Твой пока дышу (СИ) - Семакова Татьяна

Сжимаю кулаки и дёргаю рукой, вырываясь из хватки Панфилова.

– Линда! – вскрикивает нервно, пытается перехватить за плечо, но я тяжеловозом пру к намеченной цели: сладкой парочке, отреагировавшей на вопль и переставшей изучать ротовые полости друг друга.

– Скотина, – шиплю на Куманова, невежливо пихнув Лерку в плечо. Этого в плане не было, просто сделала себе приятное. – Какой же ты мудак!

– Что-то не так? – вскидывает брови и стискивает зубы.

– Ты… ты… – захлёбываюсь своим горем и позволяю себе разрыдаться. – Ты чудовище! Мне помощь нужна! Поддержка! А ты! Ты! Сволочь! Сволочь! – с каждым новым словом толкаю его в грудь обеими руками, но он ни на миллиметр не сдвигается с места. Всё равно что со стеной биться: лицо его также не выражает ни одной эмоции. Лишь глаза… глаза его полны боли и, зараза такой, вины.

– Линда, давай без спектаклей, – морщится, берёт Леру за руку. – Я так понимаю, ты больше не беременна?

– И слава Всевышнему, – шепчу дрожащими губами, часто моргая, чтобы видеть его более-менее отчётливо. – Уберёг.

– Я заказал тест ДНК на отцовство, – произносит разборчиво, как для идиотки. – И мы оба знаем, что я узнаю. Поэтому, будь любезна… свали, на хуй, из моей жизни.

Так жёстко это выбивает, с такой злобой, с такой холодностью, что я верю. В ту секунду я ему верю, отшатываясь с широко распахнутыми глазами.

Дрожат уже не только губы, дрожу я вся. Мороз по коже летит, ознобом пробивает до костей, как будто на улице не тридцать градусов, как будто я в своём тонком платье стою по колено в сугробе, а вокруг меня кружит настоящая метель. Щеки щиплет словно на морозе несколько часов провела, пальцы на руках немеют и покалывают, ног вообще не чувствую.

– Я неясно выразился? – слегка повышает голос до рыка, но этого достаточно, чтобы мои ноги начали подкашиваться.

Глаза прикрываю и по всем признакам вот-вот грохнусь в обморок, но Слава подхватывает меня на руки и спешно выносит из зоны поражения.

– Линда, это игра, – нашёптывает, устраивая на переднем пассажирском месте, с которого отлично видно, что парочка вернулась к своим нежностям, ласкаясь прямо на улице. – Перебор, как по мне, но всё же игра.

– Знаю, – бормочу, постепенно возвращая себе самообладание. – Слав, сумку забыла на стойке администратора…

– Чёрт… я сейчас. Только не выходи из машины, окей?

– Да, только заведи… духотища… дышать совсем нечем.

Слишком хорошая игра, Куманов, – беснуюсь мысленно, прожигая его взглядом. – Слишком.

Едва Слава скрывается за дверью, резво перебираюсь на водительское кресло и срываюсь с места. По плану ли я действую? О, нет. Я в бешенстве.

Со скрипом торможу возле Куманова, едва не отдавив ему ноги, и шиплю через заблаговременно приоткрытое окно:

– Ты за это ответишь, понял?

Пашка моргает. Медленно, давая понять, что понял меня прекрасно.

– Заживо закопаю, – бросаю очередную угрозу и ловлю его слабую ухмылку.

Вот бы снова его увидеть… Переиграю этого психопата Глеба. Переиграю!

– Линда! – возмущённо кричит Панфилов, и я тут же выжимаю педаль газа, выворачивая руль, но на полном ходу всё равно сношу бампером его красавицы «Ауди» помойное ведро.

Упс.

Ладно, пофик, Кошелев починит.

Для усиления эффекта лишаюсь ещё и правого бокового зеркала, выезжая за ворота. Всё равно никогда толком не смотрю в него.

Теперь нужно оказаться как можно дальше от переполненных людьми улиц, на случай если Глеб решит вновь побаловаться взрывчаткой, но в таком укромном местечке, где меня хотя бы по частям сможет найти Паша. И такое, увы, я знаю лишь одно.

– Чёрт, – недовольно бубню себе под нос, сворачивая на знакомом светофоре в сторону старой лодочной станции.

Кожа аж зудеть начинает при приближении. Омерзением с головой накрывает, но эта разруха, ржавые лодки и гниющий причал как нельзя лучше передают моё душевное состоянии. Ну, во всяком случае, со стороны так должно казаться.

Выхожу, громко хлопнув дверцей и размазывая по лицу слёзы. Плакать по заказу – моя фишка. Ещё в детстве научилась, когда мать отдала меня на воспитание бабке, в методах которой был лишь кнут. Стараюсь не лезть в самые дебри, но трава всё равно по пояс, а кое-где и выше. Паутина противно за кожу цепляется, мошка над головой кружит, о мелких прожорливых тварях, наверняка уже облепивших моё красивое платье в мелкий цветочек, стараюсь даже не думать, и продолжаю удаляться от дороги в сторону причала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Трясёт, когда ступаю на шаткие доски. Туфли где-то по пути сбросила, идти в них было совершенно невозможно, ногу поранила, окрапивилась, пальцы об осоку изрезала, села на край, ноги к воде свесила, реву белугой, но осторожные шаги за спиной всё равно ощущаю. Кожей его присутствие чую.

Игнорирую.

Вздрагиваю только когда слышу знакомый щелчок у уха. Резко оборачиваюсь, всхлипываю и пытаюсь подняться в наивном порыве удрать, но Глеб опускает меня обратно, надавив свободной рукой на плечо.

– Да что тебе надо от меня, больной ты ублюдок?! – ору, задрав голову и щурясь на солнце.

– Всё и ничего, – флегматично ведёт плечами и садится рядом, продолжая держать меня на мушке.

– Просто. Отвали, – чеканю зло. – Или убей. Плевать.

– А как же твоя дочь? – смеётся подло и выуживает из-под мышки мою папку из клиники. – Что тут у нас?

– Дай сюда, – рявкаю, дёргаясь в его сторону, и получаю прикладом в челюсть. Не сильно, но неприятно.

– Не хочу тебя бить, – молвит отстранённо. – Ты слишком красива. Но придётся, если будешь плохой девочкой.

– Да пошёл ты, урод, – шиплю с презрением и вновь пытаюсь встать, но он стреляет в причал в метре от меня и приказывает:

– Сидеть.

Так бы и болтала с ним, ну до чего милый парень. Где, чёрт возьми, Панфилов с его погонами?!

– Псине своей приказы отдавать будешь, – огрызаюсь, с силой толкая его под локоть.

Глеб от неожиданности роняет пистолет в воду, пару секунд с недоумением смотрит мне в глаза и наверняка раздумывает, а не отправить ли меня следом, но вдруг начинает гоготать на всю округу, запрокинув голову.

– Больной, – констатирую коротко и собираюсь уже без опаски подняться, но в его планах совсем другое.

В его планах – поцелуй.

Припечатывает к себе так некстати для меня освободившейся рукой, и пока он языком пересчитывает мои зубы, размышляю над смыслом бытия, не оказывая особенного сопротивления.

– Да отвали ты! – мычу ему в рот через время, «опомнившись». Отталкиваю, брезгливо вытираю рот и отодвигаюсь подальше, сурово столкнув брови у переносицы. – Тебя точно не долечили!

– Я никогда и не болел, – пожимает плечами, открывая папку. – Просто батя решил, что это лучше, чем сесть. Для него, разумеется, я был талантливым мальчиком.

– О чём ты? – хмурюсь, проявляя теперь уже ненаигранный интерес.

– О том, что, если бы вы не влезли, я бы, может, остался жив. А теперь… мне терять нечего, красавица. Я по-любому труп. У-у-у… да тебе сексом месяц заниматься нельзя. Облом. Я надеялся покувыркаться. Эта костлявая достала, ни сисек, ни жопы, а всё ради искусства. Может, пососёшь?

– Сам себе отсоси, придурок, – сержусь, наотмашь отвешивая ему подзатыльник.

– Да лан, не бухти, – посмеивается миролюбиво и откладывает папку. – У меня к тебе деловое предложение, красавица.

– Ага, затолкай его себе туда, куда солнечный свет не проникает, – ехидничаю с широкой улыбкой. – Мало того, что ты конченый, так тебя ещё и все менты города ищут. Этого, соседнего и ещё чёрте какого.

– О, ну проблемы с законом, тебя, конечно же, волнуют в первую очередь, – театрально закатывает глаза и корчит недовольную мину: – Можешь перестать строить из себя святошу.

– Как ты верно подметил, у меня дочь, – кривлюсь язвительно, – и лучше сдохнуть, чем сидеть. Так что пошёл ты со своими предложениями прямиком в ад.

– Я в нём родился и вырос, – отвечает серьёзно. – В огне, дыму и криках. Придумай что-нибудь поинтереснее, чем отправить меня домой.