Печать Джа - Артем Углов

спину и уставился в звездное небо над головой. Хотел было послать Гаскинса, а потом вдруг понял, что не испытываю злости. Что взять с дуболомного вояки, у которого всего одна извилина в голове и та, как известно, прямая.

— Р-раз.

Единожды довелось увидеть мозги в анатомическом театре столичного Лядово. Они хранились заспиртованными в большой стеклянной банке. На вид серые и невзрачные, с поверхностью, сплошь испещренной извилинами, что у земляного ореха. Видать умным был их обладатель.

— Два.

Интересно, а я бы согласился, чтобы мои мозги выставили на всеобщее обозрение? За тысячу кредитов точно нет, а за десять может быть и подумал. Мертвецу плевать, что с телом после смерти станется.

— Три.

Жаль, что анатомический театр церковники прикрыли. Сначала разрешили, а потом за директором пришли, заодно уничтожив все имеющиеся экспонаты. Даже сморщенного младенца с двумя головами не пожалели. Вот где жуть была настоящая.

— Четыре.

А еще была шестипалая рука. Лишний палец торчал сбоку ладони и казался маленьким. Ленька утверждал, что при жизни он не двигался и мешал хозяину, словно большая бородавка на подбородке. Может и мешал, а может, наоборот, помогал зарабатывать, демонстрируя уродство любому желающему за пару медяков.

— Пять.

Ежели задуматься, к чему лишний палец? Чтобы ложку в руках держать — трех будет достаточно, а нож крутить и четырьмя можно. Взять, к примеру мой случай. Отрезали фалангу мизинца и что — хуже стало? Вполне рабочая рука, только порою простреливает и воду не любит до жути: ни холодную, ни горячую.

— Шесть.

У человеческого тела есть много лишних частей, об этом директор театра рассказывал. Называл их атавизмами и рудиментарными пережитками, доставшимися от далеких предков. Почему наши предки были шестипалыми, спросить не успел. Директора через три дня после открытия увезли, а больше никто и не знал.

— Семь.

Если бы была возможность, я бы от волос отказался. Те, что на голове, пускай растут, а на спине не хотелось бы. Ходить волосатым медведем, как Мармыш с Кузнечного переулка, ну нафиг. Зимой толком не греет, а летом пацанва у реки задразнит. Станет требовать, чтобы скинул шубейку, прежде чем в воду лезть

— Восемь.

И подмышкам лишние заросли ни к чему. От пота волосы покрываются соляной коростой и становятся похожими на белесых червячков, поселившихся в протухшем мясе. Ох, и ругала меня Влашка, требовала стричь кусты, прежде чем в гости являться.

— Что здесь происходит? — раздался знакомый голос с порога. Я поднял тяжелую голову и попытался свести глаза в кучу. Картинка плыла и двоилась, но девичью фигуру все же удалось рассмотреть.

— Любезная сестрица, как рад вас видеть… А Гаскинс грозился меня пристрелить.

— Гаскинс, вы с ума сошли! — тут же накинулась на него баронесса.

— Я лишь пытаюсь избавить вас от проблем.

— И каким это образом, позвольте спросить? Тем, что убьете человека возле моего дома? Опустите револьвер, немедленно! Гаскинс, я вам приказываю!

— Как скажете, ваша светлость.

— Правильно, так его. Знай своё место, Гаскинс… а то совсем распоясался без пригляда, людям оружием грозить. И не просто людям — ближайшим родственникам.

Я с трудом поднялся на ноги. Мир вокруг кружился и плыл, а вместе с ним раздваивался образ любезной сестрицы.

— Уходи и не вздумай возвращаться, — произнесли две баронессы одновременно. — Из-за твоих выкрутасов возникли проблемы с Корпусом Охраны. Пришлось врать и теперь неизвестно, чем вся эта история закончится.

— Из-за меня? — искренне удивился я. — А не ты ли всему виной, дорогая сестрица? Хотя да, откуда тебе знать, если даже местная охранка не в курсе. Сига из Ровенска язык за зубами держит крепко и лишнего не болтает в отличии от настоящего Дудикова.

— Вас роднит другое — непомерное увлечение алкоголем, — бледные словно моль близняшки улыбнулись.

— Глумишься, а зря, потому как налет на гостиный двор затеяли по твою душу. Леонардо Моретти — знакомое имя?

— Снова Моретти, — нахмурилась девушка, — ты уже говорил о нем.

— Кто же виноват, что их развелось, как собак нерезаных. Я говорил о Матео — втором брате, а этот старший среди них. Получал информацию через портье в гостином дворе и выразил крайнюю заинтересованность двумя визитерами: одной дамой в широкополой шляпке и дуболомным воякой. Послал людей потолковать, вот только разговор у нас не сложился. Не люблю, когда ножом в рожу тычут.

— Баронесса, не слушайте вы этого проходимца, ему соврать ничего не стоит.

Зря Гаскинс волновался. В глазах девушки читалось плохо скрываемое сомнение, изрядно приправленное издевкой. Какой же я дурак, зачем нажрался? А с другой стороны — был бы трезвым, можети вовсе не отважился на серьезный разговор. Не верил, что смогу переубедить своенравную сестрицу, так оно по итогу и вышло. Теперь все что оставалось — пожать плечами и уйти.

Я развернулся, но не успел сделать и шагу.

— Минус сто кредитов, милый братец, а если еще раз увижу в невменяемом состоянии, то выйдет вся тысяча.

— Чего?

— Спать будешь на первом этаже, в бывшей складской. Конечно, комнатка не из лучших: завалов из старой мебели хватает, да и грязи немеренно, но тебе же не привыкать?

Мой рот открылся и беззвучно захлопнулся. А что еще оставалось сказать человеку, планировавшему провести эту ночь под открытым небом?

Глава 11. Новый дом

Встречать утро похмельным стало входить в привычку. С трудом продирать веки и шевелить куском вяленого мяса во рту, проверяя — все ли зубы на месте… Вроде все.

Картина вчерашнего дня медленно всплывала из небытия: бесконечная череда лиц, брошенные невпопад слова… и Гаскинс, зараза такая, опять пристрелить норовил. Тыкал стволом промеж глаз, ну да это картина привычная.

Я приподнял голову и огляделся. Кругом возвышались горы из завалов, кое-как прикрытых тряпками. Сплошной хлам, который в хозяйстве не сгодится, и который выкинуть жаль. Прямо напротив головы торчала обломанная ножка стула с острыми краями. Чуть выше вырисовывался край столешницы, а может секретера — так сразу не определишь, пока ткань не сдернешь.

Лежащая на полу рука дернулась и в воздух взметнулись клубы пыли: тысячи песчинок закружились в хаотичном танце, особенно заметных в лучах солнца, робко пробивающихся сквозь неплотно задернутые занавеси.

В носу помимо воли зазудело, и я разразился целой чередой чихов. Матушки-батюшки, до чего же здесь грязно! Кажись, названную складской комнату не подметали со времен постройки, а влажную уборку так и вовсе никогда не проводили.

Я поднялся и подошел к окну, обогнув по пути множество препятствий. Опрометчиво дернул край занавеси и вновь зашелся в кашле. Воздух