Ахульго - Шапи Казиев

Наслушавшись подобных историй, Аркадий решил, что и впрямь сойдет с ума, если в них поверит. Все это никак не укладывалось в его представления о войне, почерпнутые из Марлинского. К тому же главная цель Аркадия, которая привела его на Кавказ, могла потерять свой смысл и значение, если бы все измерялось деньгами. Ведь и невеста, которая предпочла ему ветерана-полковника, могла соблазниться не только его кавалерийскими усами, но и капиталом, который он, как говорили, успел нажить, командуя полком. Аркадий берег свой дуэльный замысел, как кровник-абрек лелеет мечту о мести. Но это становилось все труднее.

– Во что изволите играть? – настойчиво предлагал бывший казначей.

– Штос? Вист? Ставлю на кон всего себя! Ломбер? Рокамболь? А ла муш? Неужели моя жизнь ничего не стоит?

– Главное – избрать предводителя, – убеждал разжалованный заговорщик.

– Долой самодержавие! Попова надо повесить! Доктора – на гильотину, подлеца!

Нелегко было сохранить здравомыслие в этом опасном обществе. Чтобы уберечь себя, Аркадий научился пропускать речи своих новых товарищей мимо ушей. Он часами смотрел в зарешеченное окошко, из которого была видна его прежняя жизнь, и размышлял о странных превратностях судьбы.

Поначалу это помогало Аркадию отвлечься от своих несчастных товарищей, но когда он увидел, как уходят на большое дело батальоны, как даже полковой священник двинулся за войсками со своим походным аналоем, Аркадием овладело лихорадочное беспокойство. Выходило, что он, вызнавший с риском для жизни неведомую доселе дорогу к Ахульго, никому теперь не нужен. Про него попросту забыли.

Однажды он увидел и Лизу, выходившую из штаба. Он стал кричать, звать ее, но она его не услышала, погруженная в свои печальные мысли. И тогда он упросил часового передать ей записку.

Разрешение навестить Аркадия Лиза все же получила. Ей помогла жена смотрителя госпиталя, с которой Лиза познакомилась еще на Водах.

Лиза еще недавно думала, что Аркадий стал важной птицей, и никак не ожидала увидеть его в госпитале, в отделении для умалишенных. Когда Аркадия привели в комнатку, где его ждала Лиза, она была поражена переменой, произошедшей с этим молодым человеком. Аркадий стал как будто намного старше, был подавлен и резок и объяснял все случившееся интригами Попова.

Но его манера говорить, горячность, пылкость чувств остались прежними. Только Лиза уже смотрела на них иначе. Если прежде она относила эти черты характера Аркадия к его молодости, то теперь ей начало казаться, что в них проявлялась его душевная болезнь.

Аркадий вдруг замолчал, будто решаясь на что-то, а затем припал к ее рукам и стал умолять Лизу вызволить его из этого постыдного заточения.

– Но что же я могу для вас сделать? – не понимала Лиза.

– Вы все можете, – горячо убеждал ее Аркадий.

– Я, право, не знаю… – растерянно говорила Лиза.

– А я знаю, что вас не пускают к мужу, – сказал Аркадий.

– Вызволите меня отсюда, и я готов сопровождать вас куда прикажете.

– Да, но как же вы – и к горцам?

– Я уже был там, – сказал Аркадий.

– Я дороги знаю.

– Разве это не опасно – самим, в горы?

– Горцы считают меня за своего, – заверил Аркадий.

– Что вы такое говорите, сударь?!

– Подозреваю, что Попов потому и упрятал меня сюда, что боится, как бы я не оказался шамилевским лазутчиком.

– Лазутчиком? – не понимала Лиза.

– Но ведь вы хотели его на дуэль вызвать.

– И вызову, – обещал Аркадий.

– Но сначала вызову Попова.

– Господь с вами, Аркадий, – всплеснула руками Лиза.

– Спасите меня, – попросил Аркадий упавшим голосом.

– Здесь я сойду с ума.

– Я попробую.

– Обещайте мне!

– Обещаю.

Лиза покинула госпиталь в совершенном смятении. Ей хотелось верить Аркадию, верить в то, что он в здравом уме, что он способен отвезти ее к мужу. Но обстоятельства свидетельствовали об обратном. Лиза колебалась. У нее кружилась голова. Она прислонилась к дереву, чтобы не лишиться чувств от нахлынувшего волнения.

А мимо с бодрыми песнями двигалась конноартиллерийская рота.

Глава 49

Стефан Развадовский тоже выступил в поход со своим сводным оркестром. Был у него и хор с солистами. Певцов называли песельниками, и без них не обходился ни один значительный марш.

Музыка и песни действительно помогали, подбадривая солдат и веселя начальство. Среди музыкантов находились мастера на все руки, а среди певцов вдруг являлись такие голосистые, что из-за них спорили командиры. Ко всему прочему солдаты сочиняли песни или переделывали на свой лад уже известные.

Музыкантов любили, их последними бросали в бой, первыми кормили, отпускали двойные винные порции. Этого не полагалось, но считалось, что инструменты нуждаются в протирке спиртом.

С тех пор, как Стефану удалось заслужить одобрение Граббе, оркестр был на особом счету. Когда генерал составлял свой отряд для похода на Ахульго, он первым делом вспомнил про музыканта-поляка и его лихой оркестр.

Стефан любил музыку и отдавался ей всей душой, тем более что она освобождала его от ненавистных ему воинских обязанностей. Войну он ненавидел всей душой, потому что она убивала слушателей. Война убивала и саму музыку, ограничивая ее своими грубыми потребностями. Резкие однообразные звуки военных горнов были ей милей богатых возможностей трубы.

Порой он представлял себя Орфеем, чудесная лира которого усмиряла бури,

двигала горы и даже усыпила страшного дракона, который охранял золотое руно. Музыка спасла и самого Орфея, когда он спустился в ад за своей возлюбленной Эвридикой. Стефан мечтал вернуться домой, чтобы покорить своим искусством весь мир. Но пока вынужден был обслуживать войну.

Для того Стефан и взялся создавать оркестр, чтобы не разлучаться с настоящей музыкой. И теперь он мог гордиться, что даже в походе у него был приличный состав: всевозможные барабаны и бубны, кларнеты и свирели, альты и скрипки и даже погремушки с цимбалами. Всем этим он мог управлять на ходу, не слезая с лошади. А порой музыкантами не нужно было и дирижировать, они знали свое дело, знали, чего и когда требует солдатская душа. Они ведь и сами были солдатами, разве что ружья их, пока они играли, несли их товарищи.

В начале похода песни были веселые, бодрящие.

Песельники запевали:

Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши деды? Наши деды – славные победы, Вот где наши деды!

Остальные подхватывали:

Наши деды – славные победы, Вот где наши деды!

Песельники снова голосили, а остальные подхватывали:

Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши жены? Наши жены – ружья заряжены, Вот где наши жены!

Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши детки? Наши детки – пули наши метки, Вот где наши детки!

Солдатушки, бравы ребятушки, Где же ваши сестры?

Наши сестры – штыки, сабли остры, Вот где наши сестры!..

Вечерами на привалах Стефан доставал и свою трубу, чтобы исполнить какое-нибудь соло из модной оперы или польскую мелодию для своих земляков, которых в отряде было немало.

Задумавшись, Стефан отстал от строя. Его вернули к действительности щелчки бича. Это мальчишка, сидя на зарядном ящике, подгонял две пары волов, тянувших за собой телегу с тяжелым орудием.

– Ну, черти! – кричал Ефимка.

– Шевелитесь, не баре!

– А ты зачем тут? – спросил его удивленный Стефан.

– При роте состою, господин унтер-офицер! – ответил Ефимка.

– Наш паренек, – подтвердил фельдфебель Михей.

– И глаз у него острый.

– Он что же, и воевать будет? – недоумевал Стефан.

– Так точно! – откликнулся Ефимка, награждая быков очередным ударом.

– На учениях так пушку навел, что мое почтение! – хвалил Ефимку Михей.

– Справный хлопец.

Стефан слышал про этого мальчишку, которого барин собирался обменять на собаку, но никак не предполагал, что этот Ефимка будет участвовать в походах.

– Значит, на войну? – спросил Стефан мальчишку.

– А то! – гордо откликнулся Ефимка.

– Ты уж поосторожнее будь, – советовал Стефан.

– Вот и я ему толкую, – поддержал унтера пушкарь.

– Видал я здешних ловкачей. За любым кустом, за камешком всяким схоронятся. Моргнуть не успеешь, как накинутся, скрутят да уведут, а то и вовсе зарежут. А бросимся искать – нету, как сквозь землю провалятся. Кавказ, братец, тут держи ухо востро!

– Главное, под пули не лезь, – советовал Стефан.

– Оно самое, – кивал пушкарь.

– Эдак нельзя, надобно быть порассудительней.

– Как же можно, чтобы пулям кланяться? – смеялся Ефимка.

– Когда самого Шмеля идем брать!

– Шамиля то есть? – поправил Стефан.

– Его, разбойника.

– И не боишься?

– А чего мне бояться? – важно ответил мальчишка.

– У нас, вона, пушки-подружки, а у них что? Ружья одни.

– Куда им против нас! – добавил Михей и побежал вперед поворачивать волов, норовивших сойти с дороги, чтобы пощипать первой травки.