прикрыла, чтоб не мешали. Всё равно ничего не видно. Ощупью у неё по-прежнему получалось очень даже ловко. Дядя был тяжёлый, хотя и жилистый. Воин, а не рыхлый домосед, конторская крыса. Пахло от него… Нет, запах был скорее приятный, чистый, но что-то с ним было связано, гадость какая-то. Вспоминалось и думалось очень вяло. День выдался долгий.

– Будем спать, – решила она, расправляя под раненым плащ, – давайте все сюда к нему. Потеснее ляжем, полами укроемся, тепло будет.

– Может, костёр?

– Ага. Это всё равно что бегать и орать: «Я здесь! Я здесь!» Хочешь, чтобы вас поймали, можешь начинать. Фиделио, хватит промасленные тряпки жрать. Иди сюда, тупой пёс. Фердинанд, ночуем.

Старый конь фыркнул и устало побрёл куда-то.

– Далеко не уходи, – пробормотала Арлетта, вытягиваясь на краешке плаща, извлечённом из-под раненого. Сбоку пристроился тёплый и лохматый Фиделио.

– Ничего, как-нибудь переночуем.

– А если они… – начал было блондинчик, возившийся под плащом с другой стороны.

– Не-а. Луны нынче нет. Темно хоть глаз выколи. Да ещё туман поднимается. До рассвета можно спать спокойно.

– Эй, канатная плясунья!

Кто это? Пора на выход?

– Р-р-р?

А это Фиделио, и ему что-то не нравится.

– Ну, как тебя там? Жоржетт? Элиза? Ах да, Арлетт…

– Гав?

Нашли. Попалась. Арлетта медленно открыла глаза, опасаясь увидеть самое худшее: красавца Вальдена в компании городских стражей. Увидела жуткую синюшно-бледную рожу со свежим