Вызволение сути - Михаил Израилевич Армалинский

И ему надоело быть эксплуатируемым в таких неравных отношениях.

Я надеялся и почти верил, что участие Л. в моих делах было абсолютно бескорыстным.

Но с другой стороны, я его понимал – всегда хочется получать достойную реакцию-вознаграждение на свои труды и заботу.

Моей многократной словесной благодарности оказалось совершенно недостаточно.

Я попросил Л. перечислить конкретно, что же, по его мнению, я мог и должен был для него сделать и не сделал.

Но он мне не ответил.

И тут я пришёл к единственному для меня объяснению: Л., по-видимому, ожидал денег, так как он не раз писал мне об их нехватке. Просить деньги он, разумеется, не желал, но давал мне понять, да и я мог бы сам догадаться.

Но если бы я ему платил за то, что Л. для меня делал, тогда бы постоянное сознание того, что он помогает мне за деньги, сделало бы для меня его помощь корыстной и неискренней, а значит – неприемлемой.

Я, конечно, мог время от времени подбрасывать ему деньги, не связывая их прямо с конкретным делом, для меня им сделанным. Но и в таком случае, деньги бы подпортили непринуждённость его забот обо мне и сделали бы из меня работодателя.

Но быть может, я всё-таки должен был ему помогать материально? Друг ведь?!

Но друг не разорвал бы дружеских отношений из-за необговорённых, а лишь ожидаемых, но не полученных денег.

Я также не исключаю того, что Л. решил мне отомстить за мою попытку разорвать наши отношения, и наказать меня за это, самому разорвав их. Такие ситуации сплошь и рядом происходят в любовных отношениях, почему бы им не иметь места в дружеских?

Как бы там ни было, я уверен, что его отношения со мной оказались для него тоже весьма полезными – он запомнится в веках как мой взбунтовавшийся литературный promoter. А пытливые литературоведы когда-то раскроют его имя, которое я обозначил буквой Л.

Говорят, что деньги портят отношения. Как оказывается, отсутствие денег тоже их портит.

И никуда не деться – все отношения смертны как следствие нашей смертной жизни.

Алексей Шельвах

"Мешок еды" для любителей поэзии

Для рассказа “Только рот” (см. ниже ) я взял эпиграфом строчки из моего любимого стихотворения Алексея Шельваха. Причём любимого настолько, что я его также цитировал в своём романище: "Добровольные признания – вынужденная переписка"8,13

Но прежде всего, это стихотворение я опубликовал в изданной мною в 1988 году книге стихов Алексея Шельваха Черновик отваги. В тот год обстановка в СССР была напряжённая, перестройка только расцветала, и потому публикация книги в США могла быть опасной для Алексея. Для защиты его от советского произвола на первой странице книги было напечатано:

Издание осуществлено Михаилом Армалинским и публикуется без ведома автора, 1948 года рождения, проживающего в Ленинграде, работающего токарем и имеющего жену, двоих детей и отдельную квартиру.

В действительности, книга была издана не только с ведома Алексея, но при его активном участии. Наш общий друг А. В., приехавший ко мне в Миннеаполис в гости, привёз, по моей просьбе, рукопись алёшиной книги. Название у неё было: Стихотворения. Я как издатель не мог смириться с таким безликим названием и решил предложить Алексею другое. Однако сам что-то придумывать я считал неправильным и стал перечитывать рукопись с целью найти в самих стихах скрытое в них название книги. И нашёл. В стихотворении Эклога есть такая строчка: Успел я только черновик отваги – вот оно! Черновик отваги – осенило меня.

Я связался с Алёшей, и он одобрил это название.

В 1992 году эта книга была переиздана уже в С. Петербурге, к моему удивлению, с тем же названием и без всякой ссылки на моё издание.

К сожалению, некоторые стихи Алексей стал править и, в том числе, это стихотворение, так что в питерскую книгу попали изменённые тексты. Алексей любил и, быть может, продолжает любить возвращаться к своим старым стихотворениям и редактировать их, о чём я лично весьма сожалею, поскольку, с моей точки зрения, исправления сделали стихи юности более "правильными" и логичными, а это вредно для поэзии.

Я прекрасно помню, как я впервые услышал это свежесочинённое стихотворение на ЛИТО у Виктора Александровича Сосноры, в 1974 году.

Чтобы было понятно, как это происходило, я привожу отрывки из моего письма Константину Кузьминскому, который в 1981 году делал ленинградский том Антологии новейшей русской поэзии У Голубой лагуны:

Я тогда послал Константину несколько стихотворений Алексея Шельваха, и он включил их в Антологию, том 4Б.

МИХАИЛ АРМАЛИНСКИЙ

(В ЛИТО У СОСНОРЫ. ШЕЛЬВАХ)

2/26/81

"… Есть (или уже "было") такое объединение в Ленинграде "Позитрон", а в народе – "Паразитрон". Я там работал в отделе научно-технической информации, производя в основном литературную информацию в изрядно свободное от работы время. Году в 1972 в многотиражке появилось объявление, что открывается при объединении ЛИТО, которое будет вести Виктор Соснора. Это имя было достаточно громким, чтобы вызвать отчетливое шевеление у всей пишущей братии объединения. Я с Соснорой лично знаком до этого не был…

На первое занятие пришло человек 30 и велось оно в одном из помещений парткома, наполненном Лениным и ему подобными. Соснора явился в джинсовом костюме, с длинными волосами (которые закалывали назад редакторы на телевидении и заставляли сидеть в фас), тощий, с отчетливо трясущимися руками, что бросалось в глаза, когда он держал сигарету или листал книгу. Он нарисовал планы, прозвучавшие грандиозно: занятия по теории литературы и стихосложения, доклады о современной литературе, встречи с различными ЛИТО, совместные поездки за город (он осведомился, есть ли у кого дача), содействие в публикациях и т.д. Говорил он крайне медленно, останавливаясь где-нибудь на середине и думая о чем-то другом, и чтобы продолжить фразу из 10 слов ему требовалось очень много времени. Потом, как принято, пошло чтение по кругу, которое выявило практическую (хотел сказать – бездарность) скажем, малоталантливость окружающих. Я с подленьким чувством отмечал про себя: мол, этот мне не соперник, тот – тоже и т.д.

Я же к тому времени состряпал свою первую книжицу под названием NB (Nota bene). Это была книжка о 100 страницах, любовно отпечатанная на машинке "Москва", с заставками, сделанными любимой девушкой, и переплетенной тайно на том же "Позитроне".

Я гордо вручил эту книжку Сосноре, и он с протяжным воодушевлением поднял ее в руке, показывая окружающим и говоря нечто вроде, вот, мол, как серьезно надо относиться к своему творчеству, и что если все Вы такие, то мы, мол, далеко пойдем. Я пытался прибить пенящееся чувство радости за похвалу, поскольку понимал, что она никакого отношения к моим стихам не имеет, но сделать это было нелегко.

…Но вот на занятии на третьем появился человек, не