Проект Садовник. НАЧАЛО - МУЛ

деньги. Как только поднялся в номер, то сразу вызвал горничную и приказал нагреть воду и оттереть до блеска мелкого господина, который стоит рядом со мной. Его одежду выстирать и заштопать, а сейчас подготовить, по возможности, замену. Гаврош, попытался, что то возражать, но я добавил, что это приказ, а приказы, как известно, не обсуждаться.

Привела Гавроша горничная, примерно через час, злого, как чёрт, но чистого с расчёсанными волосами. Когда одаривал монеткой девушку за труды, спросил: трудно было? Она ответила, что у неё в семье двое младших братьев, так этот по сравнению с ними настоящий ангел. В это время, ощупывающий кровать, на которой он сидел, Гаврош разглагольствовал на тему: что это пусть принцессы моются, хоть каждую неделю, а ему со мной, как настоящим боевым мужикам, достаточно раз в два месяца. В это время принесли наш поздний ужин, и он переключился на другую тему, забыв временно о своей помывочной обиде. Пришло время ложиться спать, и Гаврош примеривался, как бы ему улечься на такую шикарную, для него кровать, искоса бросая взгляды на меня видя что я тоже начинаю раздеваться. Тогда я ему прямо заметил, что юному рыцарю неприлично подглядывать, как переодевается молодая девушка, возможно в будущем, дама его сердца. Этой фразой я его свалил на повал. Он, не отрывая удивлённого взгляда, уставился на меня широко открытыми глазами. Мне это, в конец, надоело и я рявкнул:

— Хватит раздевать меня взглядом, выискивая мои выпуклости! Быстро закрыл рот с глазами и повернулся к стене! И не смей менять позу, пока не разрешу!

Такого полного обалдевания, я еще не встречал. Он сидя на коленках, повернулся на кровати лицом к стене, зажмурив глаза, дополнительно закрыв их руками и кажется даже окаменев.

Когда я стал жить в номере гостиницы, то я первым делом пошел в лавку для знатных дам, и купил себе самую тонкую женскую ночную сорочку. Находиться круглые сутки в мужской одежде, хоть и подогнанную под моё женское тело, очень тяжело, а спать голым, не мог заставить себя психологически, вот и приходилось переодеваться перед сном. Завершив процедуру я разрешил ему повернуться ко мне и посмотреть. Сквозь тонкий материал явно проступали мои девичьи прелести, и будущий рыцарь, наконец, поверил, что это не розыгрыш с моей стороны, а истинная, правда.

— Ну что же это? Ну как же это? — только и мог он повторять, видя, как грозный непобедимый воин, который стал для него настоящим кумиром и примером для подражания, оказался обыкновенной девчонкой.

— Ты разочаровался во мне, и хочешь, чтобы я вернула тебе клятву?

— Простите меня, что позволил вам усомниться во мне. Я клятве не изменю никогда. И мне всё равно, кто у меня хозяин или хозяйка. Я буду верен вам, как и обещал, до моего самого последнего дыхания!

— Ладно, проехали. Я по-прежнему считаю тебя своим верным другом, поэтому слушай и запоминай. На самом деле меня зовут Алиса, и это сейчас для всех государственная тайна. Для тебя я, как и прежде господин Максим. И не дай тебе бог, хотя бы случайно, или во сне, назвать меня Алисой, если я не в платье. А сейчас давай ложиться спать, а ночь тебе даётся для того, чтобы ты обдумал и осознал всё, что сегодня с тобой произошло, и решил бы, как ты собираешься жить дальше на этом свете.

Утром, когда проснулся Гаврош, то я уже умылся и оделся в свою обычную одежду, и заказал завтрак, поэтому отворачиваться и закрывать глаза, ему не пришлось. Как только он слез с постели, то был отправлен мной, принимать водные процедуры. Ослушаться меня, он не посмел, зато вернувшись относительно чистым, начал ворчать себе под нос, что если командир девушка, хоть и притворяющаяся парнем, то это настоящая беда для подчиненных. Услышав это его сопение, я заявил, что если мои уши доложат мне ещё раз о подобном, то он у меня весь день проходит, одетый как девочка. Эта угроза эго впечатлила, и он заткнулся.

После завтрака стали решать вопрос, кому заплатить долги Тука, чтобы они попали по назначению. Тогда Гаврош сказал:

— Трактирщик из Трёх поросят, где мы вчера вечером сидели, является по слухам, которые ходят среди бандитов, другом детства самого Питона, некоронованного короля ночной столицы, и который оказывает дядюшке Милену, своё покровительство. В районе трактира не имеет право совершиться ни одно преступление. За этим строго следит служба безопасности Питона. Нарушение неотвратимо карается смертью. Там обратила внимание: — тут я его перебил и сказал, чтобы он немедленно прекратил обращаться ко мне как к девушке. И пусть только попробует ошибиться, при народе, хоть бы один раз, то сильно пожалеет об этом. Гаврош извинился и продолжил: — там ОБРАТИЛ внимание, даже нищих почти нет, только личные доверенные самого Питона. Я тебя туда специально повёл, потому что наши туда, стараются не ходить. Это единственный, мой знакомый, который имеет связи наверх. Остальные, кого я знаю, мелочёвка, вроде Горла.

— Ну что ж, наденем шкуру серого волка, и наведаемся в гости к Ниф-ниф, Наф-наф и Нуф-нуфу. Весёленькая будет видно встреча. Гаврош доедай свой завтрак и собирайся. Через десять минут, мы выходим.

Трактирщик, дядюшка Мишлен, встретил нас, как самых дорогих гостей. Он, радуясь, что нам понравилась его кухня, предлагал стать его постоянными клиентами, обещая хорошие скидки. Во время своей болтовни, его внимательный взгляд ощупывал меня с Гаврошем с низу доверху, как будто что то искал. Вдруг меня осенило: он видно пытался обнаружить следы вчерашней нашей ночной стычки с Пауком. Лиса говорила о нескольких целях, которые находились в отдалении и не вмешивались: это, скорее всего, были люди дядюшки Мишлена. Ох, как не прост этот трактирщик. Наконец, ему надоело юлить, и он спросил прямо: хорошо ли мы добрались до гостиницы? Вот тут то он и прокололся: я негде не светил тем, где у меня находиться логово. Но в ответ, изобразив на лице выражение деревенского парня, ответил вопросом на вопрос: а что плохого может случиться со мной, и моим другом в самой Столице?

Потом я попросил господина Мишлена, уделить нам немного своего личного времени, для приватного с ним разговора, и желательно без свидетелей, на что он ответил, что для таких дорогих гостей, ему нечего не жалко.