Большой, маленький - Джон Кроули

— Не так уж и забавно, — сказала Люси. — Это будет интересно и весело только сначала.

— Папочка, — сказала Тэси, глядя на дрожащего отца, — ради бога, не сиди здесь в пижаме.

Он встал, запахнув на себе халат. Сегодня днем надо будет обязательно убрать с крыльца летнюю мебель, пока ее не засыпало снегом.

ДРУГ ДОКТОРА

Сместив фокус, Джордж Маус из ниши с старом каменном заборе наблюдал, как Оберон пересек старое пастбище, сокращая путь в Медоубрук. Луговой мышонок в зажатой в зубах травинкой и мрачными мыслями в голове смотрел, как человек двигался в его направлении, наступая на мертвые ветки и сухие листья, которые шуршали и трещали под его ногами. Ах, какие огромные и неуклюжие ноги. Обутые в ботинки, намного больше и тяжелее, чем лапы бурого медведя. Один только факт, что у низ всего две ноги и они редко приближаются к его норке, заставлял мышонка чувствовать к ним большее расположение, чем к разрушительнице мышиных домиков корове, которая была его личным врагом-чудовищем. Когда Оберон приблизился, действительно пройдя очень близко от ниши в стене, где сидел мышонок, того охватило удивление. Это был мальчик — очень выросший — однажды он приходил с доктором, который был другом еще пра-пра-прадедушке мышонка; это был тот самый мальчик, которого луговой мышонок видел, когда сам был крошечным; с голыми руками и оцарапанными коленками он внимательно вглядывался в знакомый домик, пока доктор закладывал в память пра-пра-прадедушки то, что теперь было хорошо известно не только среди поколений луговых мышей, но и во всем огромном мире. Нахлынувшие воспоминания преодолели естественную робость, он высунул свой носик из ниши в стене, где он прятался, и сделал попытку поздороваться:

— Мой пра-пра-прадедушка знал доктора, — пискнул он. Но парень прошел мимо.

Доктор умел разговаривать с животными, но мальчик, скорей всего нет.

ПАСТУХ В БРОНКСЕ

Когда Оберон, утопая по щиколотку в золотых листьях, стоял на перекрестке, а Смоки отрешенно стоял перед своими дочерьми, озадаченными его молчанием, Дэйли Алис, укрытой стеганым одеялом, снилось, что ее сын Оберон, который жил теперь в городе, позвонил, чтобы рассказать ей, как у него дела.

— Сначала я недолго был пастухом в Бронксе, — его голос звучал расслабленно и затаенно, — а когда наступил ноябрь, я продал шерсть.

Он рассказывал, а она представляла себе Бронкс, о котором он говорил: его зеленые заросшие травой холмы, чистоту, прозрачный воздух между холмами и низкими влажными облаками. Она представляла это так ясно, как будто сама побывала там, когда он был пастухом, прошла по протоптанной тропинке, вдоль которой лежали темные лепешки помета животных; в ее ушах звучали их сетования, а в носу стоял запах влажной шерсти. По его рассказам она представляла себе своего сына, как он стоит с посохом в руке и смотрит вдаль в сторону моря, а потом на запад, откуда ветер приносит перемену погоды и на юг, через реку, туда, где темнеет лес, растущий на небольшом островке…

Потом он сменил свою обувь и гетры на приличный костюм, а вместо посоха взял трость для прогулок и, хотя он никогда не описывал это подробно, она ясно представляла, как он вместе с собакой Спаком /хорошим сторожевым псом, который достался ему вместе со стадом и с которым он никогда не расставался/ отправился вдоль реки в сторону Гарлема и подошли к 37-й улице, где была переправа. У старого паромщика была красавица пра-правнучка, румяная, как ягодка и серая, плоская скрипящая и стонущая лодка; Оберон стоял на носу, а паромщик греб по течению к пристани на другом берегу. Он заплатил паромщику, Спак выскочил на берег и он тоже ступил не оглядываясь на сушу и вошел в дремучий лес. Был полдень; солнце, бросавшее свои скудные темно-желтые лучи то тут, то там сквозь пелену серых облаков, казалось таким холодным и нерадостным, что ему захотелось, чтобы наступила ночь.

Чем дальше он шел, тем чаще мысленно возвращался к этому своему желанию. Между парком Святого Николаса и Кафедральной аллеей он сбился с пути и опомнился только, когда заметил, что карабкается куда-то вверх по каменной террасе, поросшей лишайником. Огромные деревья склонялись к скалистой поверхности своими узловатыми ветвями, напоминающие подагрические суставы, они скрипели и трещали над его головой, когда он проходил; в сумерках они выглядели очень нахально. Тяжело дыша, он взобрался на высокий камень и в просвете между двумя деревьями увидел, как уходило за горизонт серое солнце. Он осознавал, что был все еще далеко от города, а теперь наступила ночь; его многие предостерегали о том, как опасно ночное время в этих местах. Он почувствовал себя маленьким и беспомощным, вернее, он становился маленьким. Спак тоже заметил это, но ничего не сказал. Ночью появились какие-то живые существа. Оберон заторопился, спотыкаясь на каждом шагу и это заставило существа подойти поближе; тысячи глаз окружали его в полной темноте. Оберон взял себя в руки. Он не должен показать им, что боится. Он повесил свой саквояж на палку. Бросая незаметные взгляды направо и налево, он с трудом шел в направлении города; со стороны казалось, что он прогуливается, хотя это совсем не было прогулкой. Несколько раз он неуклюже наталкивался на огромные деревья, которые ветвями упирались в самое небо /наверняка он становился все меньше/, но всякий раз быстро опускал глаза; он не хотел показаться здесь чужестранцем, который не знает, что есть что; и в то же время он не мог удержаться от того, чтобы время от времени не бросать быстрые взгляды на тех, кто смотрел на него — кто с ухмылкой, кто со значением, а кто безразлично — пока он шел. Пока он, спотыкаясь и падая, выбирался из этой ловушки, в которую угодил, он удивлялся отсутствию Спака. Теперь, будучи таким маленьким, он мог бы взобраться на спину собаки и подвигаться гораздо быстрее. Но Спак выказал полное презрение к своему новоявленному новому господину и убежал в направлении Вашингтонско шенности, чтобы самостоятельно испытать свою судьбу.

Один. Оберон вспомнил о трех подарках, которые на прощание дали ему сестры. Он вынул из саквояжа тот, который дала ему Тэси и дрожащими пальцами разорвал небесно-голубую обертку. Там была многоцветная ручка и карманный фонарик. Ручной фонарик; там даже была маленькая батарейка. Он нажал кнопку и фонарик загорелся. На его свет прилетело несколько светлячков, а несколько лиц, которые были особенно близко, отпрянули в сторону. В свете фонарика он увидел, что стоит перед крошечной деревянной дверью; его путешествие завершилось. Он постучал несколько раз.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});