До первого снега - Алиса Гордеева

на череду хлёстких ударов, не сильных, но унизительных, что без разбора обжигают тело. Хочу позвать на помощь, но грубая чужая ладонь зажимает рот и давит, безжалостно впиваясь в тонкую кожу и лишая возможности нормально дышать. Темнота перед глазами сменяется мутными пятнами. Горло раздирает от горечи слез. Тело горит от бесчисленных ударов. Но самое страшное меня ждет впереди.

Глава 20. По ее следам. Вик

— Всё-таки спустился к ней? — отец взволнованно окидывает меня взглядом, выходя с кухни. Запах ароматного жаркого жадно заполняет всё вокруг, но даже он меня сейчас раздражает.

— Всё нормально! — бросаю, не глядя на отца, и бреду к себе.

— Я вижу, — ухмыляется тот и тянется за ключами от авто. — Сейчас отвезу Риту к деду и поговорим!

— Сама дойдёт, не маленькая! — бурчу на ходу. Морено в очередной раз умудрилась вывести меня из себя: только эта дурында могла подумать, что меня разукрасил Толедо. И причину-то какую выдумала — трус!

— Виктор! — окликает отец, словно не понимает, что мне сейчас ни до кого нет дела.

— Что, па? — горланю в ответ. Как бы внутри всё ни кипело, дороже отца на этом свете нет никого. И всё же сдержать злость не могу. — Хочешь поговорить? Давай! Сейчас самое время!

Он смотрит на меня тревожно, чувствует, что мне погано как никогда, но глупое волнение за взбалмошную девчонку берёт верх. Отец подходит к окну и вглядывается в вечернюю темноту.

— Не стоило отпускать её одну, Вик! — голос ровный, но я-то знаю, сколько переживаний сейчас спрятано за этим напускным спокойствием. Впрочем, и мне не всё равно, как Рита доберётся до дома по темноте. Вот только мы с отцом очень похожи: не умеем признавать свои ошибки.

— От Морено одни проблемы! — ворчу под нос, но всё же спускаюсь обратно.

— Расскажешь? — Гаспар смотрит в окно, мыслями разрываясь между мной и Ритой.

Отец не устаёт повторять: девчонка — вылитая мать, что много лет назад приехала в Тревелин на лето и навсегда перевернула жизнь многих в нашем милом городишке. А ещё, что чувство долга порой отравляет жизнь. Теперь всё чаще начинаю понимать смысл его слов.

— Что именно тебя интересует? — встаю рядом. Руки в карманах, взгляд в никуда.

— Смотря чем ты готов поделиться со мной, сын.

Беглый взор в мою сторону. Сколько мы не разговаривали по душам? То отца нет дома, то я на учебе — у каждого своя жизнь, свои проблемы. Порой так легко мимолётные заботы вытесняют главное.

— Я запутался, — говорю честно. Мне больше некому открыться. Я больше никому не могу доверять.

— Вижу, — шумно выдыхает отец. Ему не меньше моего нужен этот разговор. Он, как и я, одинок. Как и я однажды стоял перед выбором, что слушать: разум или сердце. — Поделишься со стариком? Например, чей кулак разукрасил твоё лицо?

— Легче спросить, чей его сегодня не задел, — смеюсь, не обращая внимания на боль, что стягивает кожу при любом напряжении. — Ты же знаешь, что я сегодня проспал.

— Знаю! Но впервые слышу, что за это полагается бить учеников, — отец пытается шутить, хотя вижу: ему не до смеха. Лицезреть меня таким ему нестерпимо больно. И боль эта в разы сильнее моей.

— Они снова её травили!

— Риту?

— Да, но на этот раз из-за меня, — воспоминания шквальным ветром сносят крышу. Озлобленные твари! Жалкие трусы! Легче лёгкого тыкать пальцем в беззащитную девчонку. Что ж пусть теперь, как и я, зализывают раны.

— Мне казалось, внучка Анхеля встречается с Дани, разве нет? Ему за неё и драться! — отец чертовски прав. Только Толедо взял отпуск, на время самоустранился, позабыв, какой жестокой может быть озлобленная Сильвия.

— Он запутался не меньше моего, — сухо бросаю, не желая обсуждать Дани с отцом. Сейчас между нами всё сложно, но я всё равно считаю его другом.

— Ты и его образумил? Кулаками? — хмыкает старик. Порой он видит гораздо больше, чем я говорю.

— Словами, — огрызаюсь в ответ, полагая, что пара ударов не в счёт.

Впрочем, Толедо и не сопротивлялся, зато вспомнил, что в ответе за Морено, как и я за Мику.

— Рита нравится тебе, верно? — оглушает догадкой отец.

— Ни черта подобного! — взрываюсь и резко отхожу от окна.

— Согласен, — отец идёт следом. — Всё гораздо глубже, сын.

Вызывающе торможу и оборачиваюсь. Хочу рассмеяться над словами старика, но натыкаюсь на его понимающий взгляд. Он не осуждает, не пытается высмеять или отговорить.

— Она вот тут сидит, да? — отец тычет указательным пальцем в область сердца, а я до хруста сжимаю зубы. — Острой занозой, верно?

Не то слово! Ядом, расползающимся по венам. Мучительной истомой, не дающей по ночам спать. Я вижу её повсюду, слышу её голос, ощущаю аромат и медленно подыхаю от невозможности что-либо изменить. Нам нельзя! Мне нельзя! Сегодня убедился в этом лишний раз!

Молча разворачиваюсь и иду во двор. Сейчас задыхаюсь от самого себя.

— Вик, от себя не убежишь, как не старайся! — кидает вдогонку отец.

— У меня нет выбора! — бормочу возле входной двери.

— Выбор есть всегда, сын!

— А у меня нет! — срываюсь на крик. Эти ложные надежды, что сейчас отец пытается поселить в душе, бьют сильнее любого кулака.

— Боишься обидеть Мику? — отец упорно идёт следом.

— Я дал слово, понимаешь? — Марс мокрым носом тычется в мои ладони. Ну хоть он сейчас на моей стороне!

— Какое? — отцу хватает наглости смеяться мне в лицо. Хотя его улыбка сейчас скорее напоминает болезненную гримасу. — Притворяться влюблённым? Обманывать её? Себя? Ты уверен, что Мика просила об этом?

— Я обещал, быть с Микэлой до конца! — ничто не изменит моего решения. Ничто!

— Похвально, но глупо! — в глазах отца долбанная жалость.

— Я весь в тебя! — усмехаюсь в ответ. — Такой же дурак!

— И правда, дурак! — шепчет он и тут же прижимает меня к себе. В носу щиплет и, увы, не от ссадин на коже.

— Пойду,