Прячься - Джейсон Пинтер

вынесли. И видеть их такими… меня просто убивает, что им не доводится быть просто детьми почаще. Порой кажется, что моего сына вынудили расстаться с детством до срока.

— Каким образом?

Рейчел тряхнула головой. Она едва не проговорилась, чувствовал Серрано. Но тут же сдала назад.

— Зачем вы привезли нас сюда? — спросила она. Снежинки таяли у Рейчел на ресницах, повисая сверкающими капельками воды. Глаза у нее оказались шикарного зеленого цвета, и Серрано ощутил, как биение сердца учащается.

— Я приходил сюда вечером после допроса Николаса Драммонда, — признался Серрано. — То, что вы мне сказали, побудило меня прийти сюда. Впервые за долгое время.

— Не поняла. Я же извинилась. Но до сих пор даже не знаю за что.

Серрано сделал глубокий вдох. Указал на питчерскую горку всего в нескольких футах от места, где Эрик и Меган играли в снегу:

— Мой сын Эван умер на этом поле. Прямо там.

И услышал резкий вздох Рейчел:

— О… Боже. Мне так жаль. Я… я не знала.

— На питчерской горке. Эван был левшой[57]. Ураганным питчером. В четырнадцать лет зажигал что надо. Был юным гением. Знаете, насколько редки левши в таком возрасте?

Рейчел покачала головой. Дыхание туманом клубилось перед ней, глаза ее были полны слез.

— Но он был не только спортсменом, — продолжал Серрано. — Он был умен. Куда умнее меня. Читал все книги подряд, какие только мог заполучить. И больше всего любил большие, эпические романы-фэнтези. Книги о волшебниках, воинах, драконах и магии. Книги, к которым я бы в его возрасте и не притронулся. Засиживался у себя в комнате часами, проглатывая страницу за страницей, словно время на исходе, словно боялся не успеть перечитать все книги, какие хотел. И так уж получилось, что не успел.

Серрано умолк, наблюдая, как Эрик и Меган играют под темными небесами, озаренные лунным светом.

— Я старался поспеть на каждую игру, когда он подавал. Все посетить не мог из-за работы, но, когда не мог, ходила моя жена Дейрдра. Кто-то из родителей всегда мог подбодрить Эвана. Для нас было важно, чтобы он знал, что мы его поддерживаем. Однажды Дейрдра принесла на игру большой оранжевый плакат: «ЭВАН СЕРРАНО ЖЖЕТ!» Эван сгорал со стыда, но, по-моему, в глубине души был доволен. Вы же знаете детей в этом возрасте.

Рейчел кивнула.

— Знаю, — проронила тихонько.

— О травмах детей в других видах спорта только и говорят. Сотрясения мозга и травмы головы в футболе. Само собой, есть столько исследований об алюминиевых битах, о том, насколько сильно рикошетирует мяч. Но все же…

Голос Серрано пресекся. Рейчел ласково положила ладонь ему на руку.

— У него был ноу-хиттер[58] на протяжении пяти иннингов[59]. Он был неприкасаем. А потом к дому[60] встает совсем шпингалет. Билли Вутенс. На девятом месте. Ни на волос не выше четырех футов, весом едва ли больше семидесяти фунтов. С виду — рыжая макаронина. Бита толще него. Из тех, кто, зажмурившись, молится, чтобы хоть коснуться мяча. Так вот, Билли Вутенс… бьет и мажет первые две подачи Эвана, и клянусь, между битой и мячом самосвал бы запросто проскочил. Но на третьей подаче… каким-то чудом Билли Вутенс попадает самой увесистой частью биты точно по центру мяча. Достаточно было услышать звон алюминиевой биты, чтобы понять, что он отработал по полной.

Перевернув кисть, Серрано пожал руку Рейчел.

— Последовало два звука. — Голос его был преисполнен воспоминаний и боли. — Первый — звон биты, попавшей по мячу. Только его и ожидаешь услышать. Только один звук. Но через микросекунду после этого раздался другой. Удар. Резкий, громкий и хлесткий. Это случилось настолько быстро, что поначалу я даже ничего не понял. Почувствовал неладное, когда Билли Вутенс прервал бег к первой базе, упал на колени и зажал рот руками. Потом все, кто был в инфилде: кетчер[61], первый бейсмен, второй бейсмен, шорт-стоп, третий бейсмен — бросились к питчерской горке. Как пальцы сжимающейся ладони. Потом выбежали тренеры. А я видел среди всех этих людей только пару вытянутых на земле ног. Неподвижных. И вдруг меня пронзило. Это ноги Эвана.

Не помню, как покинул трибуны. Не знаю, отталкивал ли кого-то с дороги, но вдруг оказался на поле. И пытаюсь влезть в столпотворение на питчерской горке. А Эван лежит навзничь. Пластом. Руки и ноги раскинуты. Словно делает снежного ангела.

Рейчел почувствовала, как слезы заструились из глаз. Серрано прикусил губу, порывисто выдохнул и продолжал:

— Врачи сказали, что он даже ничего не почувствовал. Пролежал в коме три недели и… просто не пришел в себя. Знаете, когда становишься родителем, есть миллион книг, учащих, как все делать для ребенка. Как кормить. Как мыть и пеленать. Как воспитывать. Как обеспечить его безопасность, когда он слишком мал, чтобы позаботиться о себе. Но нет ни одной, учащей, что делать, когда ты его теряешь.

— Мне так жаль, — вымолвила Рейчел. — Даже не знаю, что сказать.

— Мы с Дейрдрой после этого недолго продержались. Мы любили повторять, что наши узы нерушимы. Что ж, это их разрушило. Я слыхал, она снова вышла замуж. Время от времени нам приходится разбираться со старыми налоговыми вопросами. Но наша жизнь… как будто это была совсем другая жизнь.

Знаете, — продолжал он, — я обычно насмехался над сыном из-за книг, которые он читал. Фэнтези. Магия, всякая мура. Будучи копом, имеешь дело с реальностью. Суровой правдой. Я и не думал, что в этих книгах есть хоть какая-то правда. Я дразнил его. Порой даже хватал лишку. Но, когда Эван умер и пришло время прибрать у него в комнате, его книжную полку я не тронул. Сплошь зачитанные до дыр книжки в