Связанные звездами - Минни Дарк

тем, как дочь вихрем ворвалась на кухню.

– Ненавижу его, – взвыла Фиби.

Она швырнула чехол с саксофоном на пол и стряхнула с плеч рюкзак.

– Привет, радость моя, – поздоровалась Элис.

– Я его ненавижу! Ненавижу его больше, чем кого-бы то ни было, живого или мертвого, ненавидела до сих пор. За всю историю ненависти не бывало еще чувства столь сильного, как моя ненависть к этому напыщенному бледнолицему невежде!

– Чаю? – спросила Элис.

– Не желаю его знать. Ненавижу, не выношу, презираю, не перевариваю, и… эм… терпеть его не могу. Ты бы видела, как он читает Шекспира. Думает, весь такой умный, а сам не узнает пятистопный ямб, даже если тот укусит его за ягодицу. Да он не заслуживает права жить.

– О ком ты?

– О Люке… Фостере, – выплюнула Фиби. – Вот о ком.

– А кто он?

– Новенький.

– В это время года?

– Его родители больше не могли позволить себе колледж Святого Грегори, поэтому забрали его оттуда и навязали на наши головы. На мою голову! Я обращаюсь к тебе, обращаюсь к самой вселенной: что во мне есть такое, что заставляет какую-то божественную сущность, там, в небесах, думать, что я заслужила страдания такой силы? За какой грех, я тебя спрашиваю, я теперь вынуждена ходить на театральные занятия с этим ларем, полным всяких мерзостей? С этой разбухшей водянкой, с этим пузатым бочонком хереса, с этим мешком, набитым требухой[87]…

– Откуда это?

– «Генрих IV». Часть первая, – сказала Фиби в сторону, а затем продолжила: – Проклинаю его. И не только его, но и отца его, и мать его в придачу. Проклинаю каждого из предков его, чья глупая невоздержанность привела к появлению этой поганой, грязной кучи сала в моем театральном классе! Надеюсь, ядовитые черные вдовы отложат яйца в его мошонке! Надеюсь, он подцепит редкую и отвратительную кожную болезнь и будет вынужден сидеть дома и никогда, ни разу…

– Было бы эффектнее, если бы ты не любовалась собой в зеркале, пока разглагольствуешь, – вставила Элис.

– Что? Да тут даже зеркала нет!

– Солнышко, я же не слепая. Я вижу, как ты любуешься собой, выдавая все это.

Элис постучала испачканным в муке пальцем по темному стеклу микроволновки, оставив похожий на кавычки след.

– Это портит твое выступление, милая. И так было всегда. Даже когда тебе было три.

– Ма-а-ам. Это серьезно. Он сорвал мой театральный экзамен! Сорвал! И теперь я наверняка провалюсь. А когда я провалюсь, виноват в этом будет только этот омерзительный, сморщенный моржовый… причиндал и его айфон.

– Я думала, сегодня школьный экзамен.

– А какая разница? Это мой любимый предмет! Ну кто в наши дни ставит на рингтон «Bad to the Bone»[88], если он, конечно, не мерзкий… чирей.

– Постой. Ты ненавидишь этого беднягу Люка… потому что его телефон зазвонил во время твоего театрального экзамена?

– Он испортил ее. Мою прекрасную Джульетту. Ты же знаешь, как я к этому готовилась! Но только я дошла до «и резкость голосов, чудовищных, как стоны мандрагоры», то есть как раз вошла в образ, как тут – та-да-да-да-да, взвыл этот Джордж, чтоб его, Торогуд. Я полностью потеряла концентрацию и больше не смогла сосредоточиться.

– Ох, Фибс, – сказала Элис, – Мне жаль, милая.

Под легким прикосновением маминой сочувствующей руки Фиби сдулась, как продырявленный воздушный шарик. Она рухнула на стул и облокотилась на кухонный стол. Ее светло-каштановые локоны разметались по столешнице.

– Я буду его ненавидеть всегда, – заявила она.

И тут зазвенел дверной звонок.

– О, боже, – вздохнула Фиби, закатывая глаза. – Там же мистер Спотсвуд, да?

– Возможно, – согласилась Элис с натянутой улыбкой.

– Сколько раз сегодня?

– Этот третий.

– Полагаю, ты хочешь, чтобы я открыла дверь, – сказала Фиби.

– А ты можешь? Пожалуйста?

– Ла-адно, – протянула она и поднялась на ноги.

За те годы, что они прожили бок о бок с постепенно теряющим память мистером Спотсвудом, Фиби нашла пару способов, как вести с ним беседу. Если мистер Спотсвуд снова будет рассказывать о том, что собирается голосовать за Роберта Мензиса[89], Фиби скажет ему, что, по ее мнению, это отличный выбор. А если мистер Спотсвуд заговорит о том, как удивился, включив телевизор и увидев цветную картинку, Фиби просто согласится, что эти новые технологии – нечто потрясающее. Подходя к двери, Фиби тренировала готовность воображения импровизировать. Однако, когда она открыла дверь, за ней оказался не мистер Спотсвуд, а Люк Фостер.

Фиби едва заметно потрясла головой, словно пытаясь избавиться от галлюцинации, в которой здесь, перед ее дверью, стоял мальчишка с густыми, лукавыми бровями и огромным вихром надо лбом.

– Я, эм, спросил Мэдди, где ты живешь, – заговорил Люк, протягивая ей белый картонный стакан с логотипом модного дорогого кафе, о котором Фиби слышала, но никогда там не была.

Не получив ответа от потрясенной Фиби, он торопливо продолжил:

– Она сказала, ты любишь молочные коктейли. Это со вкусом лайма. Надеюсь, она меня не разыграла.

Он слегка наклонил стакан вперед, предлагая ей забрать его. Но Фиби просто моргала, не в силах выловить ни одного слова в бурном водовороте обрывочных мыслей, затопивших ее мозг.

– В качестве извинения, – объяснил Люк. – За сегодня. Мне жаль, что я был таким придурком. И не только потому что ты рассердилась, но и потому что твой монолог был лучшим, что я услышал за весь урок. Ты потрясающе талантлива.

Расстояние от входной двери до электрической плиты 1970 года производства, на которой Элис Винтергрин помешивала загустевший сироп с кусочками чили, было совсем небольшим. Поэтому Элис стала невольным свидетелем беседы между Фиби и Люком. Она слышала, как мальчик говорил ее дочери о том, что летом в Ботаническом саду будут ставить «Ромео и Джульетту» и предлагал в качестве достойного извинения достать им билеты, если она не возражает; слышала и сбивчивую речь Фиби, выражающую полное согласие. Когда на подоконник вскочила Тигги и мяукнула, словно хотела поделиться сплетней «ни за что не угадаешь, кто стоит перед нашей дверью», Элис в ответ выдала улыбку Чеширского кота.

– Я искренне считаю, мисс Тигги, – заметила Элис, и начала помешивать против часовой стрелки, – что теперь нашей девочке остро понадобится эффективное контрпроклятье. Согласна?

Скорпион

Каждый год, приход Хеллоуина, под изодранным плащом которого все еще мелькали кости языческого Самайна, напоминал людям Северного полушария о приближении нешуточной битвы между жизнью и смертью, которой была для них зима, и о необходимости почтить духов умерших предков. Но для жителей Южного полушария, где Хеллоуин наступал прямо перед открытием крикетного