Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Федор и сам понимал — время дорого, И он полез в кабину трактора. Когда Иван Петрович привез другого тракториста, с удовлетворением отметил — агрегат Романюка работает! Он остановил трактор, помог Федору выйти из кабины.
— Теперь, Федя, поехали домой.
— В больницу надо, Иван Петрович, — посоветовал Романюк.
— В больницу так в больницу...
«Черт бы побрал Ваню, сколько держал парня», — злился Михаил Петрович, осматривая Федора. Сомнений почти не было: у тракториста острый приступ аппендицита, болезнь знакомая и не такая уж сложная, но сейчас его удивляло тяжелейшее состояние больного.
— Неужели прободение? — с ужасом в глазах спросила Фиалковская.
— Похоже.
— Что же делать? Заводить «москвича»?
Хирург Воронов знал, что делать в таких случаях: на операционный стол — и точка, и чем раньше, тем лучше для больного, потому что каждая минута промедления грозит смертью. Если бы Федора привезли к нему в городскую больницу, он немедленно стал бы мыть руки, зная, что все остальное готово для сложной операции. А что готово здесь, в этом бывшем поповском доме? И вообще имеет ли праве он, отпускник, приехавший к брату в гости, предпринимать что-то? Фиалковская уже готова везти Федора в районную больницу. Форма будет соблюдена полностью, никто даже не подумает упрекнуть его, кандидата наук, в том, что он не попытался что-то сделать в чужой сельской больнице. Он помог врачу поставить диагноз... Никто не упрекнет и врача Фиалковскую — она своевременно эвакуировала больного... Никто никого не будет упрекать даже если хороший парень, будущий видный математик Федор Федорович Копылов погибнет в дороге, не решив тех задач, которые назначены ему судьбой... И только в пустом доме Натальи Копыловой рядом с портретом павшего солдата, быть может, будет висеть в рамке портрет солдатского сына, погибшего потому, что председателю хотелось побить какой-то рекорд, что в маленькой сельской больнице ничего нет для операции...
— Михаил Петрович, мне кажется, нельзя отправлять Федора в райбольницу, это опасно, — сказала Фиалковская.
Он лучше ее понимал: рискованно везти больного в такую даль.
— Помогите мне, — попросила она. — Я сама буду оперировать.
— Да вы в своем уме! — рассердился Михаил Петрович. — У вас же ничего нет — ни инструментов, ни стерильного материала.
— Есть, все, все есть, — торопливо ответила она.
— Как? Но вы же говорили доктору Светову...
Лидия Николаевна опустила глаза.
— Простите... Мне просто хотелось поиздеваться над ним, и я ему твердила: того нет и не будет, этого нет и не будет... Мне нравится, когда он кипятится, из себя выходит... А на самом деле я уж давно автоклав наладила, и все готово для операции... Вы не сомневайтесь, помогите мне...
— Бить вас некому за такие шутки, — проворчал Михаил Петрович. — Будем оперировать. А где?
— Я уже все обдумала — в перевязочной. Развернем операционный стол, включим большую лампу, — деловито отвечала она.
12
В маленьком кабинетике врача было тихо, тик тихо, что в открытую форточку доносился ранее неразличимый шорох листвы, и слышно было, как в саду выводила свои незамысловатые коленца какая-то пичужка. За стеклами окна проклюнулся погожий летний рассвет. Из-за горизонта выкатилось веселое, словно отдохнувшее за ночь, солнце и пронзило миллионными копьями лучей заросли больничного сада, ворвалось в этот крохотный кабинетик, заставив поблекнуть ярко светившую под потолком электрическую лампочку.
Спиной привалившись к стене, Михаил Петрович сидел на кушетке, чувствуя тяжелую усталость во всем теле. Никогда в жизни еще не было у него такой операции и, наверное, никогда не будет. Инструментов не хватало, их сразу кипятили в стерилизаторе, и ему приходилось брать в руки еще не остывшие зажимы, обжигая пальцы сквозь резину перчаток... Он и сейчас чувствовал ожоги, но парень спасен, и по сравнению с этим боль казалась ему пустячной, не заслуживающей внимания.
Вошла Фиалковская.
— Спит, — шепотом сказала она, как будто боялась разбудить уснувшего Федора. — Спит, — повторила она, точно сообщала о каком-то невиданном чуде. — Пульс девяносто восемь, но температура еще высокая. Будем вводить пенициллин. — Фиалковская протянула Михаилу Петровичу ключ. — Идите ко мне домой и поспите, а я оформлю историю болезни.
Михаил Петрович покорно взял ключ и ушел, рассудив так: на всякий случай он будет рядом с больницей. Мало ли что может случиться.
Фиалковской спать не хотелось. Она была взвинчена, возбуждена, ее сердце окутала никогда прежде не испытываемая радость — в их маленькой больничке, в бывшем поповском доме спасен человек! Да, да, спасен! Если бы она повезла Копылова в районную больницу, он умер бы...
Утром в больницу примчался Иван Петрович и бодро спросил:
— Ну, как он тут?
— Спит, — ответила Фиалковская.
— Ну вот, я же говорил — пройдет, я же говорил: полежи чуток — и как рукой снимет. Вы, Лидия Николаевна, поскорее выписывайте его, — попросил председатель.
— Копылов долго пролежит.
— Да зачем же лежать в такое время? Зима придет — отлежимся!
— Операцию сделали.
— Операцию? — удивился Иван Петрович, а в его глазах можно было прочесть: к этим докторам только попадись, оторвут зря от работы...
Со слезами прибежала Наталья Копылова.
— Лидия Николаевна, да что же это, да как же мой сыночек-то?
— Все хорошо, Наталья Семеновна, — отвечала Фиалковская.
— Да где ж там хорошо, — тревожилась мать. Она чуть успокоилась только после того, как Фиалковская провела ее в палату и показала спящего сына. Лишь врач, который был на операции, мог бы сразу определить, что парень еще очень плох и слаб. Но мать, увидев разрумянившееся лицо сына, улыбнулась и стала спрашивать, что можно приносить ему, долго ли он пролежит в больнице.
— Приносите, что хотите, долго Федора не задержим, — слукавила Фиалковская, хотя знала, что в первые дни больному нужна строгая диета и пролежит он долго.
В больницу пришел Синецкий, озабоченный, сердитый.
— Да как же Иван Петрович мог допустить такое? Почему сразу не оставил Федора в больнице?
— Как будто ты не знаешь нашего председателя. Он и сейчас готов стащить парня с постели — давай работай!
Синецкий поежился от этих слов, чувствуя свою косвенную вину.
— Хорошо, что Михаил Петрович оказался рядом, — сказал он. — Вот видишь, Лидочка, оказывается и в поповском доме можно кое-что сотворить, если за дело берется настоящий мастер.
— Знаешь, Виктор, — разозлилась Фиалковская, — положить бы тебя самого на такую операцию!..
И все же, уязвленная намеком Синецкого, Лидия Николаевна задумалась: а много ли ты сделала для того, чтобы эта больница стала настоящей больницей? Кажется, мало, непозволительно мало. Уедешь и даже пристройки не оставишь после себя... И нужно ли уезжать отсюда? Что ждет тебя в городе? Мама, дочь, двенадцатиметровая комнатка с печным отоплением и, наверное, работа во второй городской больнице ординатором кожного отделения. А тебя совсем не интересуют кожные болезни... Прошлой ночью в крохотной перевязочной ты была свидетельницей, как Михаил Петрович оперировал, как вырывал парня из лап смерти... Нет, нет, это не громкие слова, и ты знаешь, что если бы не было рядом его, ты оказалась бы бессильной. А почему? Не потому ли, что ты «отрабатывала»? Кто тебе, например, мешает брать в руки скальпель? Знаний мало? Опыта мало? А ты хоть один раз побывала у доктора Светова на операции? Нет, не бывала, не училась, ты возила к нему больных и только... Ты вот всем жалуешься — теснота, теснота... А почему бы тебе не наступить на горло председателю колхоза, секретарю парткома и не потребовать: стройте, такие-сякие, настоящую больницу! Стройте, иначе в район поеду, в область, в Москву. И надо ехать, требовать... Ты этого не делала... Нет, нет, работала ты честно, но не горела, не дралась... И о тебе, наверное, не скажут: «Сгорая, светила другим»...
Положив подбородок на сплетенные пальцы, Лидия Николаевна сидела в своем кабинетике, чувствуя, как стены, потолок с подтеком давят на нее, и, кажется, впервые мысли раздвоились, и она не знала, что делать: уезжать из Бурана или оставаться здесь навсегда.
...Михаил Петрович спал на полу, подложив под голову ее старенькое пальтишко и подстелив коврик. Беззвучно смеясь, Фиалковская любовалась им, и ей хотелось присесть на корточки, отбросить с его лба русую прядь волос, погладить по голове, поцеловать в теплую щеку, подхватить его на руки и перенести на кровать, как часто переносила, бывало, дочурку. Она чувствовала, что сердце ее переполняется какой-то материнской нежностью к этому сильному и умному человеку. Но вместе с материнской была и другая нежность — молодая, женская. Эта нежность пугала ее, пугала потому, что дни отпуска Михаила Петровича бегут и бегут, приближая разлуку...
- ВОЛКИ БЕЛЫЕ(Сербский дневник русского добровольца 1993-1999) - Олег Валецкий - О войне
- Линия фронта прочерчивает небо - Нгуен Тхи - О войне
- В январе на рассвете - Александр Степанович Ероховец - О войне
- Присутствие духа - Марк Бременер - О войне
- Присутствие духа - Макс Соломонович Бременер - Детская проза / О войне
- Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести - Виктор Московкин - О войне
- Записки подростка военного времени - Дима Сидоров - О войне
- Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича) - Георгий Брянцев - О войне
- Маршал Италии Мессе: война на Русском фронте 1941-1942 - Александр Аркадьевич Тихомиров - История / О войне
- Обмани смерть - Равиль Бикбаев - О войне