Богатство - Майкл Корда

Он финансово поддержал Уолтера Дюрана в создании "Дженерал Моторс", назло Генри Форду, которого ненавидел, он владел значительными долями у Дюпона, в "Корнинг Гласс", "Дженерал Электрик", "Ай-Би-Эм", "Юнайтед Стейт Стил", "Болдуин Локомотив", "Дженерал Фудз", "М – 3". Его проницательность была столь остра, что ни одна новая отрасль не избежала его внимания, от производства электроламп до радио. Но тут, конечно, и крылась проблема. Отрасли, которые, с точки зрения инвестора или предпринимателя, были в самом зачатке, когда Кир был в расцвете лет, сделали его семью самой богатой сверх всякой меры, когда он состарился, и так продолжалось на протяжении Второй мировой войны и вплоть до шестидесятых годов, но в семидесятых они пришли в упадок.

Кир продумал все, но даже он не мог представить себе Америку, закупающую автомобили в Японии, Корее и Германии, где сталелитейная, железнодорожная, кораблестроительная индустрии станут умирающими отраслями промышленности, и где цены на продукты подкосит дешевый импорт из Третьего Мира.

Что еще хуже, годами никто в семье не желал признать, что Кир в отдаленной перспективе мог ошибаться, или что шестидесяти лет правоты достаточно для любого человека. Лишь с огромной неохотой отец Артура внес некоторые изменения в семейные инвестиции, поскольку к распоряжениям Кира относился как к Священному Писанию, и сам Артур пошел ненамногим дальше отца. Кроме того, объяснял он Алексе, склоняясь над распечатками, само имя Баннермэнов еще больше затрудняло подобные изменеия. Конечно, они могли бы продать акции "Дженерал Моторз", но разве это не все равно, что объявить миру, будто Баннермэны больше не испытывают доверия к способности Америки производить и продавать автомобили? Они ушли из Большой Стали, когда было уже почти слишком поздно, но продажа семейных сталелитейных акций рассматривалась бы всеми, как последний удар по умирающей индустрии – coup de grace[29]. У Баннермэнов есть с о ц и а л ь н ы е обязанности и как раз это Роберт отказывался понять.

– Он крепок исключительно задним умом, – фыркал Артур, но она не могла избавиться от мысли, что здесь заложено больше, чем упрямство, что Роберт прав, а отец его ошибается: большая часть состояния Баннермэнов была вложена по-прежнему в Ржавый Пояс, когда его давно следовало перевести в Силиконовую Долину, высокие технологии, обслуживающие промышленность.

Больше всего удивляло ее открытие, что она способна думать о таких вещах, и они ей интересны. Деньги, как нечто, что можно тратить – по человеческим масштабам, так сказать, вряд ли бы заинтересовали бы ее, но деньги по масштабам Баннермэнов были как гигантская игра в "монополию", за тем исключением, что их владения не только существовали в действительности, но зачастую она проходила мимо них каждый день. Вскоре она разбиралась в активах состояния почти так же хорошо, как Артур, и начала понимать его планы на будущее.

* * *

И теперь она смотрела, как Артур снова промокает лицо носовым платком. Кондиционер был включен на полную мощность, так что она постоянно мерзла и держала в квартире несколько кофт, чтобы набрасывать их на плечи, однако Артур, казалось, большую часть времени страдал от жары, словно кондиционер вообще не работал. Иногда он жаловался то на сырость, мешающую ему дышать, то на слишком сухой воздух. Когда он выходил из дома, то сетовал на смог, на жару, на удушающие испарения, и ему было трудно пройти больше нескольких кварталов. Ночью сон его был беспокоен, ему было то слишком холодно, то слишком жарко, он просыпался из-за случайных приступов кашля, из-за которых у него перехватывало дыхание. Днем он работал за столом, уставал до изнеможения, но был слишком упрям, чтобы передохнуть – из-за этого даже Дэвид Рот отвел ее в сторонку и дал понять, что она должна заставить его утихомириться. Рот выглядел угрожающе, даже когда был вполне искренен, но тут он ясно выразил, что имеет в виду.

– Он, мать его так, слишком напрягается, – шептал он. – Такие вещи требуют времени. Мне нужно переселить сотни людей. Здесь вам не Россия. Я не могу сделать это за сутки!

Несмотря на первоначальную неприязнь к Роту, она вскоре стала ему доверять. Человек, который сам вел тайную жизнь, он был прекрасно способен принять чужие тайны, не задавая вопросов. В нем не было обаяния, он, казалось, был напрочь лишен чувства юмора, но дело свое он знал, и никогда ничем иным не интересовался. Его имя повергало в дрожь самых крутых подрядчиков – он и сейчас не стеснялся ползать на четвереньках в своих тысячедолларовых костюмах, чтобы найти, где плита на четверть дюйма тоньше положенного или труба не соответствует спецификации. Когда появлялся Рот, Артур, казалось, сбрасывал с плеч десяток лет – он любил планы, архитектурные чертежи и синьки, и Алекса удивлялась, насколько он в этом компетентен.

– Я мог бы стать хорошим фараоном, – гордо говорил он ей.

– Если бы у вас был Моисей, – добавлял Рот.

Без Рота музей был бы невозможен, и Артур, решив начать работу над "своим" музеем до шестьдесят пятого дня рождения, принял Рота в тайный мир, где обитали только он и Алекса. Рот часто приходил поздно вечером, предварительно позвонив из машины, чтобы сообщить Баннермэну свежие новости о своих действиях в проекте, большая часть которых, похоже, выражалась в оказании давления на городских чиновников и юристов.

Сдержав слово, Артур переговорил со своими друзьями в банках, и Рот, снова получив кредиты, строился повсюду. Эти двое, казалось, расслаблялись в обществе друг друга, то ли потому, что оба были одержимы одной и той же энергией, то ли потому, что оба имели очень мало друзей. Рот, одиночка, не доверявший никому, и Артур Баннермэн, отрезавший себя от общества, – им было достаточно сидеть и смотреть на модель здания, которое они, по различным причинам, совместно решили построить. Говорили они мало. Артур попивал скотч, Рот, который не пил – он, видимо, не был подвержен ни одной из человеческих слабостей, кроме жадности, курил сигару.

Порой Рот вставал и дотрагивался до какой-либо детали модели.

– Я мог бы использовать здесь розовый кварц-травертин, – говорил он. – Настоящие каменные блоки, а не какое-то дерьмо в один дюйм толщиной – я покажу образцы. – Или он, не вставая, принимался изучать модель, склонив голову набок и прищурив глаза, и говорил: – Всю эту долбанную резьбу по камню нужно изменить. Чем выше, тем глубже она должна быть, иначе с улицы не будет видно…

Рот разбирался в камне, Рот разбирался в металлах, Рот мог с первого взгляда заметить недостатки архитектурного плана или модели. Он был единственным человеком, которого Артур в деталях мог посвящать в свою мечту. Иногда Алексе казалось, что Артур делает с Ротом то же, что и с ней, когда посвящал ее в премудрости состояния. Рот узнавал все, что нужно было знать о планах музея, словно Артур намеревался поручить ему надзор.

Сейчас Артур стоял перед моделью и смотрел почти также, как всегда, если не считать настойчивости, которой она не замечала прежде.

– Ты готова на пару дней отправиться в Мэйн? – спросил он.

Она кивнула. Чем скорее он уедет из Нью-Йорка и отдохнет, тем лучше.

Кроме того, это была новая ситуация в их отношениях – признак, что они, наконец, способны прийти к нормальному существованию, вместо того, чтобы вести тайную жизнь, большая часть которой протекала на этой квартире.

– Мне не хочется оставлять все это незаконченным, – сказал он, бросив взгляд на ворох бумаг, на планы, на модель.

– Это может подождать, Артур.

– Конечно, – согласился он. Но он не выглядел уверенным.

Глава 7

Из-за страсти Артура к анонимности его дорожные планы напоминали передислокацию армии в военное время. Мысль о том, чтобы полететь коммерческим рейсом даже не пришла ему в голову, но, с другой стороны, он не хотел пользоваться самолетом Фонда Баннермэна, используемым для нужд должностных лиц и штата.

– Мне пришлось бы открыть свои намерения матери, – проворчал он., а возможно, и Роберту… Кстати, никому не доверяй в Фонде. Все, что ты скажешь им, немедленно доведут до Роберта.

Вместо этого он позвонил одному из своих друзей по Гарварду,и тот немедленно предложил ему "гольфстрим", принадлежавший " Морган Гаранти".

– Не такой хороший самолет, как мой, – сказал он. – Но дареному коню в зубы не смотрят.

Алексе самолет, конечно, показался просто отличным, и она заметила, что команда относилась к Баннермэну с почтением, подобавшим папе Римскому, хотя его имя даже не упоминалось.

– Удивительно, – произнес он, потягивая виски с содовой. – Полтора часа от Нью-Йорка до Комдена! Когда я впервые туда приехал, добирались только поездами. – Он допил стакан и взглянул в окно. – Я скучаю по поездам. Самолеты совсем меня не интересуют. Мой отец вообще никуда не ездил, потому что мог засыпать только в собственной постели… Черт! Ностальгия – первый симптом старости.