Последний выстрел. Встречи в Буране - Алексей Горбачев

Михаил Петрович проснулся и спросил сразу:

— Как он?

— По-моему, все идет нормально. Температура немного упала... Почему же вы спите на полу? Я разберу постель...

— Нет, нет, — отказался он и покраснел от смущения. — Теперь вы ложитесь, а я схожу к Федору...

— Мне спать не хочется, я привычная. Давайте лучше пообедаем, мы ведь с вами без завтрака.

Лидия Николаевна, видимо, еще раньше распорядилась, и сейчас Рита внесла миску с душистыми, окутанными влажным парком пельменями.

— Ну, вот, Михаил Петрович, мы с вами еще и вино не допили... Сейчас у нас есть веская причина для того, чтобы выпить. За Федора!

— За Федора можно, — согласился он, — и за боевое крещение. Вы хорошо ассистировали. Можете стать хирургом.

— Ой, нет, хирурги — народ особенный, — возразила она, и ее улыбчивые глаза как бы добавляли: вы тоже особенный... — У нас профессор любил повторять когда-то в рифму: «Хирургии можно научиться, но хирургом надо родиться»... Как вам наши пельмени?

— Отличное блюдо!

Рита просто цвела от удовольствия, видя, что ее произведение пользуется явным успехом. Она влюбленно поглядывала на Михаила Петровича, вспоминая суматошную прошлую ночь, когда в маленькой перевязочной более двух часов подряд Михаил Петрович и Лидия Николаевна делали операцию. И Рита помогала. Это она бегала за водой, кипятила инструменты... Подружки часто посмеивались над ней: нашла, мол, работу — горшки от больных выносить. Да что они понимают, эти подружки? Разве понять им, как спасали Федора Копылова? А она понимает, она, Рита, не просто санитарка, она — медик, пусть самый маленький, но медик! Знают ли подружки, что без нее, без маленького медика, большие медики просто-напросто работать не смогут? И если она не выдержит конкурс в медицинский институт в следующем году — опять вернется в больницу. Но ей хочется, очень хочется выдержать этот проклятый конкурс... Ох, если бы знали там, с каким желанием она идет в медицинский институт, как ей хочется быть врачом, строгие экзаменаторы, наверное, приняли бы ее без экзаменов...

Рита взглянула на врачей. Они заняты своим разговором, они совершенно забыли о ней, но она не обиделась...

* * *

В сумерки подходя к дому, Михаил Петрович увидел стоявших у легковой машины брата и Рогова. Рогов уже держался за ручку дверцы и говорил на прощание:

— Курс, Иван Петрович, такой: раньше всех отрапортуешь — и порядок!

— Постараюсь, Аким Акимович, не подведу.

— Мы на тебя надеемся, — поощрительно сказал Рогов и тут же пожаловался: — Если бы не умники, район уже был бы готов к рапорту. Мешают, путаются под ногами, рассуждают...

— И на моей шее такой же висит, — вклеил Иван Петрович.

— Допустили ошибку... Исправлять надо. Есть мнение перебросить Синецкого в совхоз. Пусть в мастерской с железками возится.

— Правильно, вот это правильно, — обрадовался председатель.

Рогов уехал.

— А ребятишки спрашивают: где дядя Миша, где дядя Миша... Побежали искать на речку...

— А я в больнице... Подбросил ты работку, — хмуро ответил Михаил Петрович.

— Я! А я-то причем? — удивился брат.

— Ты не причем, ты кругом чист, как ангел. Ты, наверное, и не догадываешься, что чуть было не довел до могилы соседа.

— Ты это про Федора? Да я же сам привез его в больницу!

— Привез... А когда? Сколько времени мучил парня, — раздраженно упрекнул брата Михаил Петрович.

Тот рассердился.

— Я не доктор, я не разбираюсь в ваших болезнях. У меня своих забот по горло. Я хлебушко даю. Ты знаешь, что такое хлеб?

— Имею представление. За то, что хлеб даешь — спасибо. Но кроме хлеба ты должен растить и другое, быть может, самое ценное — человека... Извини за откровенность, но мне кажется, Ваня, что тебе на человека наплевать. Превыше всего ты ставишь рекорды.

— Хватит! — грубо оборвал брат. — В печенки въелись твои ученые речи.

* * *

Теперь Михаил Петрович каждое утро спешил в больницу. Он чувствовал себя точно так же, как в городе, когда в палате лежал тяжелый больной. И как-то сами собой забылись намерения бездельничать, валяться на берегу. Правда, вспоминалось порой слово, данное Тамаре, — вернуться через полторы-две недельки. И он уехал бы отсюда, если бы не Федор. Нет, нет, уехать он пока не может...

Однажды Михаил Петрович встретил у больничной калитки Наталью Копылову. Она бросилась к нему.

— Спасибо, Михаил Петрович, век вас не забуду. За сына спасибо, — сердечно благодарила она. — И Ивану Петровичу тоже спасибо, не дал погибнуть сыну в поле.

«Вот и Ваня заслужил благодарность», — горько усмехнулся про себя Михаил Петрович, но не стал рассеивать заблуждения матери.

— И Семену Кузьмичу спасибо, — кивнула Наталья на подошедшего Романюка.

— Мне-то за что «спасибо», — смутился тот, а когда Наталья ушла, обратился к доктору: — Лежит Федор?

— Уже начинает вставать. Но рекорд вам без него ставить.

— Псу под хвост наш рекорд, — с гневной хмуростью ответил комбайнер. — Каторга... Да что там говорить, — безнадежно махнул он рукой. — Гостинцы я принес Федору. Можно передать?

— У Лидии Николаевны спрашивайте, она здесь хозяйка.

— Можно, можно! — отозвалась Фиалковская, услышавшая их разговор. — Попросите у сестры халат и можете пройти к Федору в палату. — Проводив Романюка, она говорила Михаилу Петровичу: — Просят меня приехать в деревню Ключевую и прочесть лекцию «Жизнь в космосе». Вот чудаки! Откуда мне знать, что делается в этом загадочном космосе. Пришлось в книгах покопаться, прочесть выступления наших космонавтов... Поедемте со мной, Михаил Петрович, — пригласила она. — Правда, «москвич» мой на ремонте, но можно съездить на лошадке, это даже интересней.

Михаил Петрович согласился. Фиалковская сама запрягла в бричку лошадь.

— Садитесь, Михаил Петрович, и не беспокойтесь — не переверну... Но, Ромашка, трогай!

— Вы управляете лошадью не хуже, чем машиной.

— Научилась, всему научилась... Научиться бы еще делать операции.

— Если пожелаете, можно освоить и эту науку. Я давно хотел спросить вас, где вы научились управлять машиной?

— Бывший муж научил, Коростелев. Удивляетесь?

— Нет, почему же. Научить может каждый... Хоть я и дал слово не спрашивать о «бывшем», но все-таки интересно, что у вас произошло?

Фиалковская немного помолчала.

— Говорят, мир не любит повторений, — тихо начала она. — Говорят, все течет, все меняется, и нельзя дважды ступить в одну и ту же реку... Правильно, конечно. И все-таки у меня лично почти полностью повторилась история моей мамы... Была я тогда молоденькой девчонкой-фельдшерицей, работала на медпункте кирпичного завода. Жизнь мне казалась праздником, а в праздники все хорошо! Зачастил ко мне на медпункт один парень — Коростелев, шофер... Придет, бывало, и шутит: «Есть ли у вас, хорошая сестрица, лекарство сердечное?» Как-то повезли мы с ним в больницу рабочего с ушибом. По дороге Коростелев сказал мне: «Хотите, за два часа научу вас управлять машиной». Я ничего не ответила. Отвезли мы больного. Коростелев мимо заводских ворот и — в степь... Удивительно, я сразу научилась управлять машиной и хохотала от этого, как дурочка. Потом сама стала просить его — поедем... Я уж и по городу водила машину, права любительские получила... Ездили мы ездили и доехали до загса. В заводском доме получили приличную комнату. И праздник продолжался. Мама радовалась — попался хороший человек. Однажды она плюнула трижды через плечо и сказала: «Не сглазить бы, дочка, я за тебя спокойна». Мне тоже казалось, что о будущем теперь можно не беспокоиться... Мне, как нашей Рите, очень хотелось быть врачом, и я думала, что муж поддержит, что мое желание — его желание. Но Коростелев заявил: «Хватит, выучилась, на кусок хлеба зарабатываешь — и ладно. Не всем быть учеными». Я согласилась. В конце концов и диплом фельдшерицы — не так уж мало для женщины... Потом пошли неприятности. Коростелев все чаще и чаще стал приводить домой незнакомых людей, они распивали водку, говорили о каких-то кирпичах, шабашках. Я знала, что у шофера не такая уж большая зарплата, но у Коростелева откуда-то появились деньги, много денег. На мои вопросы — откуда деньги, он отвечал — премии. Потом я поняла, что он просто ворует кирпич и продает на сторону. Я стала его упрашивать, говорить, что ворованные деньги впрок не пойдут, что за такие дела нетрудно в тюрьму угодить, пусть он подумает о нашем будущем ребенке... «Дура, — кричал подвыпивший Коростелев, — радоваться должна, что в доме копейка водится, и на тебя, и на ребенка хватит. Или думаешь заявить на меня? Иди, заяви — Коростелев кирпич налево сплавляет...» Легко сказать — иди, заяви... Нет, я не пошла заявлять, смелости не хватило. Мне думалось, что уговоры помогут, что поймет Коростелев... Однажды встретила я заводского экспедитора, Кузьму Фокича. Он казался мне человеком рассудительным, внимательным — член завкома, часто заглядывал на медпункт. Придет, бывало, и этак заботливо поинтересуется — как живу, как работаю, не нужна ли какая помощь медицине, о Коростелеве расспросит — как, мол, не обижает ли... С ним-то я и посоветовалась, попросила, чтобы он вразумил Коростелева. Экспедитор поохал-поахал, назвал Коростелева негодником, пообещал вмешаться и помочь. В тот же вечер Коростелев пришел домой пьяным и с кулаками ко мне: «Жалуешься? Кому жалуешься? У кого совета просишь? Кузьма наш человек, заодно мы с ним, одной веревочкой связаны». И я тогда крикнула Коростелеву: «Значит, он такой же вор, как и ты!» Я до сих пор не могу без омерзения вспоминать тот вечер... Коростелев избил меня... И я ушла. Больше я не вернулась ни к нему, ни на завод... Месяца через два Коростелев получил свое — восемь лет тюрьмы. Я по натуре не злая, даже сердобольная, но радовалась приговору... Работать устроилась на станцию «скорой помощи». Родилась у меня дочь, Юлечка. Через год я поступила в институт. Ночами дежурила на «скорой помощи», утром спешила на занятия, иногда засыпала на лекциях... Нелегко было, но все-таки окончила институт и была направлена в Буран. Коростелев писал мне из заключения. Я не отвечала... В прошлом году его освободили. Теперь вот приехал с автоколонной в колхоз. Слышали? Мириться предлагает... Нет, нет, не буду мириться, не нуждаюсь в нем. Нельзя дважды повторять одну и ту же ошибку. — Фиалковская умолкла, погрустнела, горькое воспоминание о прошлом, видимо, подействовало на нее удручающе.