Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

в центре столицы грандиозную карту-мозаику с изображением Империи в эпоху ее наибольшего территориального расширения, достигнутого в период правления императора Траяна. Это было недвусмысленным сигналом всему миру – покончив с внутренним противником, дуче все охотнее обращался к внешней политике, намереваясь применять в ней методы, хорошо зарекомендовавшие себя в фашистской Италии. Вместе с укреплением корпоративного государства менялась и тональность официальной пропаганды. Отчасти стараясь отвлечь население от внутренних проблем, в то же время она отражала изменения в настроениях высших эшелонов власти, начиная с самого Муссолини.

Уже второе в ХХ веке глобальное потрясение Запада (первым стала Мировая война) означало, по мнению дуче, что «дух Великой французской революции» окончательно почил в бозе, а ведущий свой отчет с 1789 года буржуазно-капиталистический мир обречен на гибель. Вместе с ним в область истории должно было отойти и доминирование Франции в Западной Европе, и господство Великобритании на Средиземном море. В то же время, дуче не преминул отметить, что колониальные империи Лондона и Парижа во многом смягчили удар экономического кризиса для их метрополий – стало быть, Италия также должна повторить путь, пройденный англичанами и французами в XVIII–XIX веках, укрепив и расширив собственные заморские владения за счет стремительно слабеющих «буржуазных плутократий». В ретроспективе можно сказать, что именно на рубеже 20–30-х годов определилось новое лицо итальянской дипломатии, что выразилось в постепенном ее разрыве с прежними союзниками по Антанте и начале «большой политики», чьей конечной целью должна была стать гегемония Рима на Балканах, в Северной Африке и на Средиземном море, которое вновь должно было стать «нашим морем», как в эпоху Древнего Рима. «Нам нужен воздух, чтобы дышать, земля для расширения, уголь и нефть для наших машин, горизонты и флот для героизма и поэзии… наша раса обнаруживает ныне столько физической мощи, что ее право на распространение по всему миру так же неоспоримо, как право бурных потоков вливаться в море», – захлебывалась в велеречивом восторге фашистская пресса.

С конца 20-х годов военное производство страны неуклонно расширялось: к середине следующего десятилетия Италия стала своеобразной «танкетной сверхдержавой», опередив все страны мира по числу этого вида вооружений. Изменения коснулись и флота, и авиации, хотя действительная картина итальянской военной мощи была бесконечно далека от созданных пропагандой миражей. Но что толку было обращаться к фактам, если Муссолини явно предпочитал верить красноречивым журналистам, а не бесстрастной статистике? К прискорбию для фашистского режима, дуче всерьез воспринимал фанфаронаду собственной печати, а потому поступал в полном соответствии с газетными заявлениями о военном потенциале страны.

Однако, общественные настроения в Европе сыграли немалую роль в том, что преувеличенное представление об итальянских вооруженных силах постепенно стало доминирующим и оставалось таковым почти до конца 30-х годов. В то время как в «капиталистических странах» царил страх перед повторением событий 1914–1918 гг., в Италии радостно рапортовали о создании «самых лучших в мире» военных кораблей и самолетов, тысяч новых танкеток и сильнейшей в Европе армии. Это стало неплохим подспорьем для итальянской дипломатии, но еще большую роль сыграло то, что новое поколение европейцев не желало расплачиваться за «грехи отцов» или жить в атмосфере ненависти, присущей общественной жизни стран – участников Мировой войны.

Ставшая чрезвычайно популярной в те годы «окопная правда» совпала с еще одним быстро набиравшим популярность жанром – антиутопией, с характерной для нее темой будущей новой гигантской войны-бойни. Больше всего европейцы боялись, что какая-нибудь досадная «случайность», вроде убийства сербскими террористами австрийского эрцгерцога, приведет к еще одной мировой войне. В фильмах, литературе, живописи того периода изображались картины опустевших городов, непригодных для жизни после воздушных бомбардировок и применения химического оружия, пугая зрителя и читателя надвигающейся угрозой войны, способной своими катастрофическими последствиями поставить точку в истории современной цивилизации. «Никогда больше» – этот лозунг объединил миллионы людей. Аналогичный уровень опасений перед угрозой новой войны возникнет только сорока годами спустя, породив в 1970-х гг. многочисленные антивоенные движения по всему миру. А в 20–30е года главная надежда избежать повторения Мировой войны возлагалась на Лигу Наций – «форум всех наций мира», призванный, по замыслу его создателей, предотвращать международные конфликты.

Если воля избирателей понуждала демократических лидеров Европы поддерживать идеи, заложенные в основании Лиги, то Муссолини не забывал использовать и такой фактор, как страх европейских правительств перед «мировой революцией». «Красные» не преминут воспользоваться открывающимися перед ними во время войны возможностями, считали в Лондоне и Париже, – в современных условиях продолжительная война между великими державами неизбежно приведет к экономическому коллапсу и разрушению всех основ порядка, и в то время как уцелевшие после воздушных налетов горожане будут биться с фермерами за продовольствие, в Европу хлынут свежие войска Красной Армии, а «агенты Коминтерна» помогут колониям освободиться от власти потрясенных метрополий. Отчасти, именно благодаря подобным представлениям Муссолини и получил возможность потрясать кулаками на международной арене, не очень опасаясь последствий. Слишком многие во Франции и Великобритании полагали, что с дуче следует обращаться очень аккуратно, чтобы ни в коем случае не спровоцировать фашистского диктатора на развязывание войны в Европе.

Но такой подход не мог остановить Муссолини. Он никогда не желал ограничиваться скучными для него вопросами бюджетной или тарифной политики, но прежде его внешнеполитические возможности (равно как и цели) были достаточно ограниченными, теперь же он ощущал себя и Италию в силах замахнуться на большее.

Еще с обстрела Корфу он знал, что до известного предела может действовать как угодно – и, по мнению дуче, в последние годы этот предел отодвинулся намного дальше, чем прежде.

Выступая весной 1934 г. нижней палате итальянского парламента, Муссолини сформулировал свои взгляды следующими словами: «История говорит нам, что война – это процесс, который сопровождает развитие человечества. Возможно, это трагический рок, который тяготеет над человеком. Война для мужчины – это как материнство для женщины. С философской и идейной точек зрения, я не верю в бесконечный мир». О будущей войне в Италии много говорилось уже со второй половины 20-х годов: подписывая очередное соглашение или декларацию о неизменном желании поддерживать мир, Муссолини не забывал сообщать своим министрам и генералам, что все это не более чем не имеющие никакого значения бумажки. Итальянцы – нация воинов, и лучше «прожить один день львом, нежели сто лет овцой». Италия должна быть готова нанести «разящий удар» – с начала 30-х годов фашистская риторика была перенасыщена бессмысленными ура-патриотическими фразеологизмами. Дипломатия Муссолини становилась все более агрессивной.

Итало-французские отношения начали постепенно, но неуклонно охлаждаться, и главную роль в этом сыграли возросшие территориальные аппетиты Рима. Французам, которые со временем стали главным