Мой театр. По страницам дневника. Книга II - Николай Максимович Цискаридзе

к власти. Через какое-то время Гена стал говорить то же самое…

18

Однако после краха Янина к власти в Большом театре пришел… Филин. В юности мы с ним не только дружили, мы были хорошими приятелями. Увидев Сережу однажды в детстве на уроке у А. А. Прокофьева, я сделал так: «Ах!» Настолько этот юноша был красив и статен.

В балетной школе дети из младших классов часто выбирают себе кумира – старшеклассника или старшеклассницу, которого тайно обожают и которому во всем стараются подражать. Я Сережу выше всех выпускников ставил. Все восхищались Юрой Клевцовым, я один, по-моему, был преданным поклонником Филина. И на каждом углу говорил: «Филин – лучший! Как можно в том сомневаться?»

Я пришел в Большой театр, когда карьера Сережи стремительно шла в гору. Он вел классические спектакли наравне с Андреем Уваровым, которого был старше на год. Никакого злого соперничества в молодости между нами не существовало. Нас даже звали в театре УФЦ – Уваров, Филин, Цискаридзе. На гастролях в соседние номера селили. Мы долгие годы сидели с Сергеем в одной гримерной, куда я его сам, собственно, и пригласил.

Я всегда говорил, что присутствие Уварова и Филина рядом, назначение на одни и те же партии только подхлестывало мое самолюбие, желание не ударить в грязь лицом, заставляло еще больше работать. Я был настолько наивен, что долго не замечал зависти со стороны ребят, особенно Сергея. Он был страшно, болезненно ревнив к чужому успеху. И чем успешней развивалась моя карьера, тем хуже становились отношения между нами…

В Большом театре в качестве художественного руководителя балетной труппы Филин появился в тот день, когда я танцевал «Раймонду» с Машей Александровой. Сергей, конечно же, не мог отказать себе в триумфе, появился на сцене. Тут началась «картина маслом»: все его горячо поздравляли, приветствовали, подбегали: «Сереженька, дорогой! Какое счастье!» Что-то такое. И он весь такой был добрый, благостный, не иначе как херувим!

Но когда в понедельник Филин пришел в театр, на двери его кабинета уже висела табличка «Художественный руководитель, Народный артист РФ Сергей Филин». Табличка уже была готова, подчеркиваю! Готова заранее.

И тут опять примета, ну как в них не верить? В театре они всегда сбываются. На этаже балета, где сел в кабинете Филин, тут же прорвало канализацию. И воняло, понятно ЧЕМ, с такой силой, что с этим никак справиться не могли. Долго поганый дух стоял там и не выветривался. Словно Большой театр изрыгал из себя то, что ему насильно навязали.

19

А у меня спектакли в Петербурге, потом «Русские сезоны XXI век». Сажусь в самолет и вместе с Воронцовой улетаю в Париж, где с большим успехом танцую с ней «Шопениану». Один из наших спектаклей транслировали в прямом эфире на канале Mezzo. В свободное время я показывал Лине Париж, который так любил, водил ее по музеям. Мы бесподобно проводили дни, наслаждаясь каждой минутой, но оба понимали, что в театре произошло нечто чудовищное…

Возвращаемся в Москву. Понедельник в ГАБТе – выходной день, но нас, солистов, вызвали в театр, по одному «приглашая» в кабинет к новому руководителю. Передо мной к Филину отправился Уваров, который, как я понимаю, тоже надеялся это место занять. Андрюша оттуда вышел с абсолютно меловым лицом. «Что такое?» – «Теперь он – Сергей Юрьевич». – «В смысле?» – «Он меня вызвал, чтобы я его больше Сережей не называл».

Моя очередь, захожу: «Привет, Сережа». Он важно, со значением: «Ну ты же понимаешь, что теперь меня не надо Сережей называть. Теперь я – Сергей Юрьевич». «Да мне наплевать», – бросил я. Смотреть на этот цирк не было никакого желания. Я встал и вышел.

Вдруг звонок на мобильный, слышу голос «новоиспеченного» Сергея Юрьевича: «Ты дашь мне расписку, что сможешь подряд два спектакля „Пиковой дамы“ станцевать?» А меня Семёнова учила: «никогда ничего не подписывай» и «никогда ничего не отрицай».

Я не понаслышке знал, что подписывать Филину нельзя ничего. Потому что, используя эту бумагу, он мог потом тебя за Можай загнать. Я был в курсе, как он разводился с ученицей Семёновой – Инной Петровой. В один непрекрасный день Инна поняла, что у нее вообще нет ничего. Потому что все их совместно нажитое имущество оказалось записано на маму Сережи, сестру, папу, племянницу, может даже на кошку, если она у них была.

Я сказал: «Сережа, никто не может сказать, что будет. Я много лет танцую это один и ничего». – «Я не могу тебе позволить, чтобы ты подвергал театр такому риску!» «Слушай, столько лет я танцую…» – старался закончить миром я разговор. «Нет-нет-нет, все должно быть по правилам, или ты даешь расписку…» – «Ну дам я тебе расписку, и что? И вдруг, не дай бог что…» «Ну, тогда ты будешь платить штраф!» – заявил Филин. «Сережа, я не буду тебе давать никакой расписки». – «Тогда я поставлю на вторую „Пиковую даму“ Гуданова». «Делай что хочешь». – «Ты должен явиться на запас!» Желание унизить меня во что бы то ни стало переходило все мыслимые границы, послав его куда подальше, я добавил: «Можешь написать себе эти правила и повесить на стенку!»

Станцевав 9 апреля «Пиковую даму», я сел в самолет и улетел в Лондон. В «Русских сезонах XXI век», которые по-прежнему с большим успехом проводил А. Лиепа, в London Coliseum я исполнял «Синего бога», «Шехеразаду» и «Послеполуденный отдых фавна». Причем балеты шли не под фонограмму, а под петербургский оркестр под руководством дирижера А. В. Титова.

Сегодня даже трудно поверить, но весь город был в моих фотографиях: в витринах, на афишных тумбах, билбордах, автобусах… Меня специально повезли на какой-то вокзал, там железнодорожные пути как бы под дом уходят. И на этом доме висела моя гигантская фотография – я летел в pas de chat в «Шехеразаде».

Все мои знакомые и фан-клуб были в восторге: «Весь Лондон в твоих фотографиях! Мы такого еще не видели!» Причем снимки были очень красивые.

20

Пока я танцевал в Англии, Воронцова оставалась в Москве. Лина готовила свой сольный репертуар для гастролей в Париже. Афиши с именами исполнителей уже были отправлены французам. Понятно, что меня туда не взяли. Туда не взяли и Лину, но каким образом! Филин начал сводить с ней личные счеты, не собираясь прощать собственного публичного фиаско.

Чувствуя свою власть, Сергей не постеснялся мне заявить: «Ты же мальчик умный, посоветуй, скажи Воронцовой, что она должна сделать!»