Морок (СИ) - Горина Екатерина Константиновна

Скрип парчи и мышиный скрип будто ринулись ему навстречу, с каждым шагом флейтиста, они становились всё громче и громче. От мерзкого скрипа музыканта тошнило, судорога и мороз пробирали до костей, в уши будто кто-то вставлял стержень и прокручивал его там, внутри. Юноша едва удерживался, чтобы не разодрать их в кровь.

Совсем обессилев, он прижался к стене, стараясь заглушить всё, что слышал. В голове будто что-то щёлкнуло и звуки замерли. Флейтист раскрыл глаза и постарался вглядеться в темноту, впереди будто были какие-то отсветы. Разувшись, он, мягко ступая, продвинулся вперед. На этот раз ему удалось обмануть подвальное эхо, и ни одно его движение не было замечено темнотой. А вот он увидел довольно странную картину.

В темнице сидела женщина, она заламывала руки кверху (при этом её широкие парчовые рукава, раздутые по самым последним требованиям моды, наподобие бочки, тёрлись о платье, волосы, друг о друга), восклицая:

— Ну, что ж ты за дурак! Поди сюда! Открой же мне дверь!

Флейтист узнал скрип парчи, который чуть не свёл его с ума совсем недавно, узнал хозяйку голоса и наконец-то спокойно выдохнул.

Однако новый звук, звук шлёпающих подошв, заставил его вновь насторожиться. Слева от флейтиста в направлении комнаты с королевой направлялся ключник. Каждый его шаг звучал так, будто он вступал всякий раз в маленькое болотце. Флейтист даже пощупал пол под ногами, но тот был сух.

Добравшись до королевы, ключник нашарил замок, которым запиралась решётка, а потом движением руки, будто снимает с пояса ключи, подхватил невидимую связку и заскрипел внутри замка несуществующим ключом.

— Ну, что же ты за дурак! Иди уже! Что за дурак! Где твои ключи! Иди ищи! — закричала королева.

Снова послышались хлюпающие шаги, в этот раз они отдалялись. Флейтист уверенно приник к темнице королевы.

— Моя королева! — начал он.

— А! Флейтист! Ну хоть один разумный человек. Этот старый дурак где-то потерял ключи и не может никак меня открыть!

— Да, я всё это видел, — улыбнулся флейтист. — Как вы, моя королева? Я только узнал, что вы в заточении, и тут же бросился вам на помощь. Если вы изволите подождать, я тут же отыщу ключи и вернусь к вам.

— Было бы очень кстати, да поживее бы! — вздохнула королева.

— А пока меня не будет, может, принести вам плед?

— Я не замерзла…

— Но тут, кажется, сыро?

— Почему?

— Судя по шагам старого ключника, ему приходится ступать по лужам?

— Ха-ха-ха! — рассмеялась королева. — По лужам слез!

— Нет, но…

— Да ты не понял. Я не преувеличиваю. Этот бедолага так расстроился, что запер меня и теперь не может открыть, что наплакал столько, что сам до нитки вымок от собственных слез. Впервые такое вижу. Но он действительно ступает по лужам своих слез, которые льются из его старых глаз прямо в его старые башмаки!

«Это вы еще не знаете, что он уже почти целый день мертв», — подумал про себя флейтист, а вслух сказал:

— Я потороплюсь, моя королева! Скоро я вернусь с подмогой.

— А я пока верну старого дуралея, пусть скребёт в замке, как мышь, всё веселее.

* * *

Лекарю теперь являлись какие-то чудные образы в сознании. Казалось ему, что он спит, но сон был так удивителен, что в это же время ему казалось, что он думает о том, что он спит. Перед глазами мелькали чёрные пылинки, он вяло тянулся за ними рукой, силясь поймать. Самым прекрасным было то, что голова перестала болеть. Вместо этого её наполнили шорохи и звуки, слышалось, будто кто-то рядом маршировал, отдавал приказы, хихикали барышни, бранился пекарь, всё это было настолько ясным, что лекарь мог разобрать каждое слово, расслышать любые диалоги, а посему он крайне был восхищен тем, какой талант сочинительства и придумывания всяких историй открылся ему после удара по голове.

Новый явившийся образ был смутно знаком и крайне навязчив. Лекарь смотрел на мельтешившего перед его глазами юношу и пытался вспомнить, где его уже мог видеть. Юноша без устали спрашивал про ключи. Лекарь, в уме которого закручивался новый интересный сюжет при виде исступленно пытавшегося добиться ответа на вопрос молодого человека, радостно улыбнулся, предвкушая лихой поворот сюжета и новую интригу, решил, что называется поддать парку, и послал героя своей новой придумки в самые опасные и страшные приключения:

— На краю деревни, что стоит сразу по левую руку от подъемных ворот, есть широкое поле, по краю поля — могилы, там, под четвертой плитой от востока…

— Родненький, в себя приди, что ж ты мелешь. Ты ключи взял? — почти взмолился флейтист.

Лекарь собрал морщины на лбу, свёл брови к переносице, проморгался:

— Значит, всё-таки бред?

— Бред, ты вспомни, куда ключи дел или не брал ты?

— Не брал, ключник мёртв был, его хоронили на закате, три бабы плакали, лиса венки несла…

— Ну, надеюсь, что ключи не брал…

— Жене, жене скажи, что я здесь, она волнуется, — на краткое время лекарь вырывался из полузабытья.

Флейтист выскочил из комнаты, а через некоторое время к лекарю ворвалась его запыхавшаяся толстая женушка, а с нею затянулись под одеяло, осели на занавесках клубы пара и запахи вареной и пареной снеди, смешанные с запахами розовых капель и каких-то лекарственных снадобий. Предводительствовали её появление у кровати болящего охи, вздохи, крики и прочие женские хлопотания, способные самого последнего и гадкого человека на земле убедить, что он не зря прожил жизнь.

Лекарь приоткрыл глаза.

— Милочка, все хорошо, я просил тебя найти, зачем же ты?

Она закрыла его рот своей пухлой ручкой.

— Молчи, муженёк, не трать силы…

Он старался поцеловать каждый пухлый белый, туго обтянутый кожей пальчик, но она вырвалась и уже у открытого рта его явилась большая ложка, наполненная жидкостью с налётом радужного масла, подрагивающего от каждого движения.

Он благодарно поднял глаза неё и едва не расплакался. Рот его скривился, а жена, ловко воспользовавшись образовавшейся возможностью, влила туда горячее лекарство. Лекарь часто заморгал глазами, пытаясь судорожно схватить воздух ртом.

— Беладонна? — ласково спросил он, глядя на жену.

Та кивнула.

— Может, надо было что-то другое? Я так спешила, а там было написано «боль в голове, шум в ушах, нарушение зрения, помутнение рассудка, видения, помешательство».

— Нет-нет, ты моя умница, ты всё правильно сделала. Только в следующий раз… не торопись… Очень хочется пить, воды, — прохрипел лекарь. — Неужели ты сама во всем этом разобралась, во всех банках и склянках?

— Конечно сама! — обиделась жена. — Я всё давно могу сама!

Она по привычке надула губки и отвернулась, но вскоре вспомнила, что мужа в этот раз нужно было по-настоящему спасать, и капризничать было некогда. Лекарская жена, принося свои обиды в жертву мужчине, гордилась и восхищалась собой.

— А я сегодня весь день как на иголках, сначала искала королеву, потом тебя, — продолжала болтать лекарская жена, поднося к губам мужа стакан прозрачной холодной воды.

Вдруг она замерла и прислушалась. Лекарь тоже услышал ругань фрейлин королевы, он даже одну из них узнал по голосу. Женщины ссорились из-за заколок, одна обвиняла другую в краже, так как её отец был всем известным картёжником. Обычная несуразная склока.

Лекарь попытался пошутить над незадачливыми фрейлинами, но жена остановила его.

— Это именно то, что я искала! — воскликнула она. — Я искала, а нашёл ты. Вот, что значит семья.

Лекарская жена развеселилась и трепала мужа за бледнеющую щеку. Лекарь уже почти не видел своей жены, но знал, что вот это пятно, расплывающееся в его глазах, и есть она. Он ещё узнавал её по голосу.

— Королева в темнице, — тихо проговорил он, с трудом ворочая языком в пересохшем рту. — Пить, пожалуйста!

— В темнице! — воскликнула жена. — Я сейчас! Это, понимаешь, это слуховые ходы. И ведь я их нашла, я должна сказать об этом королеве. Полежи тут, я мигом, туда и обратно.