Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

— И что теперь делать? — спросил Миролюб.

— Откуда ж я знаю? — пожал плечами Казимир. — Вот сейчас жить. Не бежать бегом куда-то…

— Что? Домой пойдём? — съязвила Матильда.

— Ну вас, — махнул на них рукой старик.

— А всё-таки, — бередил всех Миролюб. — Хоть один из нас понимает, куда мы идём и зачем. Вот утром мы встанем и пойдём в замок. К полудню мы уже будем в замке. И? Зачем? Я ничего не понимаю. Мы придём в замок, походим по нему и уйдём оттуда? Такая у нас цель?

— Я вот соглашусь с Миролюбом, — отозвался Ярослав. — Я тоже не особо понял, куда и зачем. И, знаете, пока мы шли туда, я вроде как старался, всё думал: «Вот дойдём, тогда…» А что тогда, об этом я не думал. Шёл себе и шёл. Старался, спешил. А вот сейчас, когда мы почти дошли, когда у ворот, я и растерялся. Вот она — цель. Она достигнута. Что дальше? Жизнь-то не кончается. Было ведь делом жизни — прийти во дворец во что бы то ни стало. А вот, оказалось все не так уж и плохо. Страшно было думать в избе, рассуждать было жутко, как пойдём, что делать будем… А пока шли и шли себе, так и время незаметно прошло. Я вам одно скажу: я никак не думал, что мы до замка дойдем. И вот теперь мне страшнее, чем в самом начале. Я не знаю, что буду делать, после того, как мы придём в замок. В жизни ж смысла теперь нет. А Казимир правильно говорит, а жизнь-то я и не жил. Я просто бегом бежал к этому замку. Жил на бегу. Впохыхах. А вот завтра к полудню и конец. А я? Что я успел? Веньку схоронить? А, может, Лея и права была, когда говорила, что нужно обратно идти, а во дворец не соваться. Вот так всю жизнь и ходить от одной цели к другой, от стены к стене, но не доходить ни до одной…

— Ладно тебе, — отозвалась Лея. — Я по другой причине не хотела вас к замку вести. Причина в другом была, чудес всё больше, магия вокруг, и не самой доброй магии вокруг всё больше…

— А я говорил! — напомнил Иннокентий. — Говорил, чем ближе маги ко дворцу, тем сильнее магия. Причем магия та сильнее, которая против того, чтобы во дворец вошел Иннокентий. Если бы Лея не остановила свою компанию, хоронили бы Кешу в высокой траве у тракта.

— Так вот, почему он — женщина! — догадался Миролюб. — Чтоб, если что, не на того напали!

— Сечёшь, малец, — похвалила его толстуха.

Иннокентий вскочил и внимательно разглядывал своё тело в отблесках костра, будто впервые его видел.

* * *

— Спишь? — Иннокентий осторожно толкнул ногой толстуху.

— Нет. Не имею такой привычки, — улыбнулась женщина.

— Ну, скажи ты мне, пожалуйста, зачем мы премся в этот замок? Я не хочу быть никаким королем. Даже если я единственный, кто имеет на это право. Вот Казимир про жизнь говорил. Я именно жить и хочу. А эта вся власть, когда сидишь на троне, одним глазом смотришь, чтобы тебе яду не подсыпали, другим — чтоб саблей башку не отхватили…

— Да почему ты решил, что тебе прямо во что бы то ни стало надо в короля превращаться.

— А зачем тогда? — Иннокентий развел руками.

— Ты же знаешь, что твой отец — Серый, Морок?

— Знаю.

— А кто он? Знаешь? Какой он? Знаешь? — пытала толстуха.

— Так никто не знает. Аксинья только страхом тебя описывала, Казимир вон картины живые перед глазами вообще смотрел, плакал и мочился. А какой он не знает никто. Злющий, наверное… А так вроде как туман он, или в тумане, поэтому его Серым зовут, ну, потому что неясно что такое….

— Да, — вздохнула толстуха. — Наверное. Это все, что о нем обычно говорят. Но это те, другие, а ты-то сын.

— Знаешь, мне вообще не нравится быть сыном такого… Ну, не самого хорошего отца…

— Чего это не самого хорошего? — искренне удивилась толстуха.

— Будто сама не знаешь. Ведь он всем голову морочит, оттого и морок. Да все от людей скрывает. Любого очаровать может да обмануть. Болезни тоже он творит. С ума сводит. А больше всего страхом их всяким пугает. Ведь никому добра не сделал, только вредит. Вредитель какой-то. А я должен за него отдуваться. Да и история, как он на свет появился, сама знаешь…

— Ты дураков больше слушай, — фыркнула тетка. — Кому он голову морочит? Аксинье-то? А ты вспомни, что после обморочки-то случилось? Она тебе помогать стала. А до этого надеялась со свету сжить… А Казимир картинки в башке глядел зачем? Чистился, корешки свои вспоминал, мать свою… А до того, кому служил? Аксинье! То-то же! А Аксинья лихие дела творила, ох лихие!

— Так, хорошо, погоди-ка… А кто Казимиру сначала мозги заморочил, чтоб он все забыл? — перебил ее Иннокентий.

— Тоже я, — вздохнула тетка.

— Как это «тоже я»?

— А вот так, — сказала женщина. — Я и есть Морок.

— Ты женщина? — попятился назад Иннокентий.

— Ну, если ты дурак, то я, конечно, женщина… Садись-ка рядом лучше. Тут всю ночь надо рассказывать.

Иннокентий недоверчиво уселся невдалеке. Сон как рукой сняли. Он подбросил в костер пару полешек и вопросительно уставился на толстуху.

— Всё рассказывать не буду. Только напомню тебе свой вопрос. Помнишь, я спросил, Морок он какой? Ты не знал, что ответить. Сказал, что туман. По сути так и есть. Все у Морока хорошо. Любого может обмануть: птицей может летать по поднебесью, волком рыскать по оврагам, лисицей брехать в лесу, совой ухать в ночи, красоткой петь в долине… Собой только не может быть. Сам Морок и не знает, какой он. Потому что у него нет обличья. И вот представь, все Морок может, ни в чем отказа нет, все знает, все видит. Одного нет — облика. Зато мечта есть. Понятно, какая?

— А зачем ему облик? — удивился Иннокентий. — Если Мороку дать свой облик, то он и перестанет быть Мороком.

— Дурацкий вопрос, — обиделась толстуха. — Когда у тебя есть все, кроме мелочи, ты все отдашь за эту самую мелочь. Отдашь, даже понимая, что этой мелочи не существует…

— Кому отдашь?

— Тому, кто пообещает. Все равно, кому. Лишь бы сказали: «А я тебе помогу».

— И кто сказал?

— Нетрудно догадаться. Все по-семейному. Моя мать, кто ж еще. Я племяннице помочь только должен… Без меня бы Кларисса не победила Светозару… И Казимиру я тогда же голову заморочил, да и не только ему, чтобы встали в услужение Евтельмине…

— А чего ж теперь все обратно разморочил? — спросил Иннокентий. — И главное меня зачем выволок из деревни?

— Ну, зачем разморочил… Ведь это просто… Блажь прошла, понял то, что ты с самого начала так просто обсказал: если Мороку дать облик, то он и перестанет быть Мороком. Блажь прошла… Понял, что обманули, что просто использовали… Хочу исправить все…

— Вот дела! — усмехнулся Иннокентий. — Морока да обморочили… Ну, так тебе и надо, нечего над людьми издеваться.

— Хе-хе-хе, — зашлась тетка мелким смехом. — Без меня б тут и жизнь бы давно кончилась…

— Да не ври!

— Вот и не вру! Это глупые люди, однодневки, которые родятся, живут да помирают, меня злом считают. Тот, кто смотреть да думать умеет, только на меня и рассчитывают. Вот видал человек своровал что-то, а потом опять, а дальше снова. И ворует, и ворует. А все кругом говорят, мол, когда ж его накажут, как это земля его носит… А некоторые, знаешь, даже завидовать ему берутся, везет, мол. А никто не знает, что человек тот и рад бы воровать перестать, да никак. Сам вот он понимает, что не по правде живет, зло творит, а бросить не может. Что ни задумает, а все у него воровство выходит. Пойдет милостыню бабкам в воскресный день отдавать, а хоть черешни да сворует. Да и сам не замечает, как. В ловушке, голубчик. Попался ко мне в лапы. Люди много со стороны о чем говорят, да только в голову-то никто еще забраться не сумел, кроме меня. И никто не знает, что там, в голове-то, у человека делается. А бывает человек на хорошее дело идет, а ему всякая травина на свой манер подсобить спешит. А? Узнаешь? То-то же. Когда человек хороший, я его к добру да правде веду, а когда гнилой — он у меня, родименький, не выберется ни за что.

— А почему его к правде не пустить? Он изменится и тоже будет хорошим? — не выдержал Иннокентий.