Долгое дело - Станислав Родионов

- Это не я.

- А кто же?

- Этот... Надомник.

- Кто?

- Ну, домушник...

- Боже, да ты у меня глупый.

Тогда он смело оглядел ее всю каким-то окоемным взглядом. И белый свет померк - приятная тьма, пахнувшая лесом и грибами, легла на очки. Он зарыл в фартук лицо, втягивая его запах, запах кофточки и запах ее тела. Она уместилась на коленях вся, - она везде умещалась. Тишина - откуда бы вдруг? - легла за стены и за темное осеннее окно. Это он, домовой, приглушил соседей и уличный шум ради их сокровенной минуты...

- Так мы сидели перед первой разлукой, - шепотом сказала Лида.

Они так сидели на раскладушке перед его собранным рюкзаком. Они тогда сидели не дыша, чтобы не вспугнуть оставшиеся минуты, - им казалось, что в тишине время идет медленнее. И оно остановилось... Когда же он приехал на вокзал, то от его поезда не осталось даже провожающих.

- А твое первое письмо я знаю наизусть, - шепнула Лида.

Он помнил, как писал это первое письмо. Горка скомканных листков с одной фразой, которая никак не удавалась. Я скучаю по вас... Я скучаю без вас... Я скучаю из-за вас... И даже, кажется, я скучаю по поводу вас.

- А твой сладкий вечер, - улыбнулась она ему в ухо.

Он ждал Лиду на скамеечке у ее дома. С цветами и десятью пирожными. Но она не пришла, заночевав у подруги. После двенадцати ночи он стал нервно и мстительно поедать свои пирожные. Пальцы слиплись, внутри все слиплось, хотелось воды, цветы перемазались кремом... Он съел восемь штук. Это был самый сладкий вечер в его жизни.

- Сережа, тебе нужно лечь пораньше, - пробудилась Лида от сна ушедших лет.

- Да, завтра приведут Калязину.

Длинный и упорный звонок в дверь разбежался по квартире цепенящей волной. Поздно, в тишине - как затянутый выстрел.

Лида соскочила с его колен:

- Господи, кто в такой час?

- Вадим, насчет жареных грибков.

Рябинин торопливо прошел в переднюю и отпер дверь, не спрашивая...

Ему показалось, что на лестничной площадке стоит прокурор района Беспалов. Тот же длинный плащ, та же шляпа, тот же нос... Те же черты лица, но лишенные жизни, как у манекена. Нет, не Беспалов.

- Добрый вечер, - глухо сказал Юрий Артемьевич. Но тут же другое плечо, широкое, легонько отжало Беспалова к стене.

- Сергей Георгиевич, пришли к вам в гости, - вроде бы улыбнулся зональный прокурор Васин, уже входя в переднюю.

Рябинин отступил. За Васиным, за Беспаловым вошли старший следователь городской прокуратуры Антимонин и какие-то две незнакомые женщины.

- Пожалуйста, - сказал он, еще ничего не поняв, но уже догадавшись, что его "пожалуйста" им не нужно.

Они прошли не раздеваясь в большую комнату и стали посреди, выжидательно и натянуто оглядывая стены и мебель. Только Васин смотрел на Рябинина умными глазами:

- Сергей Георгиевич, у вас есть собрание сочинений Тургенева?

- Есть.

- Где оно стоит?

Рябинин поднял руку и показал, удивившись не тому, что эти люди здесь, что им понадобился Тургенев, что сейчас произойдет непредвиденное, а тому, что его рука неподъемно отяжелела.

- Товарищи, - сказал Васин уже своим спутникам, - я беру четвертый том...

Он снял книгу с полки, открыл крепкую обложку и провел большим пальцем левой руки поперек страниц. И книга распахнулась сама, как раковина, у которой перерезали мускул. Все слегка попались к ней, завороженные тем, что плотно лежало меж страниц. Васин горько улыбнулся, взял пачку денег и поднял на уровень своего лица.

- Пятидесятирублевыми купюрами...

И тогда все посмотрели на Рябинина, как ему показалось, с каким-то веселым любопытством.

- Это ваши деньги? - буднично спросил Васин, словно Рябинин их только что обронил.

- Нет.

- Квартира ваша?

- Моя.

- Книга ваша?

- Моя.

- А деньги?

- Не знаю, - тихо ответил Рябинин, снимая очки, потому что внезапно запотевшие стекла исказили чужие лица, родной стол и солнечную лампу.

- Товарищ Антимонин, составляйте протокол, - велел зональный прокурор.

Старший следователь подсел к столу, сдвинул пишущую машинку, разложил бумаги и пересчитал деньги:

- Понятые, пятьсот рублей.

Понятые, протокол... Следователь переписывает номера купюр. Нужно было спросить, что все это значит... Но зачем? Он знает, что пил на кухне чай, Лида чистила грибы, бедокурил домовой, потом Лида села на колени, они вспоминали прошлое, она посоветовала лечь пораньше спать, они легли, и вот теперь он смотрит этот длинный и дурацкий сон. Ничего не надо говорить, потому что сны кончаются...

Старший следователь монотонно прочел протокол, в котором удостоверялось, что в квартире гражданина Рябинина в четвертом томе собрания сочинений Тургенева обнаружено пятьсот рублей пятидесятирублевыми купюрами. И перечислялись номера каждого денежного знака.

- Подпишите, - сказал Антимонин понятым.

- И вы, - предложил он Рябинину.

- Сергей Георгиевич, одевайтесь, - не приказал, а как бы посоветовал Васин.

- Зачем? - все-таки не удержался Рябинин от вопроса, бессмысленного в этом бессмысленном сне.

- Поедете с нами в городскую прокуратуру.

Рябинин потерянно взял пиджак и увидел Беспалова, стоявшего в стороне от лампового света, в углу, словно его там забыли. Рябинин пристально, напрягаясь, посмотрел ему в лицо, отыскивая в полутьме знакомые глаза... Беспалов отвернулся.

Рябинин надел пиджак и стал бегать пальцами по бортам, не находя пуговиц. Их не было. Дикая мысль - даже для сна - завертелась в опустевшей голове: их срезал Васин, срезал, пока составляли протокол.

- Вы не волнуйтесь, - тихо сказала женщина-понятая.

Пуговицы нашлись. Да, ведь нужно снять "тренировки", надеть галстук... В таких случаях что-то берут с собой... Зубную щетку, бритву... Но это же сон.

И тогда в дверях он увидел белую Лиду, державшую в белой руке никому не нужный передник. Он прижал ладонь к горлу, чтобы остановить рвущийся к глазам ком, каких не бывает и не может быть во сне...

И з  д н е в н и к а  с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). За окном городской прокуратуры тьма. Идет дождь. Домов, деревьев и улиц не видно - все в мокрой черноте. Кажется, что все кончилось и больше ничего не будет: ни солнца, ни света, ни неба, ни людей... Вот в такое время и должен умирать человек. Уходит тихо, как осыпается дерево.

Д о б р о в о л ь н а я  и с п о в е д ь. Я не знаю, что такое дурак, но я знаю, кто дурак. Не хотела бы я сейчас быть на его месте. Где он, что поделывает и где сидит? Карр-камень не промахнется.

Я не знаю, что такое умный, но я знаю, кто умный. Могу описать подробно, как и где сижу я. В кресле. На мне белый махровый халат, теплый и нежный, как объятия юноши. На ногах тапочки из дикой киски. На пальцах кольца и перстни из натурального золота и с натуральными камнями. От меня пахнет французскими духами. Я смотрю цветной японский телевизор. И передо мной столик черного мрамора с бутылкой французского коньяка, который пахнет не хуже их духов...

Плоская лампа выстелила стол жестким белым светом, какой бывает только в темные осенние ночи. Но еще не одиннадцать.

- Сергей Георгиевич, вы знаете, что в особо экстренных случаях закон разрешает ночные допросы? - спросил Васин.

Рябинин кивнул. Свет лампы стал жестким не от осенней темноты, а от чистых листов протокола, лежавших перед старшим следователем Антимониным.

- Вам известно, - начал зональный прокурор, - что следователь всегда ищет троицу: преступника, доказательства и мотив. Доказательства мы изъяли, мотивом будет корысть...

- А преступник - я?

Неужели опять не услышат? Неужели он шепчет? Не услышат потому что люди слышат, когда хотят слышать.

Старшего следователя Рябинин почти не знал, но ему почему-то всегда казалось, что на Антимонине не костюм, а форменный китель, и не обычные очки, а тончайшее пенсне.

- Сергей Георгиевич, вы вели уголовное дело на хулигана Копытко, высоким, неприятно натянутым голосом сказал Антимонин.

- Вел.

- Какова его судьба?

- Я передаю Копытко на поруки.

- Уже все оформили?

- Написал постановление, но еще не отпечатал.

- А почему отдаете на поруки?

- Тяжких последствий нет, характеризуется прекрасно, парень оступился...

- Вы знаете, что борьба с хулиганством усилена?

- Пожалел его...

- Пожалел? - Казалось, взгляд Васина отодвинул старшего следователя в сторону от допроса и от стола. - Уж больно вы жалостливы. В свое время пожалели допросить продавщицу, теперь жалеете преступника.

- Жалость не порок.

- Из порок, но тогда нужно идти в адвокаты. У вас бы получилось.

- А у вас? - спросил Рябинин, удивившись, откуда он взял силы для этого злого вопроса.

- Я бы никогда не смог работать адвокатом и защищать преступников, гордо отрубил Васин.

- Прокурор, который не смог бы защищать преступников, несправедливый прокурор. Как и адвокат, который не смог бы обвинять и работать прокурором.