Триллион долларов. В погоне за мечтой - Андреас Эшбах

над камином.

– Узнаете?

Джон вгляделся в картину.

– Это Флоренция, – произнес он. – Один из мостов через Арно.

– Понте Веччио, да. – И добавила заговорщическим тоном: – Это нарисовал Малькольм.

– Правда? – Джон никогда не догадался бы, что Маккейн когда-то мог держать в руках кисточки.

– В молодости он некоторое время рисовал, – рассказывала миссис Маккейн. – Моего покойного мужа часто переводили с места на место, знаете ли, поэтому мы много путешествовали. Тогда мы жили в Италии, Малькольм устроился в компьютерную фирму и вскоре после этого перестал рисовать. – Ее глаза сверкнули. – Не говорите ему, что я рассказала вам об этом.

Джон смотрел на картину, не зная, что и думать. Глупо же считать это божественным знаком, правда? Но он не мог иначе. Когда-то они оба рисовали, потом бросили. Неважная деталь. Знак того, что им было предначертано встретиться.

– Мы все время откладываем кое-что, – произнес однажды Маккейн, когда они собирались вылететь на переговоры с советом директоров «Эксона» в Ирвинг, штат Техас, США. – Мой трудовой договор. Нужно уладить это, прежде чем я первый раз официально выступлю в качестве вашего управляющего.

– Ах да, – сказал Джон, потянувшись за ручкой. – Точно. Я вообще об этом забыл.

– Что ж, дел было много, – согласился Маккейн, вынул из кожаной папки документ на нескольких страницах в трех экземплярах. – Но вы ведь понимаете, время от времени приходится думать и о себе. Если мы сейчас не придем к соглашению относительно моего договора, получится, что я несколько месяцев работал бесплатно. И если окажусь на улице, выяснится, что вы не должны мне ни шиллинга.

Его опасения удивили Джона. Неужели он кажется британцу таким нерешительным?

– Ну, может быть, мы все же придем к соглашению, – попытался пошутить он и протянул руку. – Давайте.

Маккейн протянул ему подготовленный экземпляр и сказал:

– Прежде чем подписывать, внимательно прочтите. – Он сел, закинул ногу за ногу, скрестил руки на груди, словно готовясь к длительному ожиданию.

Джону пришлось заставить себя прочесть каждую страницу целиком, прежде чем перевернуть ее. Он и так с трудом понимал всю эту юридическую абракадабру.

И только когда он добрался до параграфа, где речь шла о зарплате, все изменилось. Написанное там было просто невозможно понять превратно. У Джона в буквальном смысле слова отвисла челюсть.

Маккейн требовал для себя годовую зарплату в сто миллионов долларов!

23

Глядя на число, красующееся на бумаге, словно нечто само собой разумеющееся, Джон почувствовал, как внутри у него поднимается горячая волна. И именно это нечто само собой разумеющееся и злило его, но в то же время он чувствовал себя непонятным образом вынужденным проглотить свою злость.

– А не слишком ли это, а?

Маккейн поднял брови.

– Что вы имеете в виду?

Джон приподнял листок. Внезапно ему показалось, что он весит целый центнер.

– Я как раз читаю параграф с зарплатой, и почему-то у меня такое чувство, что вы написали лишний ноль.

– Нет, совершенно точно нет.

– Но сто миллионов долларов… Во всем мире нет управляющего, который зарабатывал бы сто миллионов долларов в год, даже в первом приближении!

– Да бросьте, Джон. – В голосе Маккейна послышались нотки раздражения. – Сто миллионов – это проценты, набегающие на ваше состояние за один-единственный день. А я повышу ваш доход. Не напрягаясь, увеличу его вдвое. Это значит, что я верну вам свою зарплату в тройном размере. Покажите мне служащего на этой планете, который может утверждать подобное.

– Но суть не в этом. Мы ведь делаем все это не ради того, чтобы накопить еще больше денег? Я думал, мы здесь затем, чтобы выполнить мою задачу? Чтобы повернуть судьбу мира в другую сторону?

Маккейн изучал свои ногти.

– Вы же знаете, я делаю это не ради денег, Джон. Моя зарплата – это символ. Она символизирует то, что я – начальник крупнейшей фирмы в мире. Причем с огромным отрывом. Поэтому у меня должна быть с огромным отрывом самая большая зарплата, которую когда-либо выплачивали, вы понимаете? Такого не удержать в тайне. Да я и не хочу этого. Когда я буду сидеть напротив одного из тех ребят, который привык считать себя важной шишкой, я хочу, чтобы он знал: я зарабатываю в пятьдесят раз больше него. Таковы правила игры, Джон. Он узнает об этом и почувствует себя маленьким и незначительным, сделает все, что я скажу.

Джон снова посмотрел на число. Сто миллионов долларов. Конечно, теоретически он мог отказаться подписывать. Ему принадлежат деньги, ему принадлежит фирма, ему принадлежит здесь все: стул, на котором сидит Маккейн, бумага, на которой был напечатан договор, ручка, которой он должен его подписать. Он мог зачеркнуть число и написать другое, двадцать миллионов, или двадцать пять, или даже десять, что все равно будет кучей денег, и если Маккейн не примет этого, их пути разойдутся.

Теоретически. Практически он только что купил многонациональный нефтяной концерн, офисное здание стоимостью в миллион, нанял людей, подписал договоры… Он начал делать вещи, с которыми в одиночку сам не справится. Обо всем, что связано со сделками и миром экономики, он имел понятия меньше, чем Мурали, производитель пиццы. Он даже не сможет руководить газетным киоском, не говоря уже о предприятии, собственный капитал которого больше, чем у трехсот крупнейших предприятий после него.

Он почувствовал, как ладони стали влажными. Словно от бумаги шел жар. Он бросил взгляд на Маккейна, но тот сидел с каменным лицом.

Может быть, Маккейн не уйдет. Как бы там ни было, этот проект – дело всей его жизни. По крайней мере, он так говорил. А может, это был просто утонченный план относительно того, как быстро заработать много денег? Но даже если и так, у Джона нет выбора. Каким-то образом он оказался загнанным в угол, где ему не помогут все его деньги.

– Хм, – произнес Джон.

Вообще-то именно чувство беспомощности ему и не нравилось, не сама сумма. И возможно, Маккейн был даже прав в своих утверждениях.

В любом случае выбора у него не было.

Джон снова взял ручку, которая почему-то выскользнула из руки, когда он начал читать договор.

– Ну хорошо. – Он предпринял попытку обставить это как свое собственное решение. – Думаю, вы правы. Если принять во внимание масштабы, это совершенно справедливо.

Он перевернул последнюю страницу, нацарапал свою подпись на предусмотренной для этого линии, быстро повторил эту процедуру с остальными экземплярами, положил один из них в свою папку и протянул Маккейну остальные, которые тот принял безо всякого выражения на лице.

На миг повисла напряженная тишина.

– Окей! – нарочито легкомысленно воскликнул Джон, откинулся на спинку кресла и хлопнул в ладоши. – Когда отправляемся? Что собираемся делать с техасцами?

Маккейн встал.

– Мы поговорим с членами совета правления, всем приветливо пожмем руки, а потом уволим половину из них.

– Что? Почему это? – заморгал Джон. Казалось, в комнате вдруг стало на градус холоднее. – Это необходимо? Я имею в виду, они ведь явно хорошо делали свою работу, если «Эксон» – предприятие настолько прибыльное.

– Конечно. Но причина не в этом. Причина в том, что мы должны недвусмысленно дать им понять, что теперь все решаем мы.

– Что-что?

– Мы посадим туда своих людей.

Джон поднял руку.

– Подождите-ка. Это мне не нравится. Я не хочу иметь ничего общего с подобными играми во власть.

Маккейн холодно посмотрел на него сверху вниз.

– Джон, у вас в голове скрывается еще один предрассудок, от которого нужно срочно избавиться. Якобы мы можем делать то, что собирались, и при этом оставаться милыми, замечательными ребятами. – Он покачал головой. – Забудьте об этом. То, что мы потребуем от людей, не будет похоже на увеселительную прогулку и уж точно не будет никому приятно. Нас возненавидят за это. Наши имена на сто лет превратятся в ругательства, быть может, даже навечно. Черчилль обещал нам в свое время кровь, пот и слезы, но эта метафора себя изжила; второй раз люди на нее не купятся. Мы не можем ни у кого спрашивать разрешения, мы должны просто проталкивать то, что нужно протолкнуть, и это вопрос власти, да. Вам, Джон, предстоит еще много узнать о власти. И как часть своей задачи я рассматриваю то, чтобы научить вас всему, что знаю об этом сам. – Он поднял оба экземпляра своего трудового договора. – Вот первый урок. Чему вы научились?

Джон нахмурил лоб.

– Что вы имеете в виду?

– Я принес вам договор с заоблачными требованиями по зарплате, и вы подписали его, хоть и сочли их чрезмерными. Почему?

– Потому что, поразмыслив, я согласился с вашими аргументами.

На лице Маккейна мелькнула улыбка.

– Это ложь.