Периферийные устройства - Уильям Гибсон

Гонсалес? Он ей заливает? Лоубир ему заливает?

94. Вода «Аполлинарис»

Бар был по-прежнему закрыт, как и несколько минут назад. Недертон глянул на свой палец, прижатый к стальному овалу в полированной дверце. Да, стаканчик-другой сейчас бы сильно помог, но в остальном он был почти готов позвонить Лоубир и сказать, что Флинн не пойдет к Даэдре. В конце концов, это не его решение. Хотя он в какой-то мере чувствовал себя соучастником.

Недертон пообещал Флинн, что сразу позвонит Лоубир, и действительно собирался в скором времени выполнить обещание, хотя и без всякого энтузиазма. Мотивы Флинн он вроде бы понимал, однако разделить не мог. Впрочем, возможно, они шли от той же архаической самостоятельности мыслей и поступков, которая его так в ней завораживала. Завораживала и пугала. Интересно, почему одно почти всегда связано с другим? И еще интересно, могла ли Лоубир подслушать их разговор? Тлен считала, что инспектор слушает все.

Недертон нервно заходил по каюте, глянул в окно на темный гараж.

Спрутосвет запульсировал: под арку вошла Лоубир. Он отступил от окна: определенно ее широкие плечи, дамский деловой костюм. Недертон вздохнул. Нашел панель, которая поднимает кресла, выбрал два и поднял. Взглянул на закрытый бар. Снова вздохнул, подошел к двери, распахнул ее, выглянул наружу. Лоубир уже подходила к трапу.

– Я была поблизости, – с улыбкой проговорила она. – Ехала поболтать с Кловис и подумала заглянуть. Надеюсь, я вам не помешала.

– Вы знаете? – спросил он.

– О чем?

– О решении Флинн.

– Да, – ответила она. – После стольких лет мне все равно немного совестно. Хотя я и не просила подключать меня к вашему разговору. Его выловили тетушки.

Интересно, подумал Недертон, неужто ей и впрямь до сих пор совестно подслушивать? Может быть, это чувство сродни его собственной неловкости от ее признания, хотя всем давно известно, что клептархи могут перехватить любой разговор. И что так всегда делалось.

– В таком случае вы слышали, что я согласился с условиями Флинн.

– Да, – ответила она, начиная подниматься по трапу. – Как и растерянность в вашем голосе.

– И вы знаете, что она не пойдет к Даэдре, если вы не уберете из уравнения нечто, называемое тусняком.

Лоубир остановилась на середине трапа:

– И что вы сами по этому поводу чувствуете, Уилф?

– Ситуация неловкая. Вы помните, что я был готов идти. Однако вы предложили сделать в их мире нечто, что она сочла малоэтичным.

– Не просто малоэтичным, – ответила Лоубир, начиная подъем. – Она сочла это гнусностью. И была бы совершенно права в своей оценке, если бы до такого и впрямь дошло.

– А вы собирались довести дело до конца? – Недертон посторонился, освобождая проход.

– Я проверяла оперативников в полевых условиях. Один из моих базовых навыков.

– Вы не стали бы этого делать?

– Не вмешайся Флинн, я заразила бы их легким штаммом норовируса, предварительно обеспечив ей и остальным иммунитет. И наверное, огорчилась бы. Впрочем, я изначально рассматривала такой сценарий как маловероятный.

Она вошла в каюту.

– Это был трюк? – спросил Недертон.

– Экзамен. Вы тоже его прошли. Вы приняли правильное решение, хоть и не понимая почему. Полагаю, вы сделали так, потому что она вам нравится, и это дорогого стоит. Я бы не отказалась выпить.

– Выпить?

– Да, спасибо.

– Я не могу открыть бар. У вас, может быть, получится. Приложите большой палец вот сюда.

Лоубир подошла к бару, приложила палец. Дверца уехала вверх.

– Джин с тоником, пожалуйста, – сказала Лоубир.

Из мраморной стойки поднялся стакан, изумительный в своем сократовском совершенстве.

– А вам? – спросила она.

Он попытался заговорить. Не смог. Кашлянул. Лоубир взяла стакан. На Недертона пахнуло можжевельником.

– «Перрье», – выдавил он. Голос был чужой, слово – дикое, будто на птичьем языке Тлен.

– Извините, сэр, – ответил бар молодым мужским голосом с немецким акцентом, – у нас нет «Перрье». Могу предложить «Аполлинарис».

– Да, хорошо, – ответил Недертон уже собственным голосом.

– Лед? – спросил бар.

– Да, пожалуйста.

Появилась его вода.

– Я не понимаю, зачем вы проверяли Флинн, – сказал Недертон. – Если, конечно, вы проверяли именно ее.

– Да, ее. – Лоубир жестом пригласила его сесть.

Недертон взял свою ничем не пахнущую воду и вслед за Лоубир прошел к столу.

– У меня намечена для нее дальнейшая роль, – продолжала инспектор, когда оба сели, – в случае если поход на суаре Даэдры пройдет успешно. Возможно, и для вас тоже. Вы – мастер своего дела, несмотря на определенные недостатки. Удивительным образом недостатки и специфические умения порой тесно связаны.

Недертон отпил глоток минералки. У нее был странный привкус – быть может, известняка.

– Можно спросить, что именно вы предполагаете?

– Боюсь, что не могу вам сейчас сказать. Я отправляю вас к Даэдре, где ни я, ни Лев не сможем вас защитить. Лучше вам не знать больше, чем сейчас.

– Вы буквально знаете все про всех? – спросил Недертон.

– Абсолютно точно – нет. Мне мешает избыток информации, обильной до полной бессмысленности. Изъяны системы объясняются тем, что мы принимаем весь этот океан данных и предлагаемые алгоритмами моменты принятия решений за приемлемый аналог полной определенности. Сама я добиваюсь наилучших результатов, когда делаю вид, будто знаю относительно мало, и действую соответственно. Хотя это куда легче сказать, чем осуществить.

– Вы знаете, кто тот человек, которого видела Флинн? Убийца Аэлиты?

– Думаю, да. Однако этого мало. Парадоксальным образом государство, выросшее на тайнах и лжи, по-прежнему требует доказательств. Не будь бремени доказательства, все превратилось бы в бескостную массу, в протоплазму. – Она отхлебнула джина. – Каким часто и представляется. Просыпаясь, я должна напоминать себе, каков сейчас мир, как он таким стал, какую роль я в этом сыграла. То есть я живу до нелепого долго во все усиливающемся осознании своих ошибок.

– Ошибок?

– Наверное, если смотреть реалистически, не следует их так называть. Тактически, стратегически, в свете всех возможных исходов я делала лучшее, что могла, и, в общем-то, по-прежнему думаю, что у меня неплохо получалось. Цивилизация умирала от недовольства собой. Сегодня мы живы благодаря тому, что я и другие сделали, чтобы не допустить ее смерти. Вы сами не видели ничего иного.

– О, привет! – сказала перифераль Антона из открытой двери в хозяйскую каюту. – Не ждал вас здесь.

– Мистер Пенске, очень приятно, – сказала Лоубир. – Как дела с кубом?

– Кто его выдумал? – спросила перифераль (теперь уже определенно товарищ брата Флинн, Коннер), прислоняясь к косяку так, как никогда бы не прислонился Павел.

– Истерзанный народ в полной власти извращенца, – ответила Лоубир.

– А похоже, – сказал Коннер.

– Как мистер Фишер? – спросила Лоубир.

– По тому, как все вокруг квохчут, можно подумать, ему задницу отстрелили нафиг, – ответил Коннер с легкой усмешкой, которая совсем не вязалась с лицом периферали.

95. Целые миры рушатся

– Ты работаешь в «Клейн, Крус, Верметт»? – спросила Флинн рыжую девушку, которая стелила ей постель в дальнем конце комнаты, где они ели.

Уголок завесили синей пленкой, и, кроме прямоугольного куска бежевого пенопласта, здесь ничего не было. Девушка только что вытащила из чехла новенький спальный мешок и теперь расстегивала на нем молнию.

– Да. – Она разостлала спальник на пенопласте. – Подушка, к сожалению, не прилагается.

– И давно?

Девушка подняла на нее глаза:

– Давно подушку не прикладывают?

– Давно ты работаешь в «ККВ»?

– Четыре дня.

– У тебя в сумке пистолет?

Девушка только посмотрела на Флинн.

– Ты работаешь на Грифа? Как Кловис?

– Я работаю в «ККВ».

– Приглядываешь за ними?

Тот же взгляд, никакого ответа.

– Так чем ты обычно занимаешься?

– Я не пытаюсь выставить себя дико крутой, но я правда не могу сказать. Есть ограничения помимо обычной оперативной секретности. Спроси Грифа. – Она улыбнулась, чтобы прозвучало не так резко.

– О’кей.

– Хочешь быстродействующего снотворного с коротким периодом полувыведения?

– Нет, спасибо.

– Тогда спокойной ночи.

Девушка вышла. Флинн только сейчас обратила внимание, что она сменила камуфляж на по-настоящему стремные джинсы и голубую майку-алкоголичку с эмблемой «Клэнтон-Уайлдкэтс» на груди. По пути сюда они прошли мимо Брента Верметта: у того на голове была защитная панама, которая больше подошла бы Леону, а на руке – дешевые черные пластмассовые часы.

Флинн поставила «Полли» на раскрытый спальник, сняла бронекуртку и бросила ее на стену из мешков. Села на пенку, развязала шнурки. Кроссовки явно пора было выбрасывать. Сняла их, встала в носках на пол, стянула джинсы, снова села, взяла «Полли» и прикрыла ноги полой спальника. Было не темно и не светло, просто все синее, будто ты в прозрачном кубе безовского пластика. Из соседних помещений вдоль потолка пробивался свет. Наверное, его приглушили, чтобы им с Бертоном лучше спалось. Голоса тоже звучали тихо. Флинн легла здесь, потому что ее койка была нужна Кловис. С Бертона сняли мокрицу, Кловис надела шлем и осмотрела шов, делая, что ей говорят доктора в Вашингтоне. Как Эдвард, когда что-нибудь дистанционно чинит через визу. Только шлем – более старая технология. С правительственным оборудованием всегда так – то оно суперсовременное, то допотопное. Бертон был в сознании, но дурной от лекарств. Флинн поцеловала его в колючую щеку и пообещала заглянуть утром.