Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

– У Оксаны тоже было, – подтверждает Филюк значимо. – Тоже задёргались, оказалось – херня.

– Ага, – тяну вместе с дымом, просто чтобы хоть как-то отреагировать на искреннюю поддержку. – Всё тип-топ, – сиплю на задержке дыхания.

Из-за ворот раздаётся автомобильный сигнал, и Эмир выходит из дома с трубкой у уха и пультом во второй руке, а я поджимаю яйца в ожидании плохих новостей. И то, что они будут именно таковыми, сомнений нет никаких. Нутро огнём горит.

Матвей выходит один, громко хлопая дверцей. Смотрит затравленно, зажмуривается на мгновение, подготавливаясь, дёргается всем телом, но шаг навстречу так и не делает.

Иду сам, печатая шаг. Друга взглядом прожигаю, как будто это он корень зла, но причину для бешенства имею вполне обоснованную, с рыком выталкивая ему в лицо:

– Какого хуя ты оставил её там одну?!

– Она не одна, – с трудом разжимает челюсти Мот, принимая мой взгляд. – С Панфиловым.

Сжимаю пальцы в кулак и замахиваюсь, чтобы от души врезать ему в нос, но мою руку перехватывает Эмир.

– Я тебе, сука, доверил! – ору Матвею в рожу, окончательно сатанея и брызжа слюной. – Тебе! Отъебись ты! – дёргаю рукой, по касательной задевая плечо Мота и тут же набрасываюсь на него: – Ключи!

– Хуй ты куда поедешь, – отзывается тот спокойно. Хмурится только, в остальном как будто вообще, блядь, не с ним разговариваю. Только рот открываю, только воздухом лёгкие наполняю для марш-броска по его нервам, как он продолжает: – Она просила не приезжать. И не звонить. Ночь под наблюдением, дальше по обстоятельствам.

– Ты, блядь, нормальный вообще? – теперь ржу. Хоть куда-то перенаправить ту слепую ярость, что бушует за грудиной. Рёбра, нахер, трещат от сгустка неистовой злобы, ежесекундно разрастающегося до аномальных размеров.

– Не приезжать, потому что будете в одном месте и станете слишком лёгкой мишенью, – растолковывает, уверен, её словами и, мать его, с расстановками. – Не звонить, потому что будет переживать и станет только хуже. Панфилов, потому что выставил у палаты служивых. И… врежь мне, а? Тошно пиздец.

Руки опускаются, а кулаки разжимаются. Грудак только вибрирует, как будто ломится кто-то изнутри, помогая себе стенобитным орудием.

– Ещё кое-что просила передать, – делает очень аккуратный заход и кивает Эмиру, чтобы отошёл. Напрашивается, падла. – Цитатой.

– Ну? – хриплю, слабо шевеля пальцами в разминке.

– Если ты отступишь от своего плана – уважать перестану. Если оставишь дочь и подставишься – сама закопаю. У Чекалиных во дворе.

Пару секунд обрабатываю полученную информацию. Нет, я не тупой. В экстренной ситуации реагирую молниеносно, решения принимаю радикально, безошибочно и без сожалений. Но не когда она диктует условия. Не когда её образ стоит перед мысленным взором. Не когда её голос долбит по барабанным перепонкам.

– Под вишней, – выдыхаю с нервным смехом, припоминая её давнюю угрозу.

Как же хороша она была в тот момент… злющая дерзкая валькирия, вышедшая на тропу войны. Спасать тогда меня приехала, воительница моя. Всех на место поставила, меня из дерьма вытащила, Чекалина бизнесменом заделала, женила, из Кошелева добропорядочного гражданина общества слепила, Филюку пинок скорости отвесила, пообещав солнечных малышей, Ленку с Матвеем свела, блудливые руки Арсения новым делом заняла, мать мою уберегла, Эмира с семьёй примирила, себе ребёнка забацала, со всем справилась и слиняла [1].

Так, секундочку…

Под черепушкой заскрипели ржавые шестерёнки, приходя в движение. Мозги зашевелились, принося ощутимый такой дискомфорт своими нерасторопными и пока хаотичными перемещениями. Прошлое нахлобучило, приглушая звуки, перед глазами замаячили картинки её безрассудств, под ложечкой противно засосало.

Она неуправляема. И я её прикончу.

– Убью ведьму, – проговариваю вслух, вызывая недоумение у окруживших меня мужиков. Сам себя слышу, но с собой даже не отождествляю, таким собственный голос кажется отчуждённым. – Придушу голыми руками, – упорно гну свою линию, странным образом начиная улыбаться. – Стопудово прикончу. Пизда рулю.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Давай ты успокоишься… – начинает было Миха, но под моим взглядом затыкается.

– Ты выглядишь неадекватно, – морщится Мот.

– Надежда штурмует мангал, – ловко переключает моё внимание Эмир.

– Блядь, – брякаю коротко и несусь спасать чугунный шедевр, громко запевая: – Надежда, мой компас земной! – подхватываю её на руки в последний момент и вздыхаю: – А удача – награда за смелость. Мамочка твоя очень смелая.

– Смеяя, – важно повторяет доча.

– И получит на орехи.

– Паючит. На аехи.

– Как и ты, если ещё раз подойдёшь к горячему мангалу, – строгий голос, брови в кучу, но моим мелким девчонкам на все мои ужимки, как обычно, класть.

– Неть, – отчаянно мотает кудряшками. – Не паючит.

– Паючит-паючит… – выдуваю протяжно, копируя её картавость, но, зато, вместе с частью напряжения.

Выбираю направление и иду подальше от опасного сооружения.

– Не паючит, – начинает хныкать со слезами на глазах. – Туда-а-а… – тянет ручки за мою спину.

– Никаких туда, – режу коротко и максимально строго, обливаясь кровавыми слезами из-за её надуманных. – Обратного пути нет.

Обратного пути нет.

Если вмешаюсь сейчас – чёрт знает, чем всё может обернуться. Одной ведьме известно, что в её голове. Что там за гениальный план родился, что она так безжалостно вонзила кинжал мне в спину, даже представить не могу. Остаётся только следовать своему собственному, по её же, блядь, указке. Немыслимо!

Чувствую, как накрывает раздражением. Как под куполом из собственных давящих мыслей оказываюсь, постепенно уменьшающимся в размерах. Как кислород вытесняет изобилием душащих негативных эмоций, заполняя всё пространство вокруг меня. И злость там на её безрассудство, и обида, что обвела вокруг пальца, и страх за её безопасность, и недоверие к чёртовому вездесущему Панфилову, и снова страхи и тревожность, и снова злость.

– Сейчас всё совершенно иначе, Павел, – Эмир кладёт лапу на моё плечо и второй рукой щекочет дочери животик. – Она предупредила. Нонсенс.

– Сильно сомневаюсь, что планировала, – отбиваю глухо, но не могу не улыбнуться, глядя на то, как хихикает и жеманничает доча.

– Уверен на двести процентов, что не планировала, – с такой же туповатой улыбочкой вещает Эмирчик, – но передумала. О чём это говорит? О чём, красавица? – уже к булке подкатывает, меня вообще как будто не существует.

– О чём? – сам для себя существовать перестаю, когда малышка смущённо зарывается в мою шею и обхватывает крошечными пухленькими ручками. – Я, нахрен, таю, – признаюсь другу шёпотом, прислоняясь щекой к голове дочери.

– Охотно верю, – ухмыляется с хитрым прищуром. – А говорит о том, что дрогнула наша железная леди. Могла размазать тебя, но пощадила. Что это, если не доказательство любви? Раньше не церемонилась.

– Страх, что за всё придётся платить, – ворчу привычно, но на душе значительно теплеет.

Какой я всё-таки нежный. Не блевануть бы ненароком.

– Не гони, – ухмыляется наглый чёрт и резко выхватывает у меня из рук мою Кнопку, тут же подбрасывая в воздух выше своей головы.

– Полегче! – вырывается из меня трясущаяся за своё драгоценное чадо мамаша, в то время как сердце перестаёт биться, пока он её не ловит. – Ещё раз так сделаешь, башку откручу! – возмущаюсь так громко, что начинают потешаться мужики, но мне похер. Жму к себе свой шоколадный батончик, кидая на каждого по очереди злобный взгляд. – Идите лесом.

У Эмира пацан-ровесник. У Филюка ещё двое, чуть помладше. У Михи тоже мальчик вот-вот будет. Посмотрим ещё, кто будет смеяться последним. Моя пуговица – самая красивая на всём белом свете.

Пиздец как гордо задираю подбородок и сваливаю в дом, преисполненный достоинством. Достаю карандаши и раскраску и до самого ужина рисую каракули на радость дочери.

– Паш, стол накрыт, – непривычно ласково зовёт Лилька, касаясь моего плеча. Отрываюсь от своих художеств и вижу её смущённую улыбку. – Чего? – отчаянно краснеет, увиливая от зрительного контакта. – Ты милый. Никогда бы не подумала… пойдём уже.