Большой, маленький - Джон Кроули

ПОСМОТРИ НА ВРЕМЯ

Джордж Маус содрогнулся всем телом. Он был мертвенно— бледным от психического напряжения и принятой дозы. Было хорошим развлечением изображать из себя лорда, но посмотри на время! Через несколько часов ему нужно было вставать и идти разносить молоко. Сильви наверняка не поднимется для этого. Потянувшим всем телом и испытывая приятную усталость /от долгого путешествия/, он встал. Он становится слишком стар для этого. Он убедился, что его кузену достаточно тепло под одеялами, поворошил угли в камине, взял лампу и отправился в свою неприбранную спальню, отчаянно зевая.

СОБРАНИЕ КЛУБА

В тот же самый час в нескольких кварталах от дома Джорджа Мауса, перед домом Ариэль Хоксквилл, входящего окнами в небольшой парк, одна за другой въезжали и выезжали большие бесшумные машины из другой эры; в каждой был один единственный пассажир и они подъезжали к стоянке, где такие же автомобили застыли в ожидании своих хозяев. Каждый из прибывших звонил в дверной колокольчик дома Хоксквилл и его приглашали войти; перчатки гостей были такими тугими, что им приходилось снимать их. Поочередно стаскивая с каждого пальца; каждый прибывший, сняв перчатки, вкладывал их в шляпу и подавал слуге; на некоторых были белые шарфы, которые легко шуршали, когда их снимали с шеи. Все собрались в гостиной Хоксквилл, которая больше походила на библиотеку. Каждый скрещивал ноги, когда садился. Они негромко обменивались между собой несколькими словами. Когда, наконец, вошла Ариэль, все встали, хотя она жестом показала, что они могут не беспокоиться, а потом снова сели, поддернув брюки на коленях, прежде, чем снова скрестить ноги.

— Думаю, что можно считать, — начала Ариэль, — собрание нашего клуба открытым. Перейдем к делу.

Ариэль Хоксквилл ждала вопросов. В этом году она почти достигла власти. У нее были довольно резкие манеры, угловатая фигура, а стального цвета волосы собраны в пучок, чем напоминали хохолок австралийского попугая. Она была достаточно внушительной, вызывающей некоторый страх личностью и все вокруг нее, начиная с серовато-коричневых туфель и кончая унизанными кольцами пальцами, являлось подтверждением ее власти, и члены клуба хорошо это сознавали. — Новым делом, конечно, — сказал один из членов, улыбаясь Хоксквилл, — является дело Рассела Эйдженблика — лектора, преподавателя университета.

— Что вы об этом думаете? — вступил а разговор третий, обращаясь к Хоксквилл. — Каковы ваши впечатления?

Она переплела пальцы рук, чем стала похожа на Шерлока Холмса.

— Он не тот, за кого себя выдает, — сказала она сухим педантичным голосом, похожим на высохший листок. — Он не слишком умен, хотя и умнее, чем выглядит в телевизионных программах. Его энтузиазм наследственный, но я не могу избавиться от мысли, что он недолговечен. У него есть пять планет в созвездии Скорпиона, так же, как и у Мартина Лютера. Его любимый цвет — зеленый, цвет покрытия бильярдного стола. У него большие, влажные карие глаза, как у коровы. Его голос усиливается при помощи миниатюрных приборчиков, спрятанных в складках его одежды; все это страшно дорого, но не очень годится. Он носит высокие, почти до колен, ботинки.

Ее слушали с увлечением.

— Какой у него характер? — спросил один.

— Отвратительный.

— А его манеры?

— Ну…

— Он честолюбив?

Она не смогла сразу ответить на этот вопрос, хотя именно на этот вопрос могущественные банкиры и председатели коллегий и департаментов, полномочные представители бюрократии и отставные генералы, хотели получить ответ. Как тайные стражи обидчивого, своенравного, стареющего мира, находящегося в постоянных тисках социальной и экономической депрессии они были невероятно чувствительны к любому выдающемуся человеку, будь то проповедник или солдат, путешественник, мыслитель или убийца. Хоксквилл хорошо понимала, что ее мнение может привести к тому, что многие не поддержат его.

— Его не интересует пост президента, — сказала она.

Один из членов клуба неопределенно хмыкнул и это могло означать: если так, то у него не может быть и других устремлений, которые могли бы вызвать у нас тревогу; а если нет, то все равно он беспомощен, так как постоянный успех призрачного президентства — это исключительно заслуга всего клуба, что бы не думали президенты и члены клуба. Люди сдержано зашумели.

— Трудно сказать наверняка, — промолвила Ариэль. — С одной стороны его самонадеянность кажется смешной, а его цели настолько грандиозны, что их невозможно выполнить. Но с другой стороны… Его частые и настойчивые требования, например, похоже намекают на какие— то секреты, которые «были на картах». И все-таки я думаю, что в его словах есть доля истины, что о нем говорили карты, несколько карт, я только не знаю, какие именно.

Она посмотрела на своих слушателей, которые молча кивали головой, и почувствовала угрызения совести за то, что привела их в замешательство, но она и сама была в тупиковой ситуации. Она провела несколько недель с Расселом Эйдженбликом в отелях, на самолетах, небрежно маскируясь под журналистку /телохранители, которые окружали Эйдженблика легко разобрались в ее притворстве, единственное, чего они не могли сделать это заглянуть в ее мысли/, но теперь у нее было еще меньше возможностей, чем когда-либо высказать предположение о цели его деятельности, чем когда она впервые услышала его имя. Прижав пальцы к вискам, она медленно и внимательно мысленно прошлась по уголкам своей памяти, где за последние несколько недель новый блок для хранения информации о Расселе Эйдженблике. Она знала, когда он может появиться и цепь каких событий он может возглавить. Он не появится. Она могла бы нарисовать его или вызвать его образ в памяти. Она могла видеть его за залитыми струйками дождя окном пригородного поезда, ведущего бесконечные разговоры — при этом его рыжеватая бородка вздрагивала, а широкие брови то поднимались вверх, то соединялись в одну линию над переносицей. Она видела, как он страстно обращается к шумящей аудитории; она видела слезы в его глазах и настоящую любовь, которая передавалась ему от благодарных слушателей. Она могла видеть, как он гремит голубой чашечкой с блюдцем, поставив их на колени после очередной нескончаемой лекции на собрании женского клуба в окружении суровых последовательниц, каждая из которых предлагала подержать его чашку или блюдце или протягивала ему кусок торта. Лектор: именно он настоял на том, чтобы его звали так. Они прибыли первыми и уладили вопрос с его приездом. Лектор остановится здесь. Никто не имел право пользоваться этой комнатой, кроме лектора; ему был положен автомобиль. Их глаза не разу не наполнились слезами, пока они сидели за аналоем во время его лекции, лица оставались непроницаемыми и бесстрастными, как лодыжки, затянутые черными носками. Все эти картины она вызвала в св яти. Она надеялась, что сможет пройти по закоулкам памяти и найти его там, вдалеке, и он откроет свое истинное лицо, которое было ей знакомо давным-давно, но он не подозревал, что это известно ей. Так это должно было быть, как не раз бывало в прошлом. И теперь члены клуба ждали, молчаливые и недвижимые, ждали ее распоряжения; между колоннами и на бельведере стояли просто одетые единомышленники; каждый держал в руках эмблему, по которой можно было его узнать — эти опознавательные значки она сама дала им. Это были корешки проездных билетов, карточки гольф-клуба, алые клочки бумаги от мимеографа. Их она видела довольно ясно, но ОН не появится.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});