Формула Бога. Восхождение - Юрий Витальевич Яньшин

позвал он ее, — подойди сюда.

Та быстро подошла, и мгновенно вникнув в суть вопроса, взяла ладошку ребенка в свою руку. Тот просиял от нежданно свалившегося на него счастья, ведь его Золушка была самая красивая и почти настоящая.

— А теперь, мои дорогие принцы и Золушки, дружно и не торопясь идем на бал! — скомандовала уже Стана, возглавляя колонну сиятельных особ.

Вереница детей, чинно и не особо торопясь пересекла перекресток и гибкой лентой, пройдя еще какое-то расстояние, стала вливаться в распахнутую калитку детского сада, где их уже ждала старшая воспитательница. Больше всех не торопился сообразительный малыш. Ему очень не хотелось расставаться со своей Золушкой. Первой, проводив детей, вернулась Золушка.

— Ловко это у тебя получилось, как будто всю жизнь имела опыт работы с детьми, — восхитился ангел.

— Пять лет была пионервожатой в лагере. Опыт не пропьешь, — отмахнулась та от его восхищения ее педагогическими способностями.

Когда вся детвора оказалась в положенных пределах детсада, Стана вернулась к ожидавшим ее спутникам.

— Так, что там у тебя за важное дело? — спросила Стана, опять упорно разглядывая Захарию.

— Ты же у нас известный «ботаник». У тебя последние конспекты по методам статистического анализа есть? А то я на первую пару в прошлый раз опоздала из спортзала.

— Есть, — просто ответила та, — приходи вечером, дам.

— Я, наверное, сегодня не смогу, — неуверенно сказала Ирия, — давай завтра после работы забегу?

— Ладно. Я сегодня до девяти вечера. Завтра у меня как раз отсыпной после сегодняшнего дежурства, поэтому буду дома весь день и вечер.

— Что-то ты мне сегодня, подруга, не нравишься, — без всякого перехода и околичностей заявила Ирия, — да и на моего парня уж больно сильно заглядываешься…

— Не бойся, Литвинова, не уведу я у тебя парня твоего, — без тени улыбки поведала она, — потому как свой дома есть.

На это заявление, Ирия невнятно прогундосила в нос нечто вроде того, что она де и не собиралась бояться, однако никому не советует проверять это на практике, но Стана прервала ее бормотания, обращаясь уже к Захарии.

— Эй, ром, по глазам вижу, что ты в больших чинах ходишь, дай руку, погадаю тебе.

— Ой, да что вы?! Не надо! — испугался Захария, пряча руки за спиной.

— Давай-давай, я же не за деньги, а так, ради интереса.

— Дай ей, Захария! Мне тоже интересно! — поддержала Ирия подругу.

— Девочки, может не надо, а? — в последний раз, попробовал было он отвертеться.

— Ты что-то скрываешь от меня?! Боишься, что узнаю?! — насупилась ангелица, выпячивая при этом нижнюю губу, в обиженной гримасе, как давешний малыш.

— Ну, ладно-ладно, если уж вы так обе настаиваете, то дам, — протянул он обе руки открытыми ладонями кверху, — но помните, что это противоречит христианским канонам, да и вообще, антинаучное занятие.

Проигнорировав левую руку, Стана цепкими пальцами ухватила правую и поднесла почти к самым глазам. Долго рассматривала, хмуря брови и шевеля губами, пока нетерпеливая Ирия, не начала дергать ее за рукав рубашки, выглядывающий из-под платка.

— Ну, что там?! — изнемогая от любопытства, теребила она Стану.

— В общем, так! — морща лоб от усиленных раздумий начала она. — Большой у тебя чин, ром, а будет еще больше, если не позабудешь оглядываться время от времени. Большая и гладкая дорога у тебя за спиной, а впереди еще бо; льшая, только не мощеная никем. Тебе и мостить ее. Нет у тебя на душе покоя, и не будет никогда. О других будешь волноваться больше чем о себе. Странный ты. Нет тебя здесь. Ты в прошлом и в будущем одновременно. Ждет тебя встреча близкая, гонцы уже спешат за тобой…

— Ты скажи, что у него на сердце. Кто его любит? Кого он сам любит? И чем дело закончится? — перебила ее Ирия. Теперь Стана взяла его левую руку и опять склонила голову над раскрытой ладонью ангела.

— Есть к нему любовь, есть и от него любовь. Только любовь к нему гораздо дольше, чем от него. А сердце его разрывается на две части. Разрывается меж двух женщин. Одна женщина большая, а другая маленькая. Любит он большую женщину, но часто будет уходить от нее, и так же часто возвращаться. Дубом могучим с раскидистыми ветвями оградит он березку стоящую подле него, защищая от палящего солнца и порывов ветра, принимая на себя удары грозы. И будет он ей во веки веков защитой необоримой, да только и самой березке вырасти не даст.

— Ничего не пойму! А я-то какая — маленькая или большая? Куда уходить? Зачем уходить, если любишь? — не унималась Ирия.

— Успокойся! Большая ты, самая большая! — попробовал он ее успокоить.

— Что?! Как это, самая большая? На что ты намекаешь? Я, что, толстая такая?! — вспыхнула она от праведного негодования.

— Да нет же! Ты большая худенькая женщина!

— Плоская что ли?! Как камбала?! — уже чуть не плача воскликнула она, но он привлек ее к себе и начал поглаживать по голове, как маленького ребенка.

— А маленькая тогда, кто? — всхлипывая у него на плече, спросила она.

— Это одна маленькая девочка. Я тебе потом расскажу, — продолжал гладить он ее. — А я и не знал, что ты у нас такая ревнивая!

— Да, пустяки, — отпрянула она от него, утирая слезы. — Это не я плачу, а алкоголь. Не надо было мне после вина пить крепленый кагор. А вообще-то, в таких делах, каждый сам за себя, тут не до женской солидарности, правда, Стан?

— Да, верно, — согласилась та, теребя концы платка.

— Кстати, Стана, — обратился он уже к цыганке, я вижу на вас пуховый платок, по фактуре он очень похож на изделия оренбургских мастериц, верно или я ошибаюсь?

— Да. Купила вот на «развале» у одной знакомой бабушки. Сейчас опять вошел в моду «деревенский» стиль.

— А вы не могли бы подсказать нам, как найти эту бабушку? Мне бы очень хотелось приобрести подобную вещицу.

— Для кого это? — опять встрепенулась Ирия.

— Для одной моей давней знакомой бабушки. Она приходит ко мне убираться раз в неделю.

— Бабушки, говоришь? — прищурилась она, но развивать тему не стала, пробормотав только себе под нос. — Ладно. Проверим.

— Давайте я вас провожу до нее, сегодня как раз воскресенье, она там должна быть. Подождите только минутку, я сейчас отпрошусь у заведующей, — сказала она и упорхнула в калитку.

— Странно, — обратился он к Ирии, когда Стана скрылась за оградой, — я первый раз вижу здесь цыганку. Не знаешь, она из «обращенных» или «коренных»?

— «Обращенных». Весной сорок пятого, когда наши рвались к Берлину, в концлагере Заксенхаузен администрация запланировала массовую расправу в газовой камере.