Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

выгоднее и целесообразнее покупать недостающее зерно в Европе.

Поэтому реальные итоги «битвы» носили двойственный характер. С одной стороны, фашисты действительно приложили много усилий для улучшений в сельском хозяйстве – помимо пропаганды и простого финансирования дуче стремился придать кампании системный подход и стимулировал научные разработки, фактически двигаясь в направлении, которое в итоге приведет к сельскохозяйственной «Зеленой революции» второй половины ХХ века. Осушение болот или улучшение инфраструктуры тоже не могло не сказаться самым положительным образом на итальянской провинции. Кроме того, в отличие от происходившего примерно в тоже время сталинского «великого перелома на селе», все эти достижения не сопровождались многочисленными людскими жертвами. Неудивительно, что итальянские крестьяне стали такой же надежной опорой режима, как это случилось в наполеоновской Франции. При этом в обоих случаях падение лояльности произошло не из-за идеологических или экономических разногласий с властью, а исключительно по причине нежелания отдавать своих сыновей для участия в безнадежной войне. Возможно, эта параллель с Бонапартом могла бы утешить Муссолини, но дуче прожил после своей отставки не слишком долго и, судя по всему, осмыслить эти аналогии не успел.

Но в остальном битва за урожай не приблизила фашистскую мечту – отток населения в города продолжался, а падение цен на зерно больно ударило по бюджету страны, лишившейся в результате излишней ретивости администраторов дохода от многих экспортных продуктов. Не слишком были довольны и горожане, вынужденные оплачивать успехи битвы из собственного кармана. Капиталовложения в сельское хозяйство, осуществленные в 20– 30-е годы, оцениваются сегодня экономистами как малоэффективные и малоперспективные: несмотря на отдельные успехи, в целом производство «росло вширь» и не модернизировалось. Разумеется, пропаганда постаралась затушевать негативные стороны, оглушая итальянцев и заграницу баснословными цифровыми показателями, хотя даже Муссолини скрепя сердце вынужден был признать, что первый шаг в широко задуманной кампании по деурбанизации не принес желаемых результатов, а доходы от экспорта продукции итальянского сельского хозяйства уменьшились.

Подобным образом обстояли дела и в других отраслях. Правительство активно скупало находящиеся на грани банкротства предприятия, стараясь не допустить их закрытия и роста безработицы, но увеличение доли государственного сектора в промышленности привело в итоге к падению конкурентоспособности и росту коррупции. Не слишком хорошо шли дела и с сохранением рабочих мест: только по официальным данным, число итальянских безработных между 1929–1933 годами выросло в три раза, достигнув миллиона человек. Газеты, еще вчера обещавшие новое и лучшее будущее для всей нации, призывали теперь итальянцев сделать так, чтобы достижения предыдущих лет не были потеряны. Тем, кто сомневался, приводили соответствующие цифры из европейской статистики: миллионы английских или французских безработных должны были «успокоить» итальянского читателя и вызвать у него гордость за дуче, сумевшего спасти Италию как от ужасов капиталистического мира, так и от советской «кровавой практики». Тем не менее нехватка собственных и колониальных сырьевых ресурсов, а также экономическая слабость Италии делали амбициозную цель добиться промышленной автаркии к середине 30-х гг. по-прежнему недостижимой.

Большинство исследователей расценивают личные заслуги Муссолини в успехах итальянской экономики и поддержании социальной стабильности как незначительные. По их мнению, правительство лишь эксплуатировало благоприятную экономическую конъюнктуру, иначе говоря – Муссолини просто повезло. Италия была слишком экономически неразвитой, слишком промышленно слабой, чтобы испытывать экономические и социальные потрясения наравне с США или Германией; в частности, более бедные и менее социально обеспеченные по сравнению со своими соседями итальянцы не ощутили из-за Великой депрессии особых изменений к худшему – не то что англичане, американцы или немцы.

Итальянцы связывали с фашистским режимом повышение уровня жизни, наступившее после кризиса Мировой войны, и продолжали надеяться на дальнейший рост благосостояния – а Муссолини удалось связать достижение этого роста с собственной деятельностью на посту главы правительства.

В действительности же страна только к 1935 году начала приходить в себя от последствий мирового кризиса, но из-за начатой Муссолини в том же году войны с Эфиопией экономическое положение продолжало оставаться тяжелым. Троекратное уменьшение внешнеторгового оборота в период между 1929–1934 годами и расходы на военную кампанию в Африке привели к тому, что финансовая стабильность фашистского режима так и не достигла уровня середины 20-х годов. Государственный долг постоянно увеличивался, достигнув к началу Второй мировой войны астрономической цифры в 145 миллиардов лир. Дилетантские попытки Муссолини вмешаться в проблемы с национальной валютой в конечном итоге приводили лишь к росту инфляции – к сожалению для режима, диктатор не извлечет из этой ошибки никакого урока, и в годы Второй мировой Италию будет ждать новый, уже совершенно катастрофический, виток инфляции.

Увы, в стране уже давно не существовало оппозиции, способной подвергнуть действия фашистского правительства критическому анализу, и ошибочные экономические решения не могли быть исправлены своевременно. Попытка итальянской политической эмиграции организовать в начале 30-х годов масштабный и зрелищный пропагандистский акт закончилась ничем: вылетевший из Франции самолет разбросал над Римом до полумиллиона листовок, но это не привело к падению режима. Молодой пилот погиб на обратном пути, не справившись с управлением, а эмиграцию вновь захлестнули склоки и взаимные обвинения в работе на фашистскую политическую полицию.

В Италии же были благодарны дуче за то, что партия и правительство не позволяли закрывать обанкротившиеся предприятия, организовывали детские лагеря отдыха и масштабные общественные работы, дававшие возможность сотням тысяч итальянцев прокормить свои семьи, заботились о ветеранах войны и пожилых людях. К юбилейному десятилетию «марша на Рим» страна могла похвастаться наименьшим количеством безработных среди великих держав, и хотя данные статистики были весьма сомнительными, фашистская Италия предлагала своим гражданам вполне сносную социальную защиту, особенно по меркам прежних лет, когда отчаявшиеся люди выходили на демонстрации, устраивая настоящие побоища с полицией.

И в самом деле, в стремлении снизить уровень безработицы и сохранить гражданский мир фашистское правительство не останавливалось перед административным вмешательством в экономику, зачастую искусственно создавая рабочие места – итальянских предпринимателей заставляли сохранять потерявшие значение вакансии. Жители страны одобряли такой подход, а потому, когда вслед за восьмичасовым рабочим днем упразднили и «праздник Первомая», то это не вызывало сколько-нибудь массового неодобрения.

Итальянцам платили не слишком много, но этого хватало на то, чтобы жить вполне достойно – купить жене платье к празднику, раз в неделю сходить в кино на новый американский вестерн или в уютный ресторанчик всей семьей. Никто не голодал (для самых неудачливых партия регулярно устраивала бесплатные обеды), а дети, состоявшие в фашистских молодежных отрядах, ездили отдыхать за государственный счет в приморские лагеря отдыха. Глава обычного итальянского семейства развешивал в своем доме портреты короля, дуче и Римского Папы – он мог ими гордиться: давно простому итальянцу не жилось